Брал кабину тут, вернусь за покупкой еще
Я боюсь, что жизнь никогда больше не будет хорошей, она разрушена, потому что разбилось то, что обязательно должно работать, чтобы работало все остальное, а без этого лучше не станет, потому что хорошему не к чему прилепиться. Мысль, что лучше не станет, невыносима. Да ладно. На самом деле мне не верится, что Натали могла переспать с Хайденом. Я думаю, что он недостаточно хорош для нее, я надеюсь. Пока он был подающим надежды рыцарем-джедаем, он мне нравился, но как только он изменил Оби-Вану и перешел на темную сторону силы, я его разлюбила, как и Натали, полагаю я, хотя на таких длительных съемках все, похоже, настолько сживаются вместе, что непременно влюбляются друг в дружку и заводят романы и уже не видят реальности, настоящая жизнь сливается с жизнью персонажей, которых они играют, поэтому я не очень-то верю в серьезность этих их романов. Но в любом случае Натали на той фотографии была пострижена почти что налысо, и теперь так же пострижена я.
12 апреля
Я изучила список самых опасных для туристов мест и выяснила, что в Афганистане, Ираке, Демократической Республике Конго и Сомали есть области, опасность пребывания в которых считается экстремальной. Согласно «Форбсу», это означает, что экономика умерла, местные власти коррумпированы или отсутствуют, и в целом нет ни закона, ни порядка. Самое то для меня. Афганистан и Ирак мне, боюсь, не потянуть. Связаться с людьми, которые похищают детей, а потом убивают их бесчеловечным образом под крики толпы «Аллах велик!», это уже перебор. Всему есть предел. Но Африка меня влечет. Тогда я не только умру на том же континенте, что и мама с папой и Томом, но и в непосредственной близости от места их гибели. Демократическая Республика Конго привлекает меня больше, чем Сомали. Отчасти потому, что страны, имеющие в названии слово «демократический», почти наверняка таковыми не являются, в них царит хаос, и, что бы с тобой ни случилось, никто за это не ответит, а я как раз и не хочу, чтобы моих убийц осудили и посадили, это было бы нечестно с моей стороны, пусть продолжают в прежнем духе и не мучаются угрызениями совести. Но к тому же эта часть Африки зеленая и цветущая, и там говорят по-французски. Так что я буду кое-что понимать и даже смогу сказать несколько фраз, пока наконец не попаду под перекрестный огонь соперничающих группировок. Я решила поставить теперь на это. Не заморачиваться самой, а просто оказаться на пути, очутиться в роковой час в роковом месте, это не гак уж трудно, я думаю, с кем-то это происходит то и дело. Elle est morte! — будут они вопить. — Elle est morte!
13 апреля
Я продолжаю бегать ночами, а днем сплю, так что мне трудно отыскать работающее турбюро, но добрый человек на стойке администратора одолжил мне сегодня утром компьютер, и я выяснила, что «Брюссельские авиалинии» летают в Киншасу, столицу Демократической Республики Конго. Правда, в столице, если верить «Форбсу», вероятность неприятностей средняя (шкала риска такова: экстремальный, высокий, средний, низкий и незначительный), видимо, в Киншасе мне мало что светит и придется ехать в северо-западные провинции. Зато там «Форбс» обещает экстремальные риски. «Что должен знать каждый датчанин» сообщает, что беспорядки не прекращаются с 1998 года, когда был свергнут Мобуту Сесе Секо. Противостояние иногда называют африканской Второй мировой, во всяком случае, это самый кровавый конфликт с тех пор.
Наверно, это цинично, очень цинично с моей стороны использовать столь трагическую и прискорбную ситуацию к собственному благу, если это можно так назвать. Мне бы подумать, чем я могу им помочь, а в моей голове мысли только о том, чем они могут мне помочь. От затянувшейся тоски я стала гнусной эгоисткой.
