Они присели на модной формы софу. По стенам, обтянутым темно-красным шелком, были развешаны портреты и пейзажи. Мебель и полированный деревянный мозаичный пол, покрытый дорогим ковром, производили впечатление. Кое-кто из женщин попивал ликер, другие, как Мартина, — кофе.
— Да, он как маленький барашек. Отец обожал его. Я так рада, что такой человек, как вы, присматривает за ним. Бедный малыш! — Синьора Августа допила свой напиток и продолжила конфиденциальным тоном:
— Не мое дело, но, по-моему. Майя должна взять мальчика к себе. Ходят слухи, что она скоро снова выйдет замуж. Это только предположение, но она очень красивая женщина. — Помолчав, она задумчиво добавила:
— Не удивлюсь, если это будет Доминик. Майя с Марко были у него на ферме в Венецианских холмах после того, что случилось с Паоло, и я слышала, что после отъезда его матери в Грецию Марко был там несколько раз.
Мартина ничего не стала говорить о своем недавнем посещении фермы. Ей не нравилась пустая болтовня, как, впрочем, и синьоре Августе. Разговор продолжался, пока мужчины не присоединились к ним.
Дона Августа встала, приветствуя их, и Мартина увидела, что Лука Августа улыбается ей.
— Что вы думаете о Венеции, синьорина? — спросил он, присаживаясь рядом.
— Мне очень нравится здесь, — живо откликнулась она. — Но больше всего мне нравятся гондолы. Он улыбнулся.
— Да, жаль, что они постепенно вытесняются моторными лодками. Мы живем в век механики, и стоимость строительства гондол становится выше человеческих возможностей.
— Как жаль!
— Согласен. Особенно если учесть, что чем больше моторных лодок, тем хуже для оснований строений в городе. — Он примирительно пожал плечами. — Но как мы можем противостоять прогрессу?
— Никак, только запечатлеть Венецию на картинах.
— Я делаю все, что от меня зависит в этом отношении, — тихо произнес он. — Вы рисуете, синьорина?
— Пытаюсь. У вас есть студия?
— Да, на последнем этаже.
— И вы действительно художник?
— В своем роде, — скромно произнес он.
— Мисс Флойд, поверьте, Лука — умный и талантливый художник, — сказал Доминик, присоединяясь к ним. Засунув руки в карманы брюк, он улыбался своему другу. — Он считает, что это его хобби. В таком случае это очень талантливое хобби. — Быстро, с усмешкой взглянув на Мартину, он предложил:
— А почему бы вам не показать нашей гостье свою студию? Уверен, ей понравится.
— Хотите, синьорина? — обратился к ней Лука.
— Да; конечно. — Только одно желание владело ею — как можно скорее уйти от Доминика.
— Если не возражаете, я попрошу Доминика проводить вас туда. Мне нужно побыть с гостями. Уверен, что он будет отличным гидом. Не против, Доминик?
К ее неудовольствию, Доминик тут же согласился.
— Буду рад. Пойдемте, мисс Флойд.
С безразличным видом он предложил ей руку. Но странный блеск в его глазах, его ироническая улыбка заставили ее быстро встать без его помощи. Затем, собрав всю свою волю, она приняла холодный вид и пошла за ним.
Несколько пролетов лестницы, которые надо было преодолеть, чтобы добраться до верха, освещались настенными лампами. Комната же, куда они вошли, была залита лунным светом, проникавшим через стеклянную крышу и высокие окна. Это была типичная студия художника. Здесь можно было увидеть разрозненную мебель и бутафорию, рабочий стол с мольбертом, краски, кисти и множество полотен, расставленных вдоль стен. Доминик не включил свет, и Мартине нравилось, как выглядели картины при свете луны. Он брал полотна и показывал ей. По ее мнению, они были достойны похвалы самого строгого критика. С восторгом рассматривала она разные уголки Венеции, изображенные художником, и тут же узнавала их. У нее не было сомнений, что однажды Лука получит всеобщее признание.
То, что они находились в этом уединенном месте, придавало их отношениям оттенок чего-то очень личного. Но голос у Мартины звучал напряженно, и она постоянно отходила от Доминика, как только тот приближался к ней. Получалось так, что, когда он ставил одну картину и брал другую, ей приходилось заполнять паузы. И она говорила что-то незначительное, порой даже не имеющее отношения к искусству.
Доминик ставил последнее полотно к стене, когда Мартина пошла к возвышению в дальнем конце комнаты, поднялась на него и сняла покрывало с картины на мольберте. В следующее мгновение покрывало выпало из ее рук: на портрете была изображена одна из самых красивых женщин, которых она когда-либо видела.
