Тогда после тяжелых дебатов выход нашли в коллективизации. Что же И.Р.Шафаревич предлагает вместо нее — хотя бы сегодня, с высоты опыта 70 прошедших лет? Он говорит, что надо было «сосредоточить все силы на поиске другого пути». Но за 70 лет можно было бы этот другой путь ретроспективно найти, в главных его чертах. Так давайте, укажите.Не укажут, потому что другой путь известен — фермерство. Этот путь, как говорили, «исходил полностью» Столыпин. Но в конце 20-х годов путь на создание в России фермерства через расслоение крестьянства был еще более нереальным, чем при Столыпине. Этот вопрос досконально и без всякого доктринерства обсуждался в 1920 г., когда вырабатывалась программа НЭП. По этому пути в конце ХХ века пошли наши антисоветские реформаторы — с плачевными результатами. Потому и молчит И.Р.Шафаревич, ничего не предлагает.Были в последние годы и рациональные попытки вновь рассчитать шансы на успех продолжения НЭПа без коллективизации, уже с помощью современных методов математического моделирования и использованием надежно известных данных о реальности после 1930 г. И.Р.Шафаревич делает вид, что результаты этих исследований неизвестны.В 1988 г. была опубликована статья американского историка-советолога Г.Хантера «Советское сельское хозяйство с коллективизацией и без нее», а позже вышла большая книга Г.Хантера и Я.Штирмера «Советская экономическая политика в 1928-1940 гг.» («Faulty Foundations. Soviet Economic Policies. 1928-1940». Princeton, 1992, 339 p.). Эти материалы обсуждались в 1993 г. на теоретическом семинаре в Институте российской истории РАН. Материалы и Хантера, и этого обсуждения опубликованы в журнале «Отечественная история» (1995, № 6).Для нас здесь особенно интересны результаты того экономико-математического моделирования, которое провели американские экономисты для варианта развития советского сельского хозяйства без коллективизации. Понятно, что при таком моделировании ученые исходят из нереального допущения, что СССР мог бы в эти годы не проводить индустриализацию, а продолжать НЭП, так чтобы страна оставалась аграрной. Модель абстрагируется от проблемы выживания в грядущей войне и фактора времени, отпущенного историей на то, чтобы к ней приготовиться.Тем не менее, результаты моделирования даже при таком допущении очень важны, потому что оказывается, что и без изъятия из села огромных средств для ускоренной индустриализации сохранение традиционного некооперированного хозяйства означало бы слишком низкий темп развития. Без коллективизации переход российского села к современным травопольным севооборотам и интенсивному хозяйству оказался бы невозможен.Г.Хантер ввел в модель исходные данные о земельном фонде, рабочей силе и численности тяглового скота в сельском хозяйстве СССР, затем учел реальные погодные условия 1928-1940 гг. и составил прогноз урожайности и возможности увеличения поголовья тяглового скота. Как показали расчеты, именно этот последний фактор и был главным ограничением, и в этом разделе авторы составили самую детальную модель, с учетом всех условий России, на основе тенденций с 1882 по 1928 г. Выходило, что годовой прирост поголовья лошадей мог бы увеличиться до 3% в 1934 г., так что к 1940 г. численность рабочих лошадей выросла бы на 40% по сравнению с 1928 г. Это позволило бы увеличить посевные площади под зерновые на 20%.При оптимистических прогнозах роста урожайности получалось, что без коллективизации можно было бы получить примерно на 10% больше зерна, чем было реально получено в СССР. На теоретическом семинаре в Институте российской истории РАН в 1995 г., где обсуждались результаты этого моделирования, они были, в общем, признаны слишком оптимистическими, завышенными33.Во-первых, в модели был необоснованно экстраполирован на 30-е годы тот демографический рост, который наблюдался в СССР в 20-е годы и определялся восстановительными тенденциями после войн. Значит, без механизации работ, которая стала возможной только благодаря коллективизации и индустриализации, для такого увеличения производства не хватило бы рабочих крестьянских рук.Скептически были восприняты и прогнозы роста поголовья лошадей. Ю.А.Мошков сказал, например: «Естественная ограниченность пастбищ и сенокосов потребовала бы значительного роста объема зерновых, идущих на корм лошадям. Сомнительна готовность крестьянства увеличивать поголовье рабочего скота к 1940 г. на 40% для того, чтобы расширить посевные площади хлебов только на 20%».Д.