14 апреля
Через три дня будет год, как мама, папа и Том разбились. Я давно уже места не нахожу себе от одной этой мысли. Но вчера перед сном решила, что все, пора в Конго, чтобы 17 числа у меня уже вовсю свистели пули у виска, а может, все тогда же и кончится раз и навсегда. Конечно, быть застреленной ровно в их годовщину было бы очень красиво, но это уж совсем по-детски и чересчур пафосно. Поэтому я отложила этот план, заменив его на Лондонский марафон., В это трудно поверить, но он стартует ровно 17 апреля. Вот удача так удача. И мне удалось записаться на него, хотя регистрация закончилась несколько месяцев назад. Я прибежала к ним в контору и стала говорить, насколько это для меня важно, и принявший меня дядька отказал, но потом пришла женщина, напоила меня чаем, выслушала и в конце концов согласилась меня вписать. Трагическая судьба открывает двери. Это полезно запомнить.
15 апреля
Вернувшись ночью с пробежки, я включила телефон и прослушала все оставленные за последние недели сообщения. Звонили все. Директор Христианской гимназии, Биттен, Кшиштоф и другие. Удивило сообщение от мамы Констанции, никак не ожидала. Голос у нее был очень встревоженный и она просила перезвонить ей при первой же возможности, даже ночью. Я позвонила, и оказалось, что Констанция пропала, ее нет уже пять дней. Они не знают, где она. Полиция начала расследование. Я спросила, проверяли ли уже в конюшне. Да, проверили. У мамы был такой несчастный голос, что мне не осталось ничего другого, как рассказать ей, что Кшиштоф пару раз заставал Констанцию у меня дома с психогейром. В трубке стало тихо, потом она спросила, кто такой психогейр. Я ответила, что это к нему я ходила говорить после гибели мамы, папы и Тома и что они с Констанцией встретились у меня в больнице после той моей маленькой неудачи. Он психиатр, сказала я, и любит животных, а так ему лет сорок, у него жена и двое детей, он сам печет хлеб, и это пожалуй все, что я о нем знаю. Мама спросила, не думаю ли я, что у них близкие отношения, и я ответила да, потому что я правда так думаю. Она попросила меня позвонить, если Констанция объявится. Она даже вынудила меня пообещать ей это, не уверена, что сдержу обещание. Как-никак Констанции уже восемнадцать, и она вольна делать что хочет. Даже если ее родителям не нравится, что она завела роман с сорокалетним психиатром, это ее право. Более того, она может завести романы хоть с целым отделением психиатров, и родители никак не смогут ей помешать. Такова жизнь. Большие девочки все решают сами. Потом, после стольких лет жизни в роли девочки- увлекающейся-лошадьми должна же она взбрыкнуть. Меня это не удивляет. Констанция взрослеет. А справедливо говорится, что деревьям бывает больно, когда распускаются почки. Мама Констанции перезвонила попозже и сказала, что психогейр тоже пять дней как исчез. В промежутке я поговорила с Кшиштофом, он рассказал, что всю прошлую неделю то и дело заходили психогейр с Констанцией и превратили мой дом в склад своих вещей и разных мелочей, которые они потихоньку приносили туда, чтобы не вызывать подозрений, так он думает. В конце концов они набили чемоданы одеждой для пляжного отдыха, и больше он их не видел. Они не сказали, куда собираются. И не взяли с собой Финч Хаттона. Вот она, цена их хваленой любви к животным. Пока идет обычная будничная жизнь, почему бы не поиграть в симпатичную зверюшку, а как только такие добрячки соберутся отдыхать, тут же от нее отделываются. По-моему, это однозначно характеризует их не с лучшей стороны.
17 апреля
Сегодня я пробежала свой первый марафон. Солнечным днем через весь Лондон. За четыре часа сорок четыре минуты. 444. Почти что число Сатаны. Я устала очень, но не вусмерть. Я могла бы, наверное, бежать быстрее, но не отважилась, самым важным для меня было не сойти с дистанции. Потом тихим шагом вернулась в отель, чувствуя, что мама, папа и Том смотрят на меня сверху и гордятся мной. Я несколько раз взглянула в небо и подмигнула им. Это так приятно — по-детски думать, что они меня видят. И стараться ради них.
18 апреля
Прочитала в газете, что некто Раймонд умер вчера во время марафона. Ему было пятьдесят девять лет и он в восьмой раз участвовал в Лондонском марафоне. И в какой-то момент упал — и все, точно как папин знакомый. Сердце не выдержало. Нет бы это была я! Но я так чертовски молода. Сердце у меня наверняка в полнейшем порядке. И при неудачном стечении обстоятельств будет биться еще лет восемьдесят. Это никуда не годится. Я обязана вмешаться. Надо ехать в Конго — под перекрестный огонь противоборствующих группировок.
20 апреля
Я по-прежнему в Лондоне. Этот город представляет миллион интереснейших возможностей, но я ими не пользуюсь. Только бегаю и пишу о Солнышке. Для меня это развлечение, как для других отгадывание кроссвордов. Я пишу о несчастной девушке, в которую вселился Сатана. И сама не знаю, на кой ляд сдалась мне эта Солнышко. Я вообще ничего не знаю.
22 апреля
Когда я пытаюсь проследить, как работала моя мысль в последние дни, я понимаю, как психогейр стал психиатром. Безусловно, любопытно изучать этот полнейший хаос мыслей — если сам не в разобранном состоянии. В течение всего нескольких часов я могу пережить совершенно разнонаправленные порывы и чувства. Вот в неком экстазе я несусь по Гайд-парку и перепрыгиваю через скамейку только потому, что она оказалась у меня на пути, и потому, что я чувствую себя настолько легкой, быстрой и энергичной, что мне как будто бы ничего не стоит воспарить, а через короткое время я уже перед открытым окном в комнате, мокрая после душа, налитая тяжестью, в мозгу бьется мысль, что стоит мне подальше перегнуться через подоконник и аккуратно разжать пальцы, как все будет кончено — в несколько секунд и, надо надеяться, я уже ничего больше не буду чувствовать. Ну вот чем я занимаюсь? Уму непостижимо. Но мне кажется глупо кончать с собой в состоянии аффекта. Я должна быть уверена, что хочу именно этого. Но где взять такую уверенность? Я все время считала, что хочу, это придавало мне сил, мне и моим чувствам. Желать смерти — это ни с чем не сравнимо и ни на что не похоже. Такие люди становятся неуязвимы. А стоит мне подумать, что я все-таки останусь жить, как меня немедленно с головой накрывают всяческие сомнения, я начинаю дрожать и плакать. Я уже захлопнула за собой дверь и обрела тем самым покой. А теперь я замечаю, что дверь прикрыта недостаточно плотно, и это меня пугает. По-настоящему, жутко пугает.
23 апреля
Утром, прибежав с пробежки и включив телефон, нашла записку от Констанции. Она отправила ее в четыре утра. Текст гласил: «Я и Гейр в Плайя-дель-Инглес. Здесь роскошно. Думаем о тебе. Приезжай, если ты еще жива и в этой части мира. Мы будем здесь долго».
Другими словами, психогейр и Констанция отправились на банальнейший курорт. Какие лапоньки. Как славно: человек, занимающийся анализом людских душ, настолько лишен фантазии и душевной тонкости. Думаю, Канары — это самое шикарное, до чего додумался психогейр, а Констанция подумала, что это потрясающе интересно. Ее семья в основном проводила все лета дома, выезжая разве что в Исландию или Хардангер — в конный поход с другими подвинутыми на лошадях семьями. Лошадь подчиняет себе всю твою жизнь. Можно отдать на время попугайчика, в крайнем случае собаку, но лошадь точно никому не отдашь. Во всяком случае, если ты настолько набожный и совестливый человек, как все домочадцы Констанции.
Для нее Плайя-дель-Инглес верх экзотики. Но мне нравится, что она сбежала из дому, ничего не сказав. Это здорово. Меня всегда напрягало, что Констанция слишком уж правильная. Но теперь вот взяла и сбежала от всех — от своей лошади, родни и школы. Кто бы мог подумать. Я сразу гораздо больше полюбила ее.
Странно думать о Канарах. Последний раз мы были там лет восемь-девять назад. Папа консультировал каких-то норвежцев, которые строили там гостиницу, поэтому мы в несколько заходов подолгу жили на Канарах. Мы с Томом даже ходили несколько месяцев в норвежскую школу. Мне там нравилось. Папа работал меньше обычного, и мы все время ели в ресторанах и валялись на пляже. Я была совершенно черная и счастливая. И все были счастливы. Пана радовался, что наконец может пустить в дело свой испанский, он заказывал еду в ресторанах и шутил с кельнерами и отельной обслугой. Мама, видимо, не догадывалась, какой у папы хороший испанский, она знала, что он на нем говорит, но не подозревала, что так замечательно, и теперь папой гордилась, и я помню, как мне было приятно, что мама гордится папой. В этом было столько незыблемой жизненности. И казалось, что прекрасное — наша четверка — будет длиться вечно. Папа, прежде чем пойти в университет, почти год колесил на мотоцикле по Южной Америке. Он себе это позволил. Но это он, а мы не имели права отклоняться от пути, намеченного им для нас, нам не полагалось ни писать, ни метаться, ни крутить любовь с художественными натурами вроде керамистки Ренаты. Нам полагалось думать исключительно об отметках и учебе. Шокирующе несовременный взгляд на жизнь, но он был таким, папа. Ему было почти сорок, когда родился Том. И сорок два, когда появилась я. Мама была младше его почти на двадцать лет. Он привлек ее опытом, шармом, умом, и проч. Ну и деньгами, естественно. Юристы такого уровня люди состоятельные. Это все знают. А маме было важно иметь возможность жить в таком доме, как наш. Вознестись над плебсом. Вид, солнце, большие светлые комнаты. Множество комнат, и во всех стены и стеночки и пристенки, и все их можно красить в разные цвета и покупать мебель, расставлять ее, потом переставлять, менять и покупать. Это была ее жизнь. Она с головой ушла в это все. Не то чтобы наш дом должен был выглядеть как обложка последнего «Красивого дома» или «Декора». Маму на удивление мало заботило мнение других. Она была самоучка, но с железной уверенностью в своем вкусе, она всегда знала, почему одно работает, а другое нет и почему надо сделать так, а не по-другому. Папа часто тревожился, что наскучит ей, раз он настолько старше. Он шутил по этому поводу. Показывал на улице пальцем на молодых людей и спрашивал, не больше ли они ей подходят. Мама эту тему не поддерживала. У нее было все, что она хотела иметь. Дом, муж, дети и планы об открытии лучшего мебельного салона города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
12 апреля
Я изучила список самых опасных для туристов мест и выяснила, что в Афганистане, Ираке, Демократической Республике Конго и Сомали есть области, опасность пребывания в которых считается экстремальной. Согласно «Форбсу», это означает, что экономика умерла, местные власти коррумпированы или отсутствуют, и в целом нет ни закона, ни порядка. Самое то для меня. Афганистан и Ирак мне, боюсь, не потянуть. Связаться с людьми, которые похищают детей, а потом убивают их бесчеловечным образом под крики толпы «Аллах велик!», это уже перебор. Всему есть предел. Но Африка меня влечет. Тогда я не только умру на том же континенте, что и мама с папой и Томом, но и в непосредственной близости от места их гибели. Демократическая Республика Конго привлекает меня больше, чем Сомали. Отчасти потому, что страны, имеющие в названии слово «демократический», почти наверняка таковыми не являются, в них царит хаос, и, что бы с тобой ни случилось, никто за это не ответит, а я как раз и не хочу, чтобы моих убийц осудили и посадили, это было бы нечестно с моей стороны, пусть продолжают в прежнем духе и не мучаются угрызениями совести. Но к тому же эта часть Африки зеленая и цветущая, и там говорят по-французски. Так что я буду кое-что понимать и даже смогу сказать несколько фраз, пока наконец не попаду под перекрестный огонь соперничающих группировок. Я решила поставить теперь на это. Не заморачиваться самой, а просто оказаться на пути, очутиться в роковой час в роковом месте, это не гак уж трудно, я думаю, с кем-то это происходит то и дело. Elle est morte! — будут они вопить. — Elle est morte!
