https://wodolei.ru/catalog/vanni/
Да, наверное, небольшое напряжение, немного свежих соков …
— В чем он нуждается, то он и получает, мама. Должное медицинское наблюдение, много отдыха и кое-что еще, о чем ты, кажется, забыла. — Она протерла кончик языка пальцами, словно запутавшись в словах, и, уставившись на свой нетронутый салат, совершенно иным, низким голосом закончила фразу. — Любовь.
— Ах, сила любви, — Алисия погладила руку дочери (немедленно вернувшуюся на место). — Нет, я не забыла о ней, Аллилуйя. Это то, чему тебе в твоей прекрасной жизни еще только предстоит научиться. И кто же твой избранник? — вернулась она к нападению. — Юродивый! Без-царя-в-голове! Полная-башка-бабочек! Я хочу сказать — ангелов, дорогуша; не слышала ничего подобного. Мужчины всегда требуют особых привилегий, но такое — впервые.
— Мама… — начала было Алли, но настроение Алисии изменилось снова, и на сей раз, когда она говорила, Алли не различала слова, но слышала боль — ту, которую они обе показывали, и ту, которую они обе скрывали; боль женщины, с которой жестоко обошлась судьба; женщины, уже потерявшей мужа и видевшей, как одна из ее дочерей ушла вслед за ним с помощью того, что однажды, с незабвенным черным юмором, назовут (она могла почитывать спортивные странички, чтобы, с некоторой вероятностью, натолкнуться на эту фразу) скоропостижным купанием .
— Алли, дитя мое, — молвила Алисия Кохен, — мы собираемся как следует позаботиться о тебе.
Одной из причин, по которой Алли оказалась способной различить эту паническую муку на лице своей матери, являлось недавнее обнаружение ею тех же самых особенностей в чертах Джибрила Фаришта. Когда Сисодия вернул его к ее заботе, это потрясло Джибрила до самого костного мозга, и в его взгляде поселилась пугающая отрешенность, поразившая ее в самое сердце. Он храбро встретил проблемы со своим рассудком, отказываясь преуменьшать их серьезность или называть ложными именами, но это признание, понятное дело, напугало его. Еще более удалившийся (во всяком случае, пока) от кипучей вульгарности, он, для кого приберегла она свою «великую страсть», стал для нее, в этой своей недавно уязвленной инкарнации, еще привлекательнее, чем прежде. Она намеревалась вернуть его назад к здравомыслию, укрепить его; переждать бурю и покорить вершину. И на некоторое время он стал легчайшим и покорнейшим из пациентов, несколько одурманенным тяжелыми медикаментами, которые давали ему специалисты в Госпитале Моудсли, подолгу спящим и соглашающимся по пробуждении на все ее просьбы без ропота протеста. В минуты бдительности он восстанавливал для нее всю историю своей болезни: странные сны с продолжениями и предшествующую им почти фатальную травму в Индии.
— Я больше не боюсь спать, — сказал он ей. — Потому что то, что случается со мною в часы бодрствования, теперь гораздо страшнее. — Его величайший страх напомнил ей об ужасе Карла II снова, после Реставрации, оказаться в бегах: — Я все отдал бы только за то, чтобы знать, что это больше не повторится, — признался ей Джибрил, кроткий, как ягненок.
Ну кто же собственным страданьям рад?
— Это не повторится, — заверила она его. — О тебе позаботятся наилучшим образом.
Он спросил ее о деньгах и, когда она попыталась уклониться от ответа, настоял, чтобы она заплатила психиатрам из его скромного состояния, припрятанного в денежном поясе. Его настроение оставалось подавленным.
— Что бы ты ни говорила, — бормотал он в ответ на ее неунывающий оптимизм, — безумие по-прежнему рядом, и это внушает мне дикую мысль, что оно может вернуться в любую минуту, прямо сейчас, и он снова овладеет мною.
Он стал говорить о своем «одержителе», «ангеле» как о другом человеке: по Беккетовской формуле, Не я . Он. Его личный Мистер Хайд. Алли пыталась возражать против подобных определений.
— Это не он , это ты, и когда с тобой все хорошо, этого больше не случится.
