Сантехника супер, суперская цена
— Мы больше не будем.
— Простить? Ха! — сказал Стропила. — У нас такое преступление не прощается.
Аркадиус высказался:
— Любопытство — это, конечно, свинство, но не преступление.
— Вот за свинство мы и предадим вас жестокой казни! — сказал Стропила. — Через… допустим, повешение.
Кикимор, волоки сюда веревку! — скомандовал он коренастому и очень бородатому разбойнику.
— Разбойнички, милые, опомнитесь! — сказал король Мур. — Все-таки надо считаться с тем, что я единственный король на всю Мурлындию. Если вы меня предадите казни через повешение, страна осиротеет.
— По-вашему, мы, значит, разбойники? — спросил Стропила.
Между тем Кикимор принес толстую длинную веревку.
— А кто же? Я много слышал про разбойников от своего бедного папы, которого медведь задрал на этом самом месте, — сказал король Мур. — Бывало, что короли попадались к ним в лапы, но никогда они королей не убивали.
Разбойники брали за них выкуп.
— В этом есть резон… — задумался Стропила. — Только какой с тебя, голодранца коронованного, возьмешь выкуп?
— Корону с него снять, — подсказал Петька. — Она золотая!
— Тоже мне сокровище! — скривился Стропила. — Я предпочитаю мягкие шляпы.
— Крепко сказано: мягкие шляпы! — повторил бородатый Кикимор.
— Мы очень жестокие разбойники, — сказал Стропила. — Пожалуй, мы вас все-таки повесим. Вяжи их, Кикимор!
Свирепый Кикимор связал нас по рукам и по ногам. Петька рыдал. Аркадиус усиленно думал. Король Мур приготовился принять смерть с королевским достоинством и следил только за тем, чтобы не перекосилась на голове корона.
— Послушайте-ка, уважаемые разбойники, — сказал связанный Аркадиус ровным голосом, в котором не чувствовалось и признака боязни. — Я не знаю, в каких отношениях находитесь вы с Лабазом, и не собираюсь об этом задумываться…
Разбойники насторожились.
— Но я уверен, — продолжал Аркадиус, — что если вы нас вздернете, то огорчите волшебника. После этого от вашей шайки останутся только клочья бороды Кикимора!
Разбойники засунули ножи за пояса, стали в кружок и посовещались. Потом Стропила подошел к нам и сказал:
— Времени на вас нету. И так зачахнете от голода!
Опрокидывая лавки, разбойники вышли из дома, а мы остались, связанные, на полу. Петька перестал рыдать и облизнулся:
— Сколько еды оставили! Надо скорей развязываться!
Но свирепый Кикимор затянул нас такими узлами, которые не поддавались даже крепким Петькиным зубам.
— Лучше уж сразу быть повешенным, чем медленно чахнуть от голода, — сказал Петька, всхлипывая.
— Не наводи уныния, — сказал Аркадиус и пополз к двери.
Он стал тереть веревку, связывавшую руки, о край доски.
— Нет пределов твоей мудрости, Аркадиус! — сказал король.
Примерно через полчаса работы веревка перетерлась. Аркадиус смахнул со лба капли пота, вынул из моего кармана знаменитый нож и освободил нас от пут. Первым делом мы наелись. В бутылках разбойники, правда, ничего не оставили, но конфет, мяса, печенья и яблок было вполне достаточно.
— Хорошо едят разбойнички! — позавидовал король Мур. — Не родись я королем, пошел бы к ним в шайку.
— От такой пищи и верблюд не откажется, — сказал Аркадиус.
За окном уже светало.
— Может, поиграем в разбойников? — предложил повеселевший от конфет Петька.
Король Мур бросил на него презрительный взгляд.
Подкрепившись разбойничьей пищей, мы поплелись домой через дремучий, пахнущий гнилью мурлындский лес. Вскоре мы уже были в Мудросельске.
— Будем жить тихо, мирно, в свое удовольствие, — повторял король Мур Семнадцатый. — Кто ничего не выдумывает, того не бьют камнями!
ТЕТРАДЬ 8
Через три дня все забылось. Единственным напоминанием о Петькиной затее остался медный шлем на голове у Кирюхи (алебарду король у него отобрал, и я снова превратил ее в топор). Да еще Главный комендант Степан Кузьмич в ту ночь свалился с крыши, здорово стукнулся головой и теперь лежал в постели не поднимаясь. Говорил он с трудом и дышал тяжело. У меня появлялись сомнения, что не с крыши свалился Степан Кузьмич, но я не давал им воли…
— Кого же теперь назначить Главным комендантом? — беспокоился король Мур. — У нас дураков нет работать…
Жители продолжали заