— Сказали, что сегодня будут заняты. Ну давай же, Руфь! Сипси уже приготовила нам с собой еду — на двоих, тебе и мне. Если не пойдешь, я спрыгну, и ты будешь виновата в моей смерти. Я буду лежать в могилке мертвее некуда, а ты пожалеешь, что не пошла на какой-то несчастный пикник.— Ну хорошо, дай хоть оденусь.— Можешь все не надевать, только выходи скорее. Я жду в машине.— А мы разве на машине поедем?— Конечно. Почему бы и нет?— Ну ладно.Иджи не стала говорить, что в пять утра прокралась в комнату Джулиана и стянула у него из кармана штанов ключи от машины. Вот почему надо было поскорее убраться из дома, пока он не проснулся.Они поехали к местечку, которое Иджи присмотрела давным — давно: неподалеку от озера Дабл-Спрингс, с водопадом и кристально чистым ручьем, на дне которого лежали коричневые и серые камешки, круглые и гладкие, как перепелиные яйца.Иджи достала из машины одеяло и корзинку с едой. Вид у неё был загадочный. Немного погодя она сказала:— Руфь, если я тебе кое-что покажу, клянешься не рассказывать об этом ни одной живой душе?— Что значит «кое-что»?— Но ты клянешься, что не расскажешь?— Клянусь. А что ты мне хочешь показать?— Кое-что.Иджи достала из корзинки пустой стеклянный кувшин и сказала:— Пошли.Они отправились в глубь леса. Наконец Иджи ткнула пальцем в дерево:— Вот.— Что — вот?— Вон тот большой дуб.— А-а.Иджи взяла Руфь за руку, отвела на сто футов от дерева и сказала:— Теперь стой на месте и, что бы ни случилось, не двигайся.— А ты что собираешься делать?— Не важно. Главное, смотри на меня, ладно? И тихо. Чтобы никакого шума, ясно?Иджи, босая, медленно пошла к дубу, на полдороге она обернулась проверить, смотрит ли на неё Руфь. Не доходя футов десяти до дерева, она снова оглянулась и убедилась, что Руфь смотрит. А потом случилось удивительное. Очень медленно, на цыпочках, она подкралась к дубу, издавая при этом нежное гудение, и сунула руку с кувшином в дупло.Внезапно Руфь услышала такой звук, будто рядом включили бензопилу. Небо почернело от огромного роя разъяренных пчел, хлынувших из дупла. В одно мгновение Иджи облепили тысячи пчел. Но она стояла как ни в чем не бывало и через минуту медленно вытащила руку с кувшином из дупла и не спеша двинулась обратно, продолжая негромко гудеть. Пока она шла к Руфи, почти все пчелы улетели. Плотный черный слой на глазах распался, и из-под него появилась улыбающаяся Иджи, целая и невредимая, с кувшином, полным дикого меда.Она протянула кувшин Руфи:— Вот, мадам, это вам.Руфь, напуганная до смерти, тихо опустилась на землю и заплакала.— Я думала, тебе конец! Зачем ты это сделала? Они же могли закусать тебя до смерти.Иджи поморщилась:— Ой, только не реви. Ну прости, пожалуйста. Ты что, меда не хочешь? Я же для тебя старалась. Не плачь, ну! Ведь все в порядке, я часто так делаю, и ни разу меня не ужалили. Честно. Ну вставай, дай я помогу тебе, ты вся перепачкалась.Она достала из заднего кармана брюк некогда голубой платок и протянула Руфи. Руфь никак не могла унять дрожь, но все же поднялась, высморкалась и отряхнула платье.Иджи хотелось развеселить её.— Ты только подумай, Руфь, ведь я никогда раньше не делала этого ради кого-то. И никто на свете, кроме тебя, не знает, что я это умею. Я хотела, чтобы у нас была общая тайна.Руфь молчала.