Это не сработало. Тем не менее, какое-то время казалось, что лечение дает результаты. Джибрил выглядел более спокойным, более уравновешенным; последовательные сновидения все еще оставались с ним. Он по-прежнему читал по ночам стихи на арабском — языке, которого не знал: tilk al-gharaniq al-'ula wa inna shafa'ata-hunna la-turtaja , например, что, как оказалось, означало (Алли, разбуженная его провозглашениями, записала их фонетически и отправилась с этим клочком бумаги к спитлбрикской мечети, где от ее провозглашений волосы встали дыбом под тюрбаном муллы): «Они — возвышенные женщины, чья помощь воистину желанна»; но он казался способным воспринимать эти ночные шоу в отрыве от себя, и это давало и Алли, и психиатрам Моудсли ощущение того, что Джибрил медленно восстанавливал стену на границе между грезами и реальностью и был на пути к выздоровлению. Но, как оказалось, на самом деле это разделение являлось феноменом того же рода, что и раскол его личности на две составляющие, одну из которых он героически стремился подавлять, но вместе с тем, воспринимая ее как нечто внешнее по отношению к себе, еще и берег, лелеял и тайком наделял силами.
Что же до Алли, то она избавилась на некоторое время от колющего, неправильного ощущения того, что застряла в какой-то обманчивой среде, чужом рассказе; заботясь о Джибриле, инвестируя в его разум, как она называла это для себя, борясь за его спасение, дабы они смогли продолжить великую, восхитительную битву за любовь (ибо они, вероятно, не перестанут ссориться до самой могилы, терпеливо рассуждала она; они станут двумя старыми развалинами, слабо сотрясающими друг перед другом свернутыми в трубочку газетами, сидя на вечерних верандах своих жизней), она с каждым днем сильнее ощущала свою привязанность к нему; выросшую, можно сказать, на его родной почве. Это случилось спустя некоторое время после того, как Морис Уилсон был замечен сидящим среди печных труб и зовущим ее к смерти.
* * *
Господин «Виски» Сисодия, это блистательное и очаровательнейшее колено в очках, регулярно — по три-четыре визита в неделю — осведомлялся о ходе выздоровления Джибрила, неизменно являясь с коробками, полными всевозможной вкуснятины. Джибрил буквально изголодался до полусмерти за время своего «ангельского периода», и врачи полагали, что голодание в немалой степени поспособствовало его галлюцинациям.
— Так что теперь попора его откармливать, — хлопал Сисодия в ладоши, и, едва желудок страдальца подавал голос, «Виски» наполнял его деликатесами: китайским сладким рисом и куриным супом, бхел-пури по-бомбейски из нового шикарного ресторана, носящего, к несчастью, имя «Пагал-хана», чья «Безумная Пища» (это название, однако, могло быть переведено и как Дурдом ) приобрела огромную популярность, особенно среди младшего поколения британских азиатов, соперничая даже с устойчивым лидерством Шаандаар-кафе, из которого Сисодия, не желая показывать неподобающей пристрастности, тоже доставлял еду — конфеты, самосас, пирожки с курицей — для чрезвычайно прожорливого Джибрила.
Он приносил также блюда собственного приготовления — рыбное карри, раитас, сивайян, кхир, — похваляясь за едой комплиментами знаменитостей на званых обедах: что Паваротти любил ласси мистера Виски, а бедный Джеймс Мейсон был прямо в восторге от его пряных креветок. Ванесса, Амитабх, Дастин, Шридеви, Кристофер Рив, — все были опрошены.
— Каждая сусу… суперзвезда должна знать о вкукусах сиси… си-ибе подобных.
Сисодия и сам был легендой, узнала Алли от Джибрила. Самый скользкий и сладкоречивый человек в бизнесе, он создал серию «высококачественных» картин на микроскопических бюджетах, продолжая вот уже более двадцати лет работать на чистом обаянии и неистощимой суетливости. Людям, участвующим в проектах Сисодии, платили неохотно, но они не могли ему возразить. Однажды он подавил кастовое восстание — неизбежно возникшее в связи с оплатой, — отправившись со всей съемочной группой на грандиозный пикник в один из самых невероятных дворцов индийского махараджи — место, обычно недоступное никому, кроме элиты знатного происхождения, гвалиярской, джайпурской и кашмирской. Никто так и не узнал, как ему удалось это, но большинство участников этой экспедиции с тех пор и до сего момента трудилось для продвижения авантюр Сисодии, похоронив проблемы с заработной платой под великолепием подобных жестов.
