https://wodolei.ru/catalog/dushevie_dveri/
А теперь и здесь, на родной земле, он снова стремится к кораблекрушению, по всем счетам.
— Он делает какое-то странное кино, — продолжал Джордж. — И на сей раз вкладывает в него собственную наличность. После двух провалов продюсеры быстренько поразбежались. Если так будет продолжаться, ему кранты, он разорится, фантуш .
Джибрил принялся рядить в современное платье историю Рамаяны, сделав героев и героинь испорченными и злыми вместо чистых и свободных от греха. Там фигурирует развратный, пьяный Рама и легкомысленная Сита; тогда как Равана, царь-демон, выставлен прямым и честным мужчиной.
— Джибрил играет Равану, — объяснил завороженный ужасом Джордж. — Он как будто намеренно старается вступить в окончательную конфронтацию с религиозными сектантами, зная, что не может победить, что будет разорван на части.
Несколько участников кастинга уже вышли из проекта и дали пестрые интервью, обвиняя Джибрила в «богохульстве», «сатанизме» и других преступлениях. Его последняя кинопартнерша, Пимпл Биллимория, высказалась на обложке Cin?-Blitz : «Это было похоже на поцелуй с Дьяволом». Старая проблема сернистого зловония Джибрила, очевидно, вернулась, чтобы отомстить.
Его неуправляемое поведение давало еще больше поводов почесать языки, чем его выбор тематики фильма.
— В некоторые дни он сама сладость и свет, — поведал Джордж. — В другие он корчит из себя господа бога всемогущего и всерьез настаивает, чтобы все склоняли головы и становились на колени. Лично я сомневаюсь, что фильм будет закончен, если и до тех пор, пока он не разберется с состоянием своего рассудка, которое, как я искренне полагаю, заметно поистрепалось. Сперва болезнь, потом авиакатастрофа, потом эта несчастная любовная интрига: нетрудно понять проблемы парня.
Ходили слухи и похлеще: его налоговые дела подверглись изучению; полицейские наведались к нему, чтобы задать пару вопросов о смерти Рекхи Меркантиль, а муж Рекхи, шарикоподшипниковый король, грозился «переломать все кости в теле ублюдка», поэтому на некоторое время Джибрилу пришлось обзавестись телохранителями, которые оберегали его, когда он пользовался лифтами Эверест-Вилас; и хуже всего были известия о его визитах в городские районы красных фонарей, где, как намекали, он частенько заглядывал в некие заведения на Форас-роуд, пока дадас не вышвырнули его, чтобы он не травмировал женщин.
— Говорят, некоторые из них получили серьезные повреждения, — сказал Джордж. — За молчание были заплачены больше деньги. Не знаю. Люди способны болтать любую чепуху. Эта Пимпл, разумеется, подскочила прямиком на большую эстраду. Мужчина, который Ненавидит Женщин. Она сделает себя звездной роковой женщиной на всем этом. Но что-то ужасно неправильно с Фариштой. Я слышал, Вы знаете парня, — закончил Джордж, глядя на Салахаддина; тот покраснел.
— Не слишком хорошо. Только по авиакатастрофе и немножко после.
Он испытал смятение. Похоже, Джибрил не сумел удрать от своих внутренних демонов. Он, Салахаддин, верил (как теперь оказалось — наивно), что события во время спитлбрикского пожара, когда Джибрил спас ему жизнь, должны были так или иначе очистить их обоих, изгнать этих дьяволов в ненасытное пламя; когда любовь со всей несомненностью продемонстрировала, что ее очеловечивающая сила столь же велика, как и таковая ненависти; что достоинство может преобразить человека так же, как и недостаток. Но ничто не вечно; ни одно лекарство, как оказалось, не является полным.
— Киноиндустрия полна эксцентриками, — ласково сообщила Сватилекха Джорджу. — Только посмотрите на себя, мистер.
Но Бхупен оставался серьезен.
— Я всегда рассматривал Джибрила как положительную силу, — заметил он. — Актер из низов, играющий роли из всевозможных религий и хорошо принимаемый при этом. Если он выпал из фавора, это дурной знак.