— Ну пожалуйста, не сердись на меня1— Не сердись? — Руфь обняла Иджи: — Ох, Иджи, я не сержусь. Я просто не могу представить, как буду жить, если с тобой что-нибудь случится. Правда!У Иджи сердце застучало так, что чуть не выскочило из груди.Когда они съели цыпленка, картофельный салат, печенье и почти весь мед, Руфь прислонилась спиной к стволу, а Иджи положила голову ей на колени.— Знаешь, Руфь, ради тебя я могла бы убить. Любого, кто тебя когда-нибудь обидит, я сразу убью и никогда не пожалею об этом.— Ой, Иджи, что за ужасы ты говоришь!— Никакие не ужасы. Мне кажется, лучше убивать из-за любви, чем от ненависти. Ты не согласна?— Я думаю, что вообще не надо никого убивать, ни по какой причине.— Ладно, тогда я бы умерла ради тебя. Как ты думаешь, можно умереть ради любви?— Нет, нельзя.— А в Библии написано, что Иисус Христос умер ради любви.— Это другое дело.— Ничего не другое. Я согласна умереть хоть сейчас. Была бы единственным в мире покойником с улыбкой на лице.— Не говори глупостей.— Но я же могла сегодня умереть, разве нет?Руфь взяла её за руку и улыбнулась.— Моя Иджи — заклинательница пчел.— Я — заклинательница пчел?— Ты — заклинательница. Я слышала, что такие люди бывают, но видеть не доводилось.— А это плохо?— Не-ет, это прекрасно! Разве ты не знаешь?— Вообще-то я думала, что это со мной что-то не то, может, я псих какой-то.— Нет, это замечательно. — Руфь наклонилась и прошептала ей на ухо: — Заклинательница пчел, вот ты кто, старушка Иджи Тредгуд…Иджи улыбнулась и посмотрела в чистое синее небо, и глаза у неё тоже стали синими. Она была так счастлива, как теплым летним днем могут быть счастливы только влюбленные. ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА 29 августа 1924 г.
Забавно получается: многие живут рядом с человеком и не замечают, в какой момент они начали любить его. Про себя Руфь знала это с точностью до минуты. Она полюбила Иджи, когда та улыбнулась ей и протянула кувшин с медом. Чувства, которые Руфь старательно прятала, о которых старалась не думать, внезапно нахлынули на нее, и в этот миг она поняла, что любит. Поэтому и заплакала тогда. Никогда она не испытывала ничего подобного, и скорее всего, больше никогда не испытает.А теперь, месяц спустя, из-за этого ей приходится уезжать. Иджи совсем девчонка, шестнадцать лет, она вряд ли соображает, что говорит. Она не понимает, о чем просит, умоляя Руфь остаться жить с ними. Но Руфь-то все понимала и сказала себе: уезжай, и чем скорее, тем лучше.Она не знала, почему ей хотелось быть рядом с Иджи — только с Иджи и ни с кем другим. Хотелось — и все тут. Она молилась об этом, плакала, просила, но, как ни крути, ответ был один: надо ехать домой и выходить замуж за Фрэнка Беннета — молодого человека, с которым она обручена — и попытаться стать хорошей женой и матерью. Руфь была уверена: что бы Иджи ни говорила, она сумеет себя переломить и заживет нормальной жизнью. И Руфь приняла единственно правильное решение.Когда она сказала Иджи, что завтра утром уезжает, та просто обезумела. Заперлась в своей комнате и стала бить и крушить все, что под руку подвернется. Грохот стоял по всему дому.Руфь сидела у себя на кровати, сжав до боли руки, когда в комнату вошла мама.