— И он всегда был там, где был нужен, — добавил Джибрил. — Когда Чарулата, великолепная актриса-танцовщица, с которой он часто сотрудничал, нуждалась в лечении рака, годы неоплаченных гонораров вдруг материализовались в одночасье.
В эти дни, благодаря веренице неожиданно кассовых хитов, основанных на старых фабулах из компиляции Катхасаритсагары — «Океана Сказаний», более продолжительного, чем Сказки тысячи и одной ночи, и столь же фантастичного, — Сисодия не ютился уже исключительно в крохотном офисе на Финансовой Террасе Бомбея, но являлся обладателем квартир в Лондоне и Нью-Йорке и Оскаров в своих туалетах. Еще одна легенда о нем гласила, что он носил в бумажнике фотографию Гонконгского продюсера фильмов о кунг-фу — Ран Ран Шоу, своего предполагаемого героя, чье имя был совершенно не в состоянии выговорить.
— Иногда четыре Рана, иногда целых шесть, — поведал Джибрил Алли, счастливой видеть его смеющимся. — Но я не ручаюсь за это. Это всего лишь слух, пущенный журналистами.
Алли испытывала признательность за внимание Сисодии. Казалось, у знаменитого продюсера был неисчерпаемый запас времени, при том, что график Алли именно тогда стал неимоверно плотным. Она подписала контракт с огромным комплексом центров замороженной продукции, чей рекламный агент, мистер Хэл Паулин, сообщил Алли за обильным завтраком — грейпфрут, сухой тост, декаф, все по дорчестерским ценам, — что ее профиль «соединяет как есть самые позитивные (для нашего клиента) параметры — “хладнокровие” и “свежесть”, прямо один за одним. Понимаете, некоторые звезды в конце концов становятся вампирами, сосущими внимание за счет бренда, но с вами это похоже на настоящую синергию». Так что теперь были открытия холодильных аукционов по сокращению производственного процесса, и коммерческие конференции, и рекламные акции с бадьями мягкого мороженого; плюс регулярные встречи с проектировщиками и изготовителями ее авторизированной линии экипировки и одежды для досуга; и, конечно же, ее фитнес-программа. Она наняла мистера Джоши из местного спортивного центра для настоятельно рекомендованного ей курса боевых искусств, а также продолжила заставлять свои ноги пробегать пять миль в день вокруг Полей, несмотря на боли в-разбитом-стекле-подошвы.
— Никаких поп… проблем, — Сисодия отпустил ее на радостной волне. — Я буду сиси… сидеть здесь один, пока Вы не вернетесь. Быть с Джиджибрилом — пип… пип… привилегия для меня.
Она оставила его угощать Фаришту своими неисчерпаемыми анекдотами, мнениями и просто болтовней, а когда вернулась, он был все еще полон сил. Она пришла как раз вовремя, чтобы распознать несколько главных тем; в частности, серию его утверждений о Проблеме С Англичанами:
— Проблема с ангангличанами в том, что их исс… исс… история случилась за границей, поэтому они даже не додо… не догадываются, что это значит.
— Тайны лона… лондонских званых обедов ку-ку… куда многочисленнее прочих английских. Пока они многочисленнее, они упуправляют; в противном случае у вас будут проблемы.
— Войдите в кака… Кабинет Ужасов, и Вы ура… ура… уразумеете, что не так с англичанами. Вот что они носам… на самом деле любят, трупы в кар… кар… кровавых банях, безумные цирюльники и тогда… и тогда… кдалее. Их газ… газеты переполнены нетрадиционным сексом и смертью. Но они, не краснея, заявляют, что весь огром… громный мир зареза… зарезервирован для них и только для них, а мы додо… додо… достаточно тупы, чтобы верить этому.
Джибрил выслушивал эту коллекцию предубеждений с выражением полного согласия, что глубоко раздражало Алли. Разве эти обобщения — действительно все, что они видели в Англии?