Двумя днями позже Салахаддин Чамчавала прочитал в воскресных газетах, что в Бомбей прибыла международная команда альпинистов, собирающаяся покорить Хидден-пик; и когда он увидел в списках команды знаменитую «Королеву Эвереста», мисс Аллилуйю Конус, в него вселилось странное ощущение: чувство того, что тени из его воображения вышли в реальный мир, что судьба приобретала неторопливую, фатальную логику грез. «Теперь я знаю, что такое призраки, — подумал он. — Незавершенные дела, вот что это такое».
* * *
Следующие два дня присутствие Алли в Бомбее занимало его все больше и больше. Его сознание настаивало на установлении странных связей — например, между несомненным выздоровлением ее ног и разрывом с Джибрилом: как будто это он повредил ей своей ревнивой любовью. Его рациональный ум знал, что в действительности ее проблемы с низкими сводами начались до отношений с Джибрилом, но он погрузился в состояние странного наваждения и казался непроницаем для логике. Что она делала здесь на самом деле? Зачем она на самом деле явилась? Какой-то ужасный рок оставил здесь свой след, решил он.
Зини (ее хирургическая практика, лекции в университете и работа по организации человеческой цепи совершенно не оставляли теперь времени для Салахаддина и его капризов) ошибочно рассматривала его самоуглубленное молчание как проявление сомнений — о возвращении в Бомбей, об участии в политической деятельности того типа, к которому он всегда относился с пренебрежением, о ней. Чтобы скрыть свои опасения, она беседовала с ним в лекционной манере.
— Если ты всерьез вознамерился стряхнуть свою отчужденность, Салат-баба, не погружайся потом вместо этого в какую-то беспочвенную неопределенность. Хорошо? Все мы здесь. Мы прямо перед тобой. Ты должен действительно попробовать и заставить себя по-взрослому познакомиться с этим местом, с этим временем. Попытайся и обойми этот город как он есть, не как какое-нибудь там детское воспоминание, делающее вас обоих ностальгирующими и больными. Притяни его ближе. Это место на самом деле существует. Сделай его ошибки своими собственными. Стань его сутью; проникнись им.
Он рассеянно кивал; и она, думая, что он собирается снова ее покинуть, бушевала в гневе, оставляющем его крайне озадаченным.
Должен ли он позвонить Алли? Сказал ли ей Джибрил о голосах?
Должен ли он попытаться увидеться с Джибрилом?
Что-то должно случиться, пел внутренний голос. Оно собирается произойти, и ты не знаешь, что это будет, и ты, черт возьми, ничего не можешь с этим поделать. О да: это будет что-то плохое.
* * *
Это случилось в день демонстрации, которая, несмотря ни на что, снискала прекрасный, заслуженный успех. Несколько незначительных перепалок произошло в районе Мазагаона, но мероприятие, в общем и целом, прошло нормально. Наблюдатели от ИКП(М) сообщали о непрерывности цепи мужчин и женщин, связывающей город руками от края до края, и Салахаддин, стоящий между Зини и Бхупеном на улице Мухаммеда Али, не мог отрицать могущества этого образа. На лицах многих участников цепи блестели слезы. Команда соединяться была дана организаторами (Сватилекха возвышалась над ними, стоя в задней части джипа, с мегафоном в руке) в восемь ровно; часом позже, когда городское движение в час пик достигло своего ревущего апогея, толпа начала рассеиваться. Однако, несмотря на тысячи задействованных в событии, несмотря на его мирный характер и позитивное послание, в теленовостях Дурдаршана о формировании человеческой цепи не было сказано ни слова. Всеиндийское Радио умолчало о нем тоже. Большинство (поддерживаемых правительством) «языковых изданий» также не разместило никаких сообщений… Единственная ежедневная англоязычная и единственная воскресная газета донесли историю до публики; только и всего. Зини, вспоминая организацию цепи в Керале, пророчила эту оглушительную тишину, когда они с Салахаддином возвращались домой.
— Это коммунистическое шоу, — объяснила она. — То есть, официально, и вовсе не-событие.
Что захватило заголовки вечерней газеты?
Что кричало на читателей двухдюймовыми буквами, тогда как о человеческой цепи не позволялось говорить громче, чем малотиражным шепотком?