На ней было платье нежного голубого цвета, подчеркивающее изящную белую шею и плечи, выступающие, как из морской волны. Небольшая бриллиантовая тиара украшала освещенные солнцем белокурые волосы, волнами спадавшие на плечи. На шее и в ушах сверкали бриллианты и изумруды. Выражение лица, живое, кокетливое, тем не менее оставалось загадочным. Очаровательный нос, небольшой подбородок, своенравный рот и зеленые глаза, опушенные густыми темными ресницами, приятной формы брови. Мартина с удовольствием смотрела на эту красоту, но вдруг у нее возникло какое-то странное чувство. Она знала, даже если бы и не хотела, что эти загадочные зеленые глаза сознают силу своей привлекательности и что их хозяйка, без сомнения, в любой нужный момент пользуется ими.
Неожиданно Мартина обратила внимание на нечто страшно знакомое. Эти мелкие черты лица, определенный наклон головы и… У нее было чувство, что ее окатили холодной водой. Марко… Конечно же, от отца он унаследовал только темный цвет кожи.
Не поворачиваясь, она чувствовала у себя за спиной Доминика, знала, что он тоже смотрит на портрет. У нее появилось безотчетное желание закрыть рукой его глаза, чтобы он не видел женщину, так явно похожую на Марко.
— Узнаете? — негромко спросил он, не отрывая глаз от портрета.
— Да, — ответила она, чувствуя свинцовую тяжесть на сердце. — Мать Марко, синьора Вортолини. Если синьор Лука Августа до сих пор неизвестен, этот портрет поможет ему.
Ей казалось, что голос ее звучит ровно. Спокойствие, к которому она постоянно призывала себя, защитные барьеры, которые она воздвигала между ним и собой, — все было сметено сильным душевным волнением, поднявшимся внутри. Ей хотелось вдохнуть свежего воздуха, как-то собрать разметавшиеся мысли. О Доминике она забыла, хотя он стоял рядом.
Как слепая, она повернулась, забыв, что под нею помост, и оступилась. В следующее мгновение она упала ничком на пол, который под ее хрупкой фигуркой зазвучал, как гонг. И тут же сильные руки нежно подхватили ее, поставили на ноги. Доминик прижал ее к своей груди.
— Этот ужасный помост! — взорвался он. — Ругаю себя за то, что не включил свет. Это же как прыжок с трамплина!
Его голос доносился до Мартины откуда-то издалека, его руки гладили ее по голове, прижимали к себе. На какой-то момент она поборола в себе чувство слабости, и жуткая тошнота подступила к горлу. На висках появилась испарина. Она была благодарна, что ее поддержали, но ей так хотелось, чтобы это был кто-нибудь другой, а не Доминик.
— Мне лучше сесть, — задыхаясь, произнесла она, чувствуя, что силы отказывают ей. Сделав героическое усилие, она попыталась справиться. — Через минуту мне будет лучше.
Загорелые пальцы приподняли ее подбородок. Он изучающе посмотрел на нее с озабоченным видом. Затем, подавив восклицание, взял ее на руки, перенес через комнату и осторожно положил на диван, взбив подушку под головой.
— Лежите спокойно, — приказал он, выходя из комнаты.
Лежа на спине, Мартина старалась дышать как можно глубже. Постепенно она начала приходить в себя. Когда Доминик вернулся, дурнота уже прошла. Он пристально посмотрел на нее.
— Это невкусно, — сказал он, — но вы должны выпить.
Присев рядом на край дивана, он приподнял ее. От его нежности комок подступил у Мартины к горлу, но она попыталась убедить себя, что его всего лишь мучают угрызения совести и он ругает себя за случившееся. Думая так, она поспешила взять стаканчик дрожащими руками. К счастью, в нем было всего несколько чайных ложек, которые она быстро проглотила, а он при этом помогал ей держать стаканчик. Мартину передернуло: она терпеть не могла это лекарство, но готова была выпить все, что угодно, чтобы покончить с этой неприятной ситуацией.
Лежа на подушках, она смотрела, как он выходил из комнаты, унося пустой стакан. Когда же он вернулся, у него в руках было что-то небольшое белого цвета.
— Бумажные салфетки, смоченные холодной водой, — пояснил он, кладя их на лоб Мартине. — Полежите немного спокойно. Хотите, я включу свет?
Пошевелившись под его взглядом, она ответила:
— Нет, спасибо, — и снова почувствовала тяжесть на сердце. — Мне уже лучше.
Некоторое время он смотрел на нее, прищурившись.
— Лежите, пока вам не станет совсем хорошо. — Неожиданно он улыбнулся. — Или я снесу вас вниз на руках. Вы ведь не сможете спуститься сами. — Он нежно, но твердо взял ее руку в свою. — У вас холодные руки. Вам тепло?
Она кивнула головой, безуспешно пытаясь освободить свою руку. Постепенно Мартина почувствовала, как его энергия переходит в нее. Она закрыла глаза, чтобы не видеть, как близко он к ней, и заснула.
Проснувшись через несколько минут, она какое-то время соображала, где она.
Доминик, высокий, широкоплечий, молча стоял, освещаемый лунным светом. Он смотрел в окно, и Мартине показалось, что он продолжает думать о портрете Майи. Но боль внутри походила больше на отчаяние, чем на ревность. В мире никто не мог соперничать с Майей Вортолини. Это было так же глупо, как мечтать о Доминике Бернетте ди Равенелли.