— Нет, — уступил Сисодия с бесстыжей улыбкой. — Но он чувствует себя достаточно хохорошо, раз позволяет мне такие расс… расс… рассуждения.
К тому времени, как персонал Моудсли посчитал возможным порекомендовать Джибрилу серьезное сокращение дозировок, Сисодия стал столь привычным явлением на своем месте у кровати знаменитого повесы — как бы его неофициальным, эксцентричным и забавным кузеном, — что, когда он захлопнул свою западню, это оказалось полной неожиданностью для Джибрила и Алли.
* * *
Он связался со своими бомбейскими коллегами: семь продюсеров, которых Джибрил оставил с носом, когда сел на борт рейса 420, Бостан , индийской авиакомпании.
— Все очень о, брат… брат… обрадованы новостью о том, что Вы выжили, — проинформировал он Джибрила. — К нес… к нес… к несчастью, возник вопрос о нанарушении контрактов.
Все прочие стороны тоже были заинтересованы в предъявлении многочисленных исков воскресшему Фариште, в особенности звездочка по имени Пимпл Биллимория, заявившая о потере дохода и профессиональном ущербе.
— Это мо… может обойтись в несколько крокроре, — печально вздохнул Сисодия.
Алли была в ярости.
— Вы разворошили это осиное гнездо, — сказала она. — Я должна была понять: Вы были слишком хороши, чтобы это было правдой.
Сисодия выглядел взволнованным.
— Черт черт черт.
— Настоящие леди, — начал Джибрил, все еще немного одурманенный наркотиками; но Сисодия замахал руками, словно бы показывая, что он пытается заставить слова просочиться сквозь возбужденные зубы.
Наконец:
— Ограничение ущерба. Мое намерение. Не предательство, нене дудудумайте.
Как сообщили Сисодии, никто в Бомбее в действительности не желал возбуждать дела против Джибрила, убивать в суде курицу, несущую золотые яйца. Все стороны признавали, что старые проекты больше не годятся для возобновления: актеры, директора, ключевые члены команды, даже звуковые сцены совершенно изменились. Все стороны далее признавали, что возвращение Джибрила из мертвых было явлением большей коммерческой ценности, нежели любой из уже не существующих фильмов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— В чем он нуждается, то он и получает, мама. Должное медицинское наблюдение, много отдыха и кое-что еще, о чем ты, кажется, забыла. — Она протерла кончик языка пальцами, словно запутавшись в словах, и, уставившись на свой нетронутый салат, совершенно иным, низким голосом закончила фразу. — Любовь.
— Ах, сила любви, — Алисия погладила руку дочери (немедленно вернувшуюся на место). — Нет, я не забыла о ней, Аллилуйя. Это то, чему тебе в твоей прекрасной жизни еще только предстоит научиться. И кто же твой избранник? — вернулась она к нападению. — Юродивый! Без-царя-в-голове! Полная-башка-бабочек! Я хочу сказать — ангелов, дорогуша; не слышала ничего подобного. Мужчины всегда требуют особых привилегий, но такое — впервые.
— Мама… — начала было Алли, но настроение Алисии изменилось снова, и на сей раз, когда она говорила, Алли не различала слова, но слышала боль — ту, которую они обе показывали, и ту, которую они обе скрывали; боль женщины, с которой жестоко обошлась судьба; женщины, уже потерявшей мужа и видевшей, как одна из ее дочерей ушла вслед за ним с помощью того, что однажды, с незабвенным черным юмором, назовут (она могла почитывать спортивные странички, чтобы, с некоторой вероятностью, натолкнуться на эту фразу) скоропостижным купанием .
— Алли, дитя мое, — молвила Алисия Кохен, — мы собираемся как следует позаботиться о тебе.