КОРОЛЕВА ЭВЕРЕСТА И КИНОМАГНАТ ПОГИБЛИ
ДВОЙНАЯ ТРАГЕДИЯ НА МАЛАБАР-ХИЛЛЕ — ДЖИБРИЛ ФАРИШТА ИСЧЕЗАЕТ
ПРОКЛЯТИЕ ЭВЕРЕСТ-ВИЛАС НАНОСИТ НОВЫЙ УДАР
Тело почтенного кинопродюсера, С. С. Сисодии, было обнаружено внутренним персоналом посреди ковра в гостиной квартиры знаменитого актера, мистера Джибрила Фаришты, с пробитым сердцем. Мисс Аллилуйя Конус (что, как предполагалось, было «связанным инцидентом») разбилась насмерть, упав с крыши небоскреба, с которого пару лет назад миссис Рекха Меркантиль сбросила своих детей и прыгнула на бетон сама.
Утренние газеты испытывали еще меньше сомнений в последней роли Фаришты.
ФАРИШТА, ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ, СКРЫЛСЯ.
— Я возвращаюсь на Скандальный мыс, — сообщил Салахаддин Зини, которая, не понимая этой замкнутости во внутренних палатах духа, вспыхнула:
— Мистер, поработайте лучше над своим разумом.
Уезжая, он не знал, как успокоить ее; как объяснять свое гнетущее чувство вины, ответственности : как сообщить ей, что эти убийства есть темные цветы семян, посеянных им прежде?
— Мне просто нужно подумать, — произнес он неуверенно, подтверждая ее подозрения. — Всего день или два.
— Салат-баба, — ответила она резко, — я должна предоставить это тебе, мужчине. За тобой — выбор времени: по-настоящему большой.
* * *
Ночью после участия в создании цепи Салахаддин Чамчавала разглядывал из окна своей детской спальни ночную панораму Аравийского моря, когда Кастурба настойчиво постучала в дверь.
— Здесь человек, хочет видеть Вас, — сказала — почти прошипела — она, явно напуганная.
Салахаддин не заметил никого, проникающего через ворота.
— Со служебного входа, — ответила Кастурба на его вопрос. — И послушайте, господин, это тот самый Джибрил. Джибрил Фаришта, о котором газеты говорят…
Ее голос сорвался, и она принялась беспокойно грызть ногти на левой руке.
— Где он?
— Что поделаешь, я испугалась, — воскликнула Кастурба. — Я сказала ему, в студии Вашего отца, он ждет Вас там. Но, может быть, Вам лучше не ходить. Мне позвонить в полицию? Baapu r?, ну и дела.
Нет. Не звоните. Я пойду узнать, чего он хочет.
Джибрил сидел на кровати Чангиза со старой лампой в руках. Он был одет в грязную белую курта-пижаму и, казалось, давно не спал. Взгляд его был несфокусированным, погасшим, мертвым.
— Вилли, — проговорил он устало, махнув лампой в сторону кресла. — Чувствуй себя как дома.
— Ты выглядишь ужасно, — рискнул Салахаддин, чем вызвал у собеседника далекую, циничную, незнакомую улыбку.
— Сядь и заткнись, Салли-Вилли, — произнес Джибрил Фаришта. — Я должен поведать тебе свою историю.
Это был ты, тогда, догадался Салахаддин. Ты действительно сделал это: ты убил их обоих. Но Джибрил закрыл глаза, соединил кончики пальцев и начал свой рассказ, — который, как и множество других историй, начинался вот так:
Kan ma kan
Fi qadim azzaman…
* * *
Было ли не было в давно забытые времена
Ладно, так или иначе было что-то вроде этого
Я не могу быть уверен потому что когда они звонили я был сам не свой яар я не был собой те несколько трудных дней чтобы сообщить тебе что это за недуг я знаю на что он похож но я не могу быть уверен
Часть меня всегда стоит снаружи крича нет пожалуйста не делайте этого но это ни к чему не приводит ты видишь когда приходит недуг
Я ангел бог проклятый ангел божий и сегодня я мстительный ангел Джибрил мститель всегда месть за что
Я не могу быть уверен это что-то вроде преступления человеческих существ
особенно женщин но не только всех людей ожидает расплата
Что-то вроде того
Итак он принес ей что-то он не желал вреда я знаю что теперь он хотел только того чтобы мы были вместе ты не момо можешь видеть он сказал что охохох она не для тебя эта вспышка не продлится долго и ты он сказал что ты по-прежнему сусумасшедший для нее каждый знает все чем он хотел быть для нас что должно быть быть быть
Но я слышал стихи
Ты понимаешь меня Вилли
С т и х и
Сто блюдей на кухне этой Сис бум бах
Чай люблю люблю я кофе
Розовая роза синяя фиалка помнят меня когда я мертв мертв мертв
Вот что это