13 апреля
Я продолжаю бегать ночами, а днем сплю, так что мне трудно отыскать работающее турбюро, но добрый человек на стойке администратора одолжил мне сегодня утром компьютер, и я выяснила, что «Брюссельские авиалинии» летают в Киншасу, столицу Демократической Республики Конго. Правда, в столице, если верить «Форбсу», вероятность неприятностей средняя (шкала риска такова: экстремальный, высокий, средний, низкий и незначительный), видимо, в Киншасе мне мало что светит и придется ехать в северо-западные провинции. Зато там «Форбс» обещает экстремальные риски. «Что должен знать каждый датчанин» сообщает, что беспорядки не прекращаются с 1998 года, когда был свергнут Мобуту Сесе Секо. Противостояние иногда называют африканской Второй мировой, во всяком случае, это самый кровавый конфликт с тех пор.
Наверно, это цинично, очень цинично с моей стороны использовать столь трагическую и прискорбную ситуацию к собственному благу, если это можно так назвать. Мне бы подумать, чем я могу им помочь, а в моей голове мысли только о том, чем они могут мне помочь. От затянувшейся тоски я стала гнусной эгоисткой.
14 апреля
Через три дня будет год, как мама, папа и Том разбились. Я давно уже места не нахожу себе от одной этой мысли. Но вчера перед сном решила, что все, пора в Конго, чтобы 17 числа у меня уже вовсю свистели пули у виска, а может, все тогда же и кончится раз и навсегда. Конечно, быть застреленной ровно в их годовщину было бы очень красиво, но это уж совсем по-детски и чересчур пафосно. Поэтому я отложила этот план, заменив его на Лондонский марафон., В это трудно поверить, но он стартует ровно 17 апреля. Вот удача так удача. И мне удалось записаться на него, хотя регистрация закончилась несколько месяцев назад. Я прибежала к ним в контору и стала говорить, насколько это для меня важно, и принявший меня дядька отказал, но потом пришла женщина, напоила меня чаем, выслушала и в конце концов согласилась меня вписать. Трагическая судьба открывает двери. Это полезно запомнить.
15 апреля
Вернувшись ночью с пробежки, я включила телефон и прослушала все оставленные за последние недели сообщения. Звонили все. Директор Христианской гимназии, Биттен, Кшиштоф и другие. Удивило сообщение от мамы Констанции, никак не ожидала. Голос у нее был очень встревоженный и она просила перезвонить ей при первой же возможности, даже ночью. Я позвонила, и оказалось, что Констанция пропала, ее нет уже пять дней. Они не знают, где она. Полиция начала расследование. Я спросила, проверяли ли уже в конюшне. Да, проверили. У мамы был такой несчастный голос, что мне не осталось ничего другого, как рассказать ей, что Кшиштоф пару раз заставал Констанцию у меня дома с психогейром. В трубке стало тихо, потом она спросила, кто такой психогейр. Я ответила, что это к нему я ходила говорить после гибели мамы, папы и Тома и что они с Констанцией встретились у меня в больнице после той моей маленькой неудачи. Он психиатр, сказала я, и любит животных, а так ему лет сорок, у него жена и двое детей, он сам печет хлеб, и это пожалуй все, что я о нем знаю. Мама спросила, не думаю ли я, что у них близкие отношения, и я ответила да, потому что я правда так думаю. Она попросила меня позвонить, если Констанция объявится. Она даже вынудила меня пообещать ей это, не уверена, что сдержу обещание. Как-никак Констанции уже восемнадцать, и она вольна делать что хочет. Даже если ее родителям не нравится, что она завела роман с сорокалетним психиатром, это ее право. Более того, она может завести романы хоть с целым отделением психиатров, и родители никак не смогут ей помешать. Такова жизнь. Большие девочки все решают сами. Потом, после стольких лет жизни в роли девочки- увлекающейся-лошадьми должна же она взбрыкнуть. Меня это не удивляет. Констанция взрослеет. А справедливо говорится, что деревьям бывает больно, когда распускаются почки. Мама Констанции перезвонила попозже и сказала, что психогейр тоже пять дней как исчез. В промежутке я поговорила с Кшиштофом, он рассказал, что всю прошлую неделю то и дело заходили психогейр с Констанцией и превратили мой дом в склад своих вещей и разных мелочей, которые они потихоньку приносили туда, чтобы не вызывать подозрений, так он думает. В конце концов они набили чемоданы одеждой для пляжного отдыха, и больше он их не видел. Они не сказали, куда собираются. И не взяли с собой Финч Хаттона. Вот она, цена их хваленой любви к животным. Пока идет обычная будничная жизнь, почему бы не поиграть в симпатичную зверюшку, а как только такие добрячки соберутся отдыхать, тут же от нее отделываются. По-моему, это однозначно характеризует их не с лучшей стороны.