Одной из причин, по которой Алли оказалась способной различить эту паническую муку на лице своей матери, являлось недавнее обнаружение ею тех же самых особенностей в чертах Джибрила Фаришта. Когда Сисодия вернул его к ее заботе, это потрясло Джибрила до самого костного мозга, и в его взгляде поселилась пугающая отрешенность, поразившая ее в самое сердце. Он храбро встретил проблемы со своим рассудком, отказываясь преуменьшать их серьезность или называть ложными именами, но это признание, понятное дело, напугало его. Еще более удалившийся (во всяком случае, пока) от кипучей вульгарности, он, для кого приберегла она свою «великую страсть», стал для нее, в этой своей недавно уязвленной инкарнации, еще привлекательнее, чем прежде. Она намеревалась вернуть его назад к здравомыслию, укрепить его; переждать бурю и покорить вершину. И на некоторое время он стал легчайшим и покорнейшим из пациентов, несколько одурманенным тяжелыми медикаментами, которые давали ему специалисты в Госпитале Моудсли, подолгу спящим и соглашающимся по пробуждении на все ее просьбы без ропота протеста. В минуты бдительности он восстанавливал для нее всю историю своей болезни: странные сны с продолжениями и предшествующую им почти фатальную травму в Индии.
— Я больше не боюсь спать, — сказал он ей. — Потому что то, что случается со мною в часы бодрствования, теперь гораздо страшнее. — Его величайший страх напомнил ей об ужасе Карла II снова, после Реставрации, оказаться в бегах: — Я все отдал бы только за то, чтобы знать, что это больше не повторится, — признался ей Джибрил, кроткий, как ягненок.
Ну кто же собственным страданьям рад?
— Это не повторится, — заверила она его. — О тебе позаботятся наилучшим образом.
Он спросил ее о деньгах и, когда она попыталась уклониться от ответа, настоял, чтобы она заплатила психиатрам из его скромного состояния, припрятанного в денежном поясе. Его настроение оставалось подавленным.
— Что бы ты ни говорила, — бормотал он в ответ на ее неунывающий оптимизм, — безумие по-прежнему рядом, и это внушает мне дикую мысль, что оно может вернуться в любую минуту, прямо сейчас, и он снова овладеет мною.
Он стал говорить о своем «одержителе», «ангеле» как о другом человеке: по Беккетовской формуле, Не я . Он. Его личный Мистер Хайд. Алли пыталась возражать против подобных определений.
— Это не он , это ты, и когда с тобой все хорошо, этого больше не случится.
Это не сработало. Тем не менее, какое-то время казалось, что лечение дает результаты. Джибрил выглядел более спокойным, более уравновешенным; последовательные сновидения все еще оставались с ним. Он по-прежнему читал по ночам стихи на арабском — языке, которого не знал: tilk al-gharaniq al-'ula wa inna shafa'ata-hunna la-turtaja , например, что, как оказалось, означало (Алли, разбуженная его провозглашениями, записала их фонетически и отправилась с этим клочком бумаги к спитлбрикской мечети, где от ее провозглашений волосы встали дыбом под тюрбаном муллы): «Они — возвышенные женщины, чья помощь воистину желанна»; но он казался способным воспринимать эти ночные шоу в отрыве от себя, и это давало и Алли, и психиатрам Моудсли ощущение того, что Джибрил медленно восстанавливал стену на границе между грезами и реальностью и был на пути к выздоровлению. Но, как оказалось, на самом деле это разделение являлось феноменом того же рода, что и раскол его личности на две составляющие, одну из которых он героически стремился подавлять, но вместе с тем, воспринимая ее как нечто внешнее по отношению к себе, еще и берег, лелеял и тайком наделял силами.
Что же до Алли, то она избавилась на некоторое время от колющего, неправильного ощущения того, что застряла в какой-то обманчивой среде, чужом рассказе; заботясь о Джибриле, инвестируя в его разум, как она называла это для себя, борясь за его спасение, дабы они смогли продолжить великую, восхитительную битву за любовь (ибо они, вероятно, не перестанут ссориться до самой могилы, терпеливо рассуждала она; они станут двумя старыми развалинами, слабо сотрясающими друг перед другом свернутыми в трубочку газетами, сидя на вечерних верандах своих жизней), она с каждым днем сильнее ощущала свою привязанность к нему; выросшую, можно сказать, на его родной почве. Это случилось спустя некоторое время после того, как Морис Уилсон был замечен сидящим среди печных труб и зовущим ее к смерти.
* * *
Господин «Виски» Сисодия, это блистательное и очаровательнейшее колено в очках, регулярно — по три-четыре визита в неделю — осведомлялся о ходе выздоровления Джибрила, неизменно являясь с коробками, полными всевозможной вкуснятины. Джибрил буквально изголодался до полусмерти за время своего «ангельского периода», и врачи полагали, что голодание в немалой степени поспособствовало его галлюцинациям.