Я не мог вытащить их из своего ореха а она изменилась пред моими очами я назвал ее имя шлюха вроде того и он я знал о нем
Сисодия развратник откуда я знал что они дошли до того чтобы
смеяться надо мной в моем собственном доме что-то вроде того
Чище льда и мягче хлеба
Стихи Салли-Вилли как ты думаешь кто сочинил эту блядскую вещь
Итак я призвал на землю гнев Божий я направил свой перст я выстрелил ему в сердце но она сука я думал сука холодная как лед
стой и жди просто жди а затем я не знаю что я не могу быть уверен что мы были не одни
Что-то вроде этого
Рекха плыла там на своем ковре ты помнишь ее Вилли
ты помнишь Рекху на ее ковре когда мы упали а еще какой-то шотландский парень с безумным взглядом и устройством типа gora
не уловил имени
Видела она их или не видела я не могу быть уверен она просто стояла там
Это была идея Рекхи взять ее наверх на вершину Эвереста чтобы у нее оставался единственный путь вниз
Я направил свой перст на нее мы вознеслись
Я не подталкивал ее
Рекха подтолкнула ее
Я не подтолкнул бы ее
Вилли
Пойми меня, Салли-Вилли
Адские проклятья
Я любил эту девчонку.
* * *
Салахаддин подумал, что Сисодия, с его невероятным даром к случайным столкновениям (Джибрил, пересекающий оживленную лондонскую улицу, сам Салахаддин, паникующий перед открытой дверью самолета, а теперь, кажется, и Аллилуйя Конус в кулуарах ее гостиницы), в конце концов, случайно столкнулся со смертью; — размышлял он и об Алли — менее удачливом, чем он сам, мастере падений, — получившей (вместо вожделенного одиночного восхождения на Эверест) это позорно фатальное нисхождение, — и о том, что ему предстоит сейчас умереть за свои стихи, но он не может назвать этот смертный приговор несправедливым.
В дверь забарабанили. Пожалуйста, откройте. Полиция. Кастурба все же вызвала их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Он делает какое-то странное кино, — продолжал Джордж. — И на сей раз вкладывает в него собственную наличность. После двух провалов продюсеры быстренько поразбежались. Если так будет продолжаться, ему кранты, он разорится, фантуш .
Джибрил принялся рядить в современное платье историю Рамаяны, сделав героев и героинь испорченными и злыми вместо чистых и свободных от греха. Там фигурирует развратный, пьяный Рама и легкомысленная Сита; тогда как Равана, царь-демон, выставлен прямым и честным мужчиной.
— Джибрил играет Равану, — объяснил завороженный ужасом Джордж. — Он как будто намеренно старается вступить в окончательную конфронтацию с религиозными сектантами, зная, что не может победить, что будет разорван на части.
Несколько участников кастинга уже вышли из проекта и дали пестрые интервью, обвиняя Джибрила в «богохульстве», «сатанизме» и других преступлениях. Его последняя кинопартнерша, Пимпл Биллимория, высказалась на обложке Cin?-Blitz : «Это было похоже на поцелуй с Дьяволом». Старая проблема сернистого зловония Джибрила, очевидно, вернулась, чтобы отомстить.
Его неуправляемое поведение давало еще больше поводов почесать языки, чем его выбор тематики фильма.
— В некоторые дни он сама сладость и свет, — поведал Джордж. — В другие он корчит из себя господа бога всемогущего и всерьез настаивает, чтобы все склоняли головы и становились на колени. Лично я сомневаюсь, что фильм будет закончен, если и до тех пор, пока он не разберется с состоянием своего рассудка, которое, как я искренне полагаю, заметно поистрепалось. Сперва болезнь, потом авиакатастрофа, потом эта несчастная любовная интрига: нетрудно понять проблемы парня.
Ходили слухи и похлеще: его налоговые дела подверглись изучению; полицейские наведались к нему, чтобы задать пару вопросов о смерти Рекхи Меркантиль, а муж Рекхи, шарикоподшипниковый король, грозился «переломать все кости в теле ублюдка», поэтому на некоторое время Джибрилу пришлось обзавестись телохранителями, которые оберегали его, когда он пользовался лифтами Эверест-Вилас; и хуже всего были известия о его визитах в городские районы красных фонарей, где, как намекали, он частенько заглядывал в некие заведения на Форас-роуд, пока дадас не вышвырнули его, чтобы он не травмировал женщин.