Кэранс (Филадельфия) рассмотрел фактор технологических изменений, которые к концу 20-х годов назрели в советском сельском хозяйстве, так что их необходимость осознавалась и местными Советами, и самими крестьянами. Согласно его выводу, такие изменения без коллективизации стали бы возможны только при исключительно благоприятной ситуации на рынке (условий для которой реально не было). Он сказал: "Без благоприятных условий сбыта продукции интенсивные системы земледелия не вводятся. Маломощным дворам с избыточной рабочей силой это часто непосильно из-за отсутствия капитала, а зажиточным дворам нет резона переходить к ним. Постепенный же переход маломощных дворов к интенсивному производству в рамках зерновых-паровых систем путем внедрения скромных агротехнических улучшений может привести к тому, что первый же засушливый год станет для них последним.Вот это была настоящая опасность. И к концу 20-х годов малоземельные и маломощные дворы стали реагировать на нее, создавая колхозы и используя получаемые при этом льготы от государства. Во многих из этих колхозов применялись многопольные севообороты и урожайность была сравнительно высокой".Иными словами, по мнению Кэранса, коллективизация в принципе была необходима и желательна крестьянам, и тяжелые проблемы возникли вследствие того, что ее проводили форсированно. Насколько можно было избежать этого форсированного темпа — другой вопрос.Близкую точку зрения высказал в 1994 г. в рецензии на обсуждаемую книгу американский историк Р.Дэвис. Он пишет: «По Хантеру и Ширмеру, если бы большевики не бросились, очертя голову, в коллективизацию, крестьяне вполне могли бы добиться некоторого роста производства сельскохозяйственной продукции, необходимую часть которой они предоставили бы на нужды индустрии и городского населения. Это предположение и было вмонтировано в альтернативную модель экономической политики. Но оно как бы само собой подразумевает, что в период с 1928 по 1940 г. рыночные условия складывались бы приемлемо для крестьян. Однако уже в 1928 г., которым открывается построение Г.Хантера, рынок был подорван и советское правительство использовало значительное административное давление, чтобы получить от упорствующих крестьян зерно».Таким образом, тех идеальных условий, при которых и без коллективизации крестьяне могли бы увеличить производство на 10% за десять лет, в действительности быть не могло. М.А.Вылцан сказал о модели Хантера и Ширмера: «Авторы прямо или косвенно затрагивают проблему эффективности индивидуального и кооперированного сельского хозяйства. Их можно понять в том смысле, что индивидуальное хозяйство более эффективно. С этим можно было бы согласиться, если исходить из совершенно нереальной предпосылки, что того насилия, которое допускалось в 30-х годах в отношении колхозов, по отношению к единоличникам могло бы не быть».Кстати, М.А.Вылцан мог и не делать реверансов перед энтузиастами частного фермерского хозяйства — его пресловутые преимущества не опираются на эмпирический опыт в сравнимых условиях. За такой опыт можно как раз взять сосуществование в Польше, начиная с 50-х годов, трех укладов сельского хозяйства (фермеры, кооперативы и госхозы) в одинаковых почвенно-климатических и культурных условиях.К началу «шоковой терапии» (1989 г.) в Польше было 2,7 млн. частных хозяйств, пpоизводящих 78% всей сельхозпpодукции. Остальное — госхозы и кооперативы. В 1991 г. уpожайность зеpновых была: у фермеров 29,3, в коопеpативах — 34,7, в госхозах — 40,2 ц/га. Это соотношение деpжалось десять лет. В госхозах на 100 га было занято 14 pаботников и 3 тpактоpа, в единоличных хозяйствах — 24 pаботника и 6 тpактоpов. При этом Польша ввозила зерна и мяса на душу больше, чем СССР. А рядом, в ГДР, сельское хозяйство целиком базировалось на кооперативах и госхозах — и ГДР была экспортером продуктов.Еще раз подчеркну, что американские ученые моделировали щадящий вариант развития советского хозяйства без коллективизации, совершенно отвлекаясь от второй части того «заколдованного круга», в который попала экономика СССР — необходимости срочной, еще более форсированной индустриализации. А единственным источником ресурсов для нее была деревня — и как производитель хлеба на экспорт, и как источник трудовых рук. Поэтому тот прирост производства в 10%, который обещает оптимистическая модель, реально не давал возможности изъятия из деревни никаких средств для индустриализации.На этом можно поставить точку и честно признать, что никакой возможности обойтись в 30-е годы без коллективизации сельского хозяйства в СССР не было. А чтобы не повторялись катастрофы, подобные голоду 1932/33 г., надо при проведении реформ «знать общество, в котором живем».Второй большой идеологический «антиколхозный» блок исходит из того, что советское сельское хозяйство было непродуктивным и регрессивным, оно не только не развивалось, но даже деградировало после 1913 г. В мягкой форме эта мысль высказана демократами М.Урновым и О.Лацисом в приведенных выше рассуждениях. В гротескном виде — в уже упомянутой статье Д.Балашова «Наших бьют!».Он пишет: «…не надо забывать про минувшие 70 советских лет, за которые нашу страну превратили в колониальный сырьевой придаток Запада… Да, конечно, — спутники и все прочее. Но! 80% продуктов в стране производилось на приусадебных участках… Эти несчастные „сотки“ занимали всего 4% пахотной земли! И обрабатывались в основном тяпкой, мотыгой и граблями. То есть — наша милая власть сумела отбросить наше земледелие на тысячи лет назад, в прошлое, к временам мотыжного земледелия. Это надо твердо все понимать…».Сразу скажу, что «понимать это» нельзя — ни твердо, ни мягко. Утверждения эти иррациональны, это символ веры34. Подумайте только — 80% продуктов в СССР производили на «сотках», мотыгами! Как не стыдно печатать такую чушь. С 1985 по 1989 гг. личные хозяйства давали стабильно лишь малую часть всей продукции сельского хозяйства СССР, выраженную в сопоставимых ценах 1983 г. Но даже если этого не знать, подумала бы редакция газеты — ведь подсчитать не трудно. В результате нынешней реформы, как выражались специалисты, «село отступило на подворья». Иными словами, по сравнению с колхозами существенно усилилось приусадебное хозяйство — по дворам разобрали колхозный скот, инвентарь, значительную часть техники. Значит, если большие хозяйства производили всего 20% продукта, то даже если бы они полностью прекратили производство, а подворья всего лишь сохранили прежний его уровень, то спад производства в России не мог бы превысить 20%. А он уже превысил 50% — при усилении подворья.С конца XIX века в России было налажено широкое изучение семейных бюджетов крестьян. Оно велось и в СССР. Из них видно, что роль личного хозяйства («соток») в бюджете колхозников в спокойный период жизни уменьшалась, а доход от колхоза — увеличивался. В 1980 г. эти два источника доходов относились, в процентах от всех доходов, как 27,5: 47,9, а в 1989 г. — как 24,9: 51,9.Те, кто знал село, культивировали миф о том, что СССР кормится с «соток», злонамеренно, а не по ошибке. Ведь большое хозяйство (колхоз) и приусадебный участок не были альтернативами и не конкурировали друг с другом. Именно создание такой гибридной двойственной системы и стало той формулой, при достижении которой крестьянство согласилось на коллективизацию.Это были две неразрывно связанные части одной колхозной производственно-бытовой системы. Противопоставлять их было глупо (вернее, глупо было гражданам верить этому противопоставлению, потому что сами антиколхозные идеологи прекрасно знали, в чем дело).Колхоз и личное хозяйство были связаны технологически — в обоих использовались машины, кадры, горючее, удобрение и другие ресурсы колхоза. Предоставление этих ресурсов было одной из форм распределения доходов кооператива между его членами. Пытаясь развеять примитивный миф о «сотках и мотыгах», в печати несколько раз выступали видные организаторы колхозного производства. Они очень доходчиво и убедительно объясняли, что противопоставлять колхоз и личное хозяйство колхозников глупо, что продуктивность «соток» основана на взаимодействии с большим хозяйством. Нет, наш средний горожанин на уровень системного мышления, каким владели колхозники, подняться уже не мог.В единой колхозно-приусадебной системе ее части специализировались и по направленности производства. Каждая часть производила то, что позволяло с наибольшей эффективностью использовать наличные ресурсы. Никому и в голову не приходило, например, сеять на приусадебном участке пшеницу — с «мотыгой и серпом». Зачем, если на больших полях колхоз производил зерно с затратами труда всего 1,2 человеко-часа на центнер?Всем прекрасно известно, что приусадебное хозяйство специализировалось прежде всего и почти исключительно на картофеле. Это культура интенсивная, особых преимуществ ее возделывание на больших полях не имело, поскольку в СССР уборка приходилась на дождливое время и выполнялась в основном вручную. Да и хранилась значительная часть картофеля в личных погребах, что давало экономию на транспортных расходах. Потому-то около половины картофеля выращивалось на «сотках». Это позволяло вовлечь все дополнительные ресурсы рабочей силы семьи и получить существенный доход.А, например, уже производство молока или яиц на подворье стало сокращаться, слишком это трудоемкая вещь по сравнению с колхозом, где на производство центнера молока затрачивалось в 1987 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136