— Так что теперь попора его откармливать, — хлопал Сисодия в ладоши, и, едва желудок страдальца подавал голос, «Виски» наполнял его деликатесами: китайским сладким рисом и куриным супом, бхел-пури по-бомбейски из нового шикарного ресторана, носящего, к несчастью, имя «Пагал-хана», чья «Безумная Пища» (это название, однако, могло быть переведено и как Дурдом ) приобрела огромную популярность, особенно среди младшего поколения британских азиатов, соперничая даже с устойчивым лидерством Шаандаар-кафе, из которого Сисодия, не желая показывать неподобающей пристрастности, тоже доставлял еду — конфеты, самосас, пирожки с курицей — для чрезвычайно прожорливого Джибрила.
Он приносил также блюда собственного приготовления — рыбное карри, раитас, сивайян, кхир, — похваляясь за едой комплиментами знаменитостей на званых обедах: что Паваротти любил ласси мистера Виски, а бедный Джеймс Мейсон был прямо в восторге от его пряных креветок. Ванесса, Амитабх, Дастин, Шридеви, Кристофер Рив, — все были опрошены.
— Каждая сусу… суперзвезда должна знать о вкукусах сиси… си-ибе подобных.
Сисодия и сам был легендой, узнала Алли от Джибрила. Самый скользкий и сладкоречивый человек в бизнесе, он создал серию «высококачественных» картин на микроскопических бюджетах, продолжая вот уже более двадцати лет работать на чистом обаянии и неистощимой суетливости. Людям, участвующим в проектах Сисодии, платили неохотно, но они не могли ему возразить. Однажды он подавил кастовое восстание — неизбежно возникшее в связи с оплатой, — отправившись со всей съемочной группой на грандиозный пикник в один из самых невероятных дворцов индийского махараджи — место, обычно недоступное никому, кроме элиты знатного происхождения, гвалиярской, джайпурской и кашмирской. Никто так и не узнал, как ему удалось это, но большинство участников этой экспедиции с тех пор и до сего момента трудилось для продвижения авантюр Сисодии, похоронив проблемы с заработной платой под великолепием подобных жестов.
— И он всегда был там, где был нужен, — добавил Джибрил. — Когда Чарулата, великолепная актриса-танцовщица, с которой он часто сотрудничал, нуждалась в лечении рака, годы неоплаченных гонораров вдруг материализовались в одночасье.
В эти дни, благодаря веренице неожиданно кассовых хитов, основанных на старых фабулах из компиляции Катхасаритсагары — «Океана Сказаний», более продолжительного, чем Сказки тысячи и одной ночи, и столь же фантастичного, — Сисодия не ютился уже исключительно в крохотном офисе на Финансовой Террасе Бомбея, но являлся обладателем квартир в Лондоне и Нью-Йорке и Оскаров в своих туалетах. Еще одна легенда о нем гласила, что он носил в бумажнике фотографию Гонконгского продюсера фильмов о кунг-фу — Ран Ран Шоу, своего предполагаемого героя, чье имя был совершенно не в состоянии выговорить.
— Иногда четыре Рана, иногда целых шесть, — поведал Джибрил Алли, счастливой видеть его смеющимся. — Но я не ручаюсь за это. Это всего лишь слух, пущенный журналистами.
Алли испытывала признательность за внимание Сисодии. Казалось, у знаменитого продюсера был неисчерпаемый запас времени, при том, что график Алли именно тогда стал неимоверно плотным. Она подписала контракт с огромным комплексом центров замороженной продукции, чей рекламный агент, мистер Хэл Паулин, сообщил Алли за обильным завтраком — грейпфрут, сухой тост, декаф, все по дорчестерским ценам, — что ее профиль «соединяет как есть самые позитивные (для нашего клиента) параметры — “хладнокровие” и “свежесть”, прямо один за одним. Понимаете, некоторые звезды в конце концов становятся вампирами, сосущими внимание за счет бренда, но с вами это похоже на настоящую синергию». Так что теперь были открытия холодильных аукционов по сокращению производственного процесса, и коммерческие конференции, и рекламные акции с бадьями мягкого мороженого; плюс регулярные встречи с проектировщиками и изготовителями ее авторизированной линии экипировки и одежды для досуга; и, конечно же, ее фитнес-программа. Она наняла мистера Джоши из местного спортивного центра для настоятельно рекомендованного ей курса боевых искусств, а также продолжила заставлять свои ноги пробегать пять миль в день вокруг Полей, несмотря на боли в-разбитом-стекле-подошвы.
— Никаких поп… проблем, — Сисодия отпустил ее на радостной волне. — Я буду сиси… сидеть здесь один, пока Вы не вернетесь. Быть с Джиджибрилом — пип… пип… привилегия для меня.
Она оставила его угощать Фаришту своими неисчерпаемыми анекдотами, мнениями и просто болтовней, а когда вернулась, он был все еще полон сил. Она пришла как раз вовремя, чтобы распознать несколько главных тем; в частности, серию его утверждений о Проблеме С Англичанами:
— Проблема с ангангличанами в том, что их исс… исс… история случилась за границей, поэтому они даже не додо… не догадываются, что это значит.
— Тайны лона… лондонских званых обедов ку-ку… куда многочисленнее прочих английских. Пока они многочисленнее, они упуправляют; в противном случае у вас будут проблемы.
— Войдите в кака… Кабинет Ужасов, и Вы ура… ура… уразумеете, что не так с англичанами. Вот что они носам… на самом деле любят, трупы в кар… кар… кровавых банях, безумные цирюльники и тогда… и тогда… кдалее. Их газ… газеты переполнены нетрадиционным сексом и смертью. Но они, не краснея, заявляют, что весь огром… громный мир зареза… зарезервирован для них и только для них, а мы додо… додо… достаточно тупы, чтобы верить этому.
Джибрил выслушивал эту коллекцию предубеждений с выражением полного согласия, что глубоко раздражало Алли. Разве эти обобщения — действительно все, что они видели в Англии?
— Нет, — уступил Сисодия с бесстыжей улыбкой. — Но он чувствует себя достаточно хохорошо, раз позволяет мне такие расс… расс… рассуждения.
К тому времени, как персонал Моудсли посчитал возможным порекомендовать Джибрилу серьезное сокращение дозировок, Сисодия стал столь привычным явлением на своем месте у кровати знаменитого повесы — как бы его неофициальным, эксцентричным и забавным кузеном, — что, когда он захлопнул свою западню, это оказалось полной неожиданностью для Джибрила и Алли.
* * *
Он связался со своими бомбейскими коллегами: семь продюсеров, которых Джибрил оставил с носом, когда сел на борт рейса 420, Бостан , индийской авиакомпании.
— Все очень о, брат… брат… обрадованы новостью о том, что Вы выжили, — проинформировал он Джибрила. — К нес… к нес… к несчастью, возник вопрос о нанарушении контрактов.
Все прочие стороны тоже были заинтересованы в предъявлении многочисленных исков воскресшему Фариште, в особенности звездочка по имени Пимпл Биллимория, заявившая о потере дохода и профессиональном ущербе.
— Это мо… может обойтись в несколько крокроре, — печально вздохнул Сисодия.
Алли была в ярости.
— Вы разворошили это осиное гнездо, — сказала она. — Я должна была понять: Вы были слишком хороши, чтобы это было правдой.
Сисодия выглядел взволнованным.
— Черт черт черт.
— Настоящие леди, — начал Джибрил, все еще немного одурманенный наркотиками; но Сисодия замахал руками, словно бы показывая, что он пытается заставить слова просочиться сквозь возбужденные зубы.
Наконец:
— Ограничение ущерба. Мое намерение. Не предательство, нене дудудумайте.
Как сообщили Сисодии, никто в Бомбее в действительности не желал возбуждать дела против Джибрила, убивать в суде курицу, несущую золотые яйца. Все стороны признавали, что старые проекты больше не годятся для возобновления: актеры, директора, ключевые члены команды, даже звуковые сцены совершенно изменились. Все стороны далее признавали, что возвращение Джибрила из мертвых было явлением большей коммерческой ценности, нежели любой из уже не существующих фильмов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84