— Говорят, некоторые из них получили серьезные повреждения, — сказал Джордж. — За молчание были заплачены больше деньги. Не знаю. Люди способны болтать любую чепуху. Эта Пимпл, разумеется, подскочила прямиком на большую эстраду. Мужчина, который Ненавидит Женщин. Она сделает себя звездной роковой женщиной на всем этом. Но что-то ужасно неправильно с Фариштой. Я слышал, Вы знаете парня, — закончил Джордж, глядя на Салахаддина; тот покраснел.
— Не слишком хорошо. Только по авиакатастрофе и немножко после.
Он испытал смятение. Похоже, Джибрил не сумел удрать от своих внутренних демонов. Он, Салахаддин, верил (как теперь оказалось — наивно), что события во время спитлбрикского пожара, когда Джибрил спас ему жизнь, должны были так или иначе очистить их обоих, изгнать этих дьяволов в ненасытное пламя; когда любовь со всей несомненностью продемонстрировала, что ее очеловечивающая сила столь же велика, как и таковая ненависти; что достоинство может преобразить человека так же, как и недостаток. Но ничто не вечно; ни одно лекарство, как оказалось, не является полным.
— Киноиндустрия полна эксцентриками, — ласково сообщила Сватилекха Джорджу. — Только посмотрите на себя, мистер.
Но Бхупен оставался серьезен.
— Я всегда рассматривал Джибрила как положительную силу, — заметил он. — Актер из низов, играющий роли из всевозможных религий и хорошо принимаемый при этом. Если он выпал из фавора, это дурной знак.
Двумя днями позже Салахаддин Чамчавала прочитал в воскресных газетах, что в Бомбей прибыла международная команда альпинистов, собирающаяся покорить Хидден-пик; и когда он увидел в списках команды знаменитую «Королеву Эвереста», мисс Аллилуйю Конус, в него вселилось странное ощущение: чувство того, что тени из его воображения вышли в реальный мир, что судьба приобретала неторопливую, фатальную логику грез. «Теперь я знаю, что такое призраки, — подумал он. — Незавершенные дела, вот что это такое».
* * *
Следующие два дня присутствие Алли в Бомбее занимало его все больше и больше. Его сознание настаивало на установлении странных связей — например, между несомненным выздоровлением ее ног и разрывом с Джибрилом: как будто это он повредил ей своей ревнивой любовью. Его рациональный ум знал, что в действительности ее проблемы с низкими сводами начались до отношений с Джибрилом, но он погрузился в состояние странного наваждения и казался непроницаем для логике. Что она делала здесь на самом деле? Зачем она на самом деле явилась? Какой-то ужасный рок оставил здесь свой след, решил он.
Зини (ее хирургическая практика, лекции в университете и работа по организации человеческой цепи совершенно не оставляли теперь времени для Салахаддина и его капризов) ошибочно рассматривала его самоуглубленное молчание как проявление сомнений — о возвращении в Бомбей, об участии в политической деятельности того типа, к которому он всегда относился с пренебрежением, о ней. Чтобы скрыть свои опасения, она беседовала с ним в лекционной манере.
— Если ты всерьез вознамерился стряхнуть свою отчужденность, Салат-баба, не погружайся потом вместо этого в какую-то беспочвенную неопределенность. Хорошо? Все мы здесь. Мы прямо перед тобой. Ты должен действительно попробовать и заставить себя по-взрослому познакомиться с этим местом, с этим временем. Попытайся и обойми этот город как он есть, не как какое-нибудь там детское воспоминание, делающее вас обоих ностальгирующими и больными. Притяни его ближе. Это место на самом деле существует. Сделай его ошибки своими собственными. Стань его сутью; проникнись им.
Он рассеянно кивал; и она, думая, что он собирается снова ее покинуть, бушевала в гневе, оставляющем его крайне озадаченным.
Должен ли он позвонить Алли? Сказал ли ей Джибрил о голосах?
Должен ли он попытаться увидеться с Джибрилом?