17 апреля
Сегодня я пробежала свой первый марафон. Солнечным днем через весь Лондон. За четыре часа сорок четыре минуты. 444. Почти что число Сатаны. Я устала очень, но не вусмерть. Я могла бы, наверное, бежать быстрее, но не отважилась, самым важным для меня было не сойти с дистанции. Потом тихим шагом вернулась в отель, чувствуя, что мама, папа и Том смотрят на меня сверху и гордятся мной. Я несколько раз взглянула в небо и подмигнула им. Это так приятно — по-детски думать, что они меня видят. И стараться ради них.
18 апреля
Прочитала в газете, что некто Раймонд умер вчера во время марафона. Ему было пятьдесят девять лет и он в восьмой раз участвовал в Лондонском марафоне. И в какой-то момент упал — и все, точно как папин знакомый. Сердце не выдержало. Нет бы это была я! Но я так чертовски молода. Сердце у меня наверняка в полнейшем порядке. И при неудачном стечении обстоятельств будет биться еще лет восемьдесят. Это никуда не годится. Я обязана вмешаться. Надо ехать в Конго — под перекрестный огонь противоборствующих группировок.
20 апреля
Я по-прежнему в Лондоне. Этот город представляет миллион интереснейших возможностей, но я ими не пользуюсь. Только бегаю и пишу о Солнышке. Для меня это развлечение, как для других отгадывание кроссвордов. Я пишу о несчастной девушке, в которую вселился Сатана. И сама не знаю, на кой ляд сдалась мне эта Солнышко. Я вообще ничего не знаю.
22 апреля
Когда я пытаюсь проследить, как работала моя мысль в последние дни, я понимаю, как психогейр стал психиатром. Безусловно, любопытно изучать этот полнейший хаос мыслей — если сам не в разобранном состоянии. В течение всего нескольких часов я могу пережить совершенно разнонаправленные порывы и чувства. Вот в неком экстазе я несусь по Гайд-парку и перепрыгиваю через скамейку только потому, что она оказалась у меня на пути, и потому, что я чувствую себя настолько легкой, быстрой и энергичной, что мне как будто бы ничего не стоит воспарить, а через короткое время я уже перед открытым окном в комнате, мокрая после душа, налитая тяжестью, в мозгу бьется мысль, что стоит мне подальше перегнуться через подоконник и аккуратно разжать пальцы, как все будет кончено — в несколько секунд и, надо надеяться, я уже ничего больше не буду чувствовать. Ну вот чем я занимаюсь? Уму непостижимо. Но мне кажется глупо кончать с собой в состоянии аффекта. Я должна быть уверена, что хочу именно этого. Но где взять такую уверенность? Я все время считала, что хочу, это придавало мне сил, мне и моим чувствам. Желать смерти — это ни с чем не сравнимо и ни на что не похоже. Такие люди становятся неуязвимы. А стоит мне подумать, что я все-таки останусь жить, как меня немедленно с головой накрывают всяческие сомнения, я начинаю дрожать и плакать. Я уже захлопнула за собой дверь и обрела тем самым покой. А теперь я замечаю, что дверь прикрыта недостаточно плотно, и это меня пугает. По-настоящему, жутко пугает.