— Руфь, пожалуйста, пойди к ней, поговори. Ни меня, ни отца она не впускает, а дети к ней идти боятся. Ну пожалуйста, милая, а то вдруг она, не дай Бог, что-нибудь с собой сделает.Они услышали, как что-то упало на пол и разбилось. Мама умоляюще посмотрела на Руфь.— Ох, Руфь, она там как бешеный зверь. Ну прошу тебя, пойди, может, тебе удастся хоть немного её успокоить.В дверях появилась Нинни.— Мама, Эсси Ру говорит, что Иджи разбила лампу. — Она взглянула на Руфь, как бы извиняясь. — Думаю, это она из-за твоего отъезда так огорчилась.Руфь медленно шла по коридору. Джулиан, Милдред, Пэтси Рут и Эсси Ру прятались за дверями своих спален, — только головы торчали с застывшими от ужаса глазами.Мама и Нинни остановились в конце коридора. Нинни заткнула уши. Руфь тихонько постучала. Из комнаты донесся вопль Иджи:— Оставьте меня в покое, черт подери! — И что-то тяжелое ударилось о дверь.Мама кашлянула и мягко сказала:— Давайте спустимся в гостиную, пусть они побудут одни.Дети поспешно скатились по лестнице. Руфь опять постучала.— Иджи, это я.— Убирайся!— Мне надо с тобой поговорить.— Нет! Оставь меня в покое!— Пожалуйста, не будь такой.— А ну отвали от моей двери! Я серьезно! — И что-то опять вдребезги разбилось о дверь.— Пожалуйста, впусти меня.— Я сказала нет!— Ну, пожалуйста, милая.— Нет!— Иджи, сию минуту открой эту чертову дверь, слышишь!Наступила тишина, потом дверь медленно отворилась. Руфь вошла и увидела, что Иджи устроила в комнате настоящий погром. Некоторые предметы были разбиты дважды.— Ну зачем ты так? Ты же знала, что когда-нибудь мне придется уехать.— Тогда почему мне нельзя с тобой?— Я уже объясняла.— Тогда останься.— Не могу.Иджи закричала изо всех сил:— Почему?!— Не могла бы ты орать немного потише? Ты пугаешь меня и маму, на весь дом слышно.— А мне плевать.— А мне нет. Почему ты ведешь себя как ребенок?— Да потому что люблю тебя и не хочу, чтобы ты уезжала!— Иджи, ты с ума сошла? Что люди могут подумать о взрослой девочке, которая ведет себя как не знаю кто?— А мне плевать!Руфь стала поднимать с пола вещи.— Почему тебе надо выходить замуж за этого парня?— Я тебе уже объяснила.— Почему?— Потому что я хочу этого, вот почему.— Да ты же его не любишь!— Люблю.— Нет, не любишь. Ты любишь меня… сама знаешь. Сама знаешь!— Иджи, я люблю его и выйду за него замуж.Иджи, совсем потеряв голову, начала рыдать и кричать:— Ты врунья, я ненавижу тебя! Лучше бы ты умерла! Не хочу тебя видеть, никогда, никогда! Я тебя ненавижу!Руфь взяла её за плечи и сильно встряхнула. Слезы текли по лицу Иджи, она продолжала кричать:— Ненавижу тебя! Чтоб ты сгнила в аду!Руфь сказала негромко:— Прекрати, слышишь? — И неожиданно для себя ударила Иджи по лицу — изо всех сил.Иджи ошеломленно смотрела на неё и молчала. Они стояли, глядя друг на друга, и больше всего в эту минуту Руфи хотелось схватить девушку и прижать к себе — как можно крепче. Но она знала, что если сделает это, тогда наверняка не сможет уехать.Поэтому она приняла самое трудное решение в своей жизни: повернулась и вышла, закрыв за собой дверь. ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРАССА» Старое шоссе Монтгомери, Бирмингем, штат Алабама 9 февраля 1986 г.
Эвелин принесла коробку тэко Свернутая горячая маисовая лепешка с начинкой из сыра, лука, рубленого мяса и бобов, с острой подливкой.