Что-то должно случиться, пел внутренний голос. Оно собирается произойти, и ты не знаешь, что это будет, и ты, черт возьми, ничего не можешь с этим поделать. О да: это будет что-то плохое.
* * *
Это случилось в день демонстрации, которая, несмотря ни на что, снискала прекрасный, заслуженный успех. Несколько незначительных перепалок произошло в районе Мазагаона, но мероприятие, в общем и целом, прошло нормально. Наблюдатели от ИКП(М) сообщали о непрерывности цепи мужчин и женщин, связывающей город руками от края до края, и Салахаддин, стоящий между Зини и Бхупеном на улице Мухаммеда Али, не мог отрицать могущества этого образа. На лицах многих участников цепи блестели слезы. Команда соединяться была дана организаторами (Сватилекха возвышалась над ними, стоя в задней части джипа, с мегафоном в руке) в восемь ровно; часом позже, когда городское движение в час пик достигло своего ревущего апогея, толпа начала рассеиваться. Однако, несмотря на тысячи задействованных в событии, несмотря на его мирный характер и позитивное послание, в теленовостях Дурдаршана о формировании человеческой цепи не было сказано ни слова. Всеиндийское Радио умолчало о нем тоже. Большинство (поддерживаемых правительством) «языковых изданий» также не разместило никаких сообщений… Единственная ежедневная англоязычная и единственная воскресная газета донесли историю до публики; только и всего. Зини, вспоминая организацию цепи в Керале, пророчила эту оглушительную тишину, когда они с Салахаддином возвращались домой.
— Это коммунистическое шоу, — объяснила она. — То есть, официально, и вовсе не-событие.
Что захватило заголовки вечерней газеты?
Что кричало на читателей двухдюймовыми буквами, тогда как о человеческой цепи не позволялось говорить громче, чем малотиражным шепотком?
КОРОЛЕВА ЭВЕРЕСТА И КИНОМАГНАТ ПОГИБЛИ
ДВОЙНАЯ ТРАГЕДИЯ НА МАЛАБАР-ХИЛЛЕ — ДЖИБРИЛ ФАРИШТА ИСЧЕЗАЕТ
ПРОКЛЯТИЕ ЭВЕРЕСТ-ВИЛАС НАНОСИТ НОВЫЙ УДАР
Тело почтенного кинопродюсера, С. С. Сисодии, было обнаружено внутренним персоналом посреди ковра в гостиной квартиры знаменитого актера, мистера Джибрила Фаришты, с пробитым сердцем. Мисс Аллилуйя Конус (что, как предполагалось, было «связанным инцидентом») разбилась насмерть, упав с крыши небоскреба, с которого пару лет назад миссис Рекха Меркантиль сбросила своих детей и прыгнула на бетон сама.
Утренние газеты испытывали еще меньше сомнений в последней роли Фаришты.
ФАРИШТА, ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ, СКРЫЛСЯ.
— Я возвращаюсь на Скандальный мыс, — сообщил Салахаддин Зини, которая, не понимая этой замкнутости во внутренних палатах духа, вспыхнула:
— Мистер, поработайте лучше над своим разумом.
Уезжая, он не знал, как успокоить ее; как объяснять свое гнетущее чувство вины, ответственности : как сообщить ей, что эти убийства есть темные цветы семян, посеянных им прежде?
— Мне просто нужно подумать, — произнес он неуверенно, подтверждая ее подозрения. — Всего день или два.
— Салат-баба, — ответила она резко, — я должна предоставить это тебе, мужчине. За тобой — выбор времени: по-настоящему большой.
* * *
Ночью после участия в создании цепи Салахаддин Чамчавала разглядывал из окна своей детской спальни ночную панораму Аравийского моря, когда Кастурба настойчиво постучала в дверь.
— Здесь человек, хочет видеть Вас, — сказала — почти прошипела — она, явно напуганная.
Салахаддин не заметил никого, проникающего через ворота.
— Со служебного входа, — ответила Кастурба на его вопрос. — И послушайте, господин, это тот самый Джибрил. Джибрил Фаришта, о котором газеты говорят…
Ее голос сорвался, и она принялась беспокойно грызть ногти на левой руке.
— Где он?
— Что поделаешь, я испугалась, — воскликнула Кастурба. — Я сказала ему, в студии Вашего отца, он ждет Вас там. Но, может быть, Вам лучше не ходить. Мне позвонить в полицию? Baapu r?, ну и дела.