23 апреля
Утром, прибежав с пробежки и включив телефон, нашла записку от Констанции. Она отправила ее в четыре утра. Текст гласил: «Я и Гейр в Плайя-дель-Инглес. Здесь роскошно. Думаем о тебе. Приезжай, если ты еще жива и в этой части мира. Мы будем здесь долго».
Другими словами, психогейр и Констанция отправились на банальнейший курорт. Какие лапоньки. Как славно: человек, занимающийся анализом людских душ, настолько лишен фантазии и душевной тонкости. Думаю, Канары — это самое шикарное, до чего додумался психогейр, а Констанция подумала, что это потрясающе интересно. Ее семья в основном проводила все лета дома, выезжая разве что в Исландию или Хардангер — в конный поход с другими подвинутыми на лошадях семьями. Лошадь подчиняет себе всю твою жизнь. Можно отдать на время попугайчика, в крайнем случае собаку, но лошадь точно никому не отдашь. Во всяком случае, если ты настолько набожный и совестливый человек, как все домочадцы Констанции.
Для нее Плайя-дель-Инглес верх экзотики. Но мне нравится, что она сбежала из дому, ничего не сказав. Это здорово. Меня всегда напрягало, что Констанция слишком уж правильная. Но теперь вот взяла и сбежала от всех — от своей лошади, родни и школы. Кто бы мог подумать. Я сразу гораздо больше полюбила ее.
Странно думать о Канарах. Последний раз мы были там лет восемь-девять назад. Папа консультировал каких-то норвежцев, которые строили там гостиницу, поэтому мы в несколько заходов подолгу жили на Канарах. Мы с Томом даже ходили несколько месяцев в норвежскую школу. Мне там нравилось. Папа работал меньше обычного, и мы все время ели в ресторанах и валялись на пляже. Я была совершенно черная и счастливая. И все были счастливы. Пана радовался, что наконец может пустить в дело свой испанский, он заказывал еду в ресторанах и шутил с кельнерами и отельной обслугой. Мама, видимо, не догадывалась, какой у папы хороший испанский, она знала, что он на нем говорит, но не подозревала, что так замечательно, и теперь папой гордилась, и я помню, как мне было приятно, что мама гордится папой. В этом было столько незыблемой жизненности. И казалось, что прекрасное — наша четверка — будет длиться вечно. Папа, прежде чем пойти в университет, почти год колесил на мотоцикле по Южной Америке. Он себе это позволил. Но это он, а мы не имели права отклоняться от пути, намеченного им для нас, нам не полагалось ни писать, ни метаться, ни крутить любовь с художественными натурами вроде керамистки Ренаты. Нам полагалось думать исключительно об отметках и учебе. Шокирующе несовременный взгляд на жизнь, но он был таким, папа. Ему было почти сорок, когда родился Том. И сорок два, когда появилась я. Мама была младше его почти на двадцать лет. Он привлек ее опытом, шармом, умом, и проч. Ну и деньгами, естественно. Юристы такого уровня люди состоятельные. Это все знают. А маме было важно иметь возможность жить в таком доме, как наш. Вознестись над плебсом. Вид, солнце, большие светлые комнаты. Множество комнат, и во всех стены и стеночки и пристенки, и все их можно красить в разные цвета и покупать мебель, расставлять ее, потом переставлять, менять и покупать. Это была ее жизнь. Она с головой ушла в это все. Не то чтобы наш дом должен был выглядеть как обложка последнего «Красивого дома» или «Декора». Маму на удивление мало заботило мнение других. Она была самоучка, но с железной уверенностью в своем вкусе, она всегда знала, почему одно работает, а другое нет и почему надо сделать так, а не по-другому. Папа часто тревожился, что наскучит ей, раз он настолько старше. Он шутил по этому поводу. Показывал на улице пальцем на молодых людей и спрашивал, не больше ли они ей подходят. Мама эту тему не поддерживала. У нее было все, что она хотела иметь. Дом, муж, дети и планы об открытии лучшего мебельного салона города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18