, которые продавались в трех кварталах от нее, и миссис Тредгуд просто растаяла от восторга.— Это первая заграничная еда, которую я пробую, если не считать франко-американских спагетти, м-м-м, вкусно. — Она внимательно разглядывала тэко. — А он величиной с гамбургер "Кристалл, правда, похоже?Эвелин не терпелось услышать, что дальше случилось с Руфью, и она попыталась переменить тему:— Миссис Тредгуд, а Руфь в то лето все-таки уехала из Полустанка или осталась?— Точно, они были величиной с бисквитное пирожное, а сверху посыпаны маленькими колечками лука.— Кто?— Гамбургеры «Кристалл».— А-а, ну да, на них был лук маленькими колечками, так что было с Руфью потом?— А что было с Руфью?— Вы говорили, она должна была вернуться домой. И как, уехала она или нет?— Ну разумеется, уехала. Знаете, их можно было купить пять штук на четвертак. А сейчас цена осталась прежней?— Вряд ли. Так когда она уехала?— Когда? Дайте-ка сообразить… Где-то в июле, а может, в августе. Вспомнила, в августе. Вам действительно интересно про неё слушать? Я вас совсем заговорила, ни разу не дала вам слово вставить. Все болтаю и болтаю.— Нет, миссис Тредгуд, мне интересно. Расскажите.— Интересно? Слушать истории с вот такущей бородой?— Ага.— Ну что ж… В конце августа мама и папа стали умолять Руфь остаться и помочь им заставить Иджи окончить школу: она как раз последний год училась. Говорили, что заплатят ей, сколько она попросит. Но Руфь сказала, что не может. Она обручена с одним человеком в Валдосте, и осенью должна состояться свадьба. Но Сипси шепнула мне и маме: что бы эта девочка ни говорила, ясно одно: уезжать ей не хочется. У неё каждое утро подушка сырая от слез, будто в неё всю ночь проплакали.Не знаю, что Руфь сказала Иджи в тот вечер перед отъездом, но мы слышали, как Иджи ушла в свою комнату, а через несколько минут раздался такой грохот, словно взбесившегося осла засунули в стойло с жестяными стенками. Она схватила один из футбольных кубков Бадди и перебила в комнате окна и все, что ей под руку подвернулось. Это было просто ужасно!Я бы ни за какие деньги даже близко к этой комнате не подошла. Утром она не спустилась попрощаться с Руфью. Понимаете, сначала Бадди её покинул, а потом Руфь. Это было слишком. На следующий день Иджи исчезла. Она так и не вернулась в школу. Ей оставалось год доучиться.В доме она показывалась лишь изредка — когда у папы был сердечный приступ, когда Джулиан женился и когда девочки выходили замуж.Только Большой Джордж знал, где она живет, но он её не выдал. Если мама хотела поговорить с Иджи, она обращалась к Большому Джорджу, а тот обещал передать Иджи, как только увидит её. И она всегда приходила.Но я-то, конечно, знала, где она обреталась. КЛУБ РЫБАКОВ «ФУРГОННОЕ КОЛЕСО» Уорриор-ривер, штат Алабама 30 августа 1924 г.
Если проехать восемь миль к югу от Полустанка и свернуть налево на дорогу, ведущую вдоль реки, то ещё через две мили вы увидите изрешеченную крупной дробью табличку. Она гласит: КЛУБ И ЛАГЕРЬ РЫБАКОВ «ФУРГОННОЕ КОЛЕСО», а стрелка указывает на песчаную тропинку.Бадди начал брать с собой Иджи, когда ей исполнилось восемь. И она единственная приехала сообщить Еве о смерти Бадди, потому что знала, как он любил её.Когда Бадди познакомился с Евой, ему было семнадцать, а ей девятнадцать. Он прекрасно знал, что Ева с двенадцати лет спала с мужчинами, причем со многими, и это ей всегда нравилось, но ему было все равно. Ева относилась к своему телу с той же легкостью, с какой относилась вообще ко всему, не то что баптистские девочки из Полустанка. Очутившись в её постели, Бадди сразу почувствовал себя мужчиной, и это была полностью её заслуга.Большая, полногрудая, с рыжими, как ржавчина, буйными волосами и глазами цвета зеленого яблока, Ева всегда носила крупные бусы и ярко красила губы, даже когда собиралась на рыбалку. Она не знала, что такое стыд, и умела стать мужчине настоящим другом. Ева была не из тех девушек, которых парни приводят познакомиться с мамой, но Бадди все же решился пригласить её домой.Однажды в воскресенье он привез её в Полустанок на обед, а потом показал папин магазинчик и угостил коктейлем. Бадди не был снобом — в отличие от Леоны, которая, увидев Еву, чуть в обморок не упала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37