Она чувствовала слабость и все еще дрожала. Боль пронизала все ее тело, но она решила, что должна вести себя так, как будто все нормально. Доминик, должно быть догадываясь, что она уже проснулась, направился к ней.
Чувствуя себя в отчаянном положении, она произнесла:
— Мне немного лучше теперь, я могу спуститься вниз, если вы не возражаете.
— Конечно, я не буду против, но я должен осмотреть вас. . Подойдя к выключателю рядом с диваном, он включил свет. Наклонясь над нею, он приподнял ее подбородок.
— Цвет лица лучше. Как вы себя чувствуете? Ничего не сломано? — Он тщательно осмотрел ее лицо, затем опустил руку.
Чувствуя себя под его взглядом бабочкой, наколотой на булавку, Мартина видела, как он весь напрягся, засунув руки в карманы.
— Нет. Мне действительно лучше. Это падение было таким неожиданным. — Она с трудом шевельнулась. — Там, внизу, наверное, спрашивают о нас. Вы им все рассказали?
— Нет, только Лука знает, что мы здесь. Он, правда, может подумать, что мы специально прячемся. — В его глазах появился огонек. — Вы очень привлекательная молодая женщина, я — мужчина, мы оба свободны.
Она покраснела и с болью произнесла:
— Вряд ли я отношусь к вашему типу женщин. Приподняв бровь, он слегка улыбнулся.
— В самом деле? А какой же тип женщин, по-вашему, мой?
— Кто-нибудь вроде… синьоры Майи Вортолини. У него был удивленный вид.
— Почему вы так думаете? — спросил он, не отводя от нее взгляда.
— Потому что… потому что она принадлежит вашему кругу.
— В самом деле? — Он настороженно посмотрел на нее. — То есть вы считаете, что мужчина может иметь связь только с тем, кто входит в окружающую его толпу? Как вы ошибаетесь! Когда любишь, отношения должны быть чем-то необычным, свежим.
— Любой, кто находится за вашим кругом, будет брошен вами без сожалений. Может быть, это плохо, но я считаю такие связи дешевыми и недостойными.
Слова прозвучали прежде, чем Мартина поняла, что сказала. Как он воспринял это? Конечно, он ни о ком не думает, кроме Майи. Она видела блеск в его глазах, восприняла это как насмешку и, рассерженная, спустила ноги с дивана с противоположной стороны, повернувшись к нему худенькой спиной. Несмотря на слабость, Мартина чувствовала накаленность атмосферы.
Доминик заговорил, растягивая слова.
— От чего вы убегаете? Я не собираюсь соблазнять вас, если вы этого боитесь. Более того, вы как раз последняя из тех, с кем я мог бы рассчитывать иметь какую-то связь.
Каждое слово, словно кнутом, хлестало ее по спине. Ей послышалась насмешка в его голосе. Для него даже мысль иметь с ней какие-то отношения была абсурдна. Но она собрала все свое достоинство. Не обращая на него внимания, открыла сумочку, достала расческу, привела в порядок волосы, попудрила нос, встала, отряхнула платье и бросила влажный компресс в мусорную корзинку.
Неожиданно он преградил ей дорогу. Против его силы ее гнев был ничто. Тем не менее ей удавалось сохранять неприступный вид. Чувствуя себя маленькой и беззащитной, она собрала остатки своей гордости.
— С вами действительно все в порядке? — спросил Доминик.
Он вдруг взял ее за руки. Его глаза проникновенно смотрели на нее. Она могла бы закричать от боли, с которой он сжал ее пальцы. Но она встряхнулась: взгляд его стал таким холодным, губы вытянулись в тонкую линию, когда она ничего не сказала в ответ, и он резко произнес:
— Как же по-детски вы себя ведете! Спорю на что угодно, что смог бы отнести вас вниз на руках, хоть вам это и неприятно.
Она продолжала молчать. Сердце ее неистово забилось при его прикосновении. Ей было стыдно признаться самой себе, но она надеялась, что он сделает это. Боже! Неужели она настолько опустилась? Мужчина наносит ей оскорбление, а ей страстно хочется, чтобы он обнял ее. Снова победило чувство гордости.
Нахмурившись, он резко опустил руки. Все еще дрожа от возбуждения, Мартина заставила себя произнести:
— Я чувствую себя хорошо, спасибо. Пойдемте вниз?
Он мгновенно оказался рядом, когда она направилась к двери, не давая ему никакого другого выбора, как только следовать за нею.
Остаток вечера прошел для нее, как в тумане: болели колени, все тело от головы до пят пронизывала боль. Когда нужно было уходить, она постаралась не обращать внимания на ноющие связки и довольно естественно дошла с Домиником до гондолы, которая быстро доставила их до дома Бруно. Наскоро попрощавшись с ним, Мартина, прихрамывая, пошла к себе. Только сняв платье, она увидела следы ушибов — синяки на коленях, и подумала, что спас ее в основном ковер на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24