Нет. Не звоните. Я пойду узнать, чего он хочет.
Джибрил сидел на кровати Чангиза со старой лампой в руках. Он был одет в грязную белую курта-пижаму и, казалось, давно не спал. Взгляд его был несфокусированным, погасшим, мертвым.
— Вилли, — проговорил он устало, махнув лампой в сторону кресла. — Чувствуй себя как дома.
— Ты выглядишь ужасно, — рискнул Салахаддин, чем вызвал у собеседника далекую, циничную, незнакомую улыбку.
— Сядь и заткнись, Салли-Вилли, — произнес Джибрил Фаришта. — Я должен поведать тебе свою историю.
Это был ты, тогда, догадался Салахаддин. Ты действительно сделал это: ты убил их обоих. Но Джибрил закрыл глаза, соединил кончики пальцев и начал свой рассказ, — который, как и множество других историй, начинался вот так:
Kan ma kan
Fi qadim azzaman…
* * *
Было ли не было в давно забытые времена
Ладно, так или иначе было что-то вроде этого
Я не могу быть уверен потому что когда они звонили я был сам не свой яар я не был собой те несколько трудных дней чтобы сообщить тебе что это за недуг я знаю на что он похож но я не могу быть уверен
Часть меня всегда стоит снаружи крича нет пожалуйста не делайте этого но это ни к чему не приводит ты видишь когда приходит недуг
Я ангел бог проклятый ангел божий и сегодня я мстительный ангел Джибрил мститель всегда месть за что
Я не могу быть уверен это что-то вроде преступления человеческих существ
особенно женщин но не только всех людей ожидает расплата
Что-то вроде того
Итак он принес ей что-то он не желал вреда я знаю что теперь он хотел только того чтобы мы были вместе ты не момо можешь видеть он сказал что охохох она не для тебя эта вспышка не продлится долго и ты он сказал что ты по-прежнему сусумасшедший для нее каждый знает все чем он хотел быть для нас что должно быть быть быть
Но я слышал стихи
Ты понимаешь меня Вилли
С т и х и
Сто блюдей на кухне этой Сис бум бах
Чай люблю люблю я кофе
Розовая роза синяя фиалка помнят меня когда я мертв мертв мертв
Вот что это
Я не мог вытащить их из своего ореха а она изменилась пред моими очами я назвал ее имя шлюха вроде того и он я знал о нем
Сисодия развратник откуда я знал что они дошли до того чтобы
смеяться надо мной в моем собственном доме что-то вроде того
Чище льда и мягче хлеба
Стихи Салли-Вилли как ты думаешь кто сочинил эту блядскую вещь
Итак я призвал на землю гнев Божий я направил свой перст я выстрелил ему в сердце но она сука я думал сука холодная как лед
стой и жди просто жди а затем я не знаю что я не могу быть уверен что мы были не одни
Что-то вроде этого
Рекха плыла там на своем ковре ты помнишь ее Вилли
ты помнишь Рекху на ее ковре когда мы упали а еще какой-то шотландский парень с безумным взглядом и устройством типа gora
не уловил имени
Видела она их или не видела я не могу быть уверен она просто стояла там
Это была идея Рекхи взять ее наверх на вершину Эвереста чтобы у нее оставался единственный путь вниз
Я направил свой перст на нее мы вознеслись
Я не подталкивал ее
Рекха подтолкнула ее
Я не подтолкнул бы ее
Вилли
Пойми меня, Салли-Вилли
Адские проклятья
Я любил эту девчонку.
* * *
Салахаддин подумал, что Сисодия, с его невероятным даром к случайным столкновениям (Джибрил, пересекающий оживленную лондонскую улицу, сам Салахаддин, паникующий перед открытой дверью самолета, а теперь, кажется, и Аллилуйя Конус в кулуарах ее гостиницы), в конце концов, случайно столкнулся со смертью; — размышлял он и об Алли — менее удачливом, чем он сам, мастере падений, — получившей (вместо вожделенного одиночного восхождения на Эверест) это позорно фатальное нисхождение, — и о том, что ему предстоит сейчас умереть за свои стихи, но он не может назвать этот смертный приговор несправедливым.
В дверь забарабанили. Пожалуйста, откройте. Полиция. Кастурба все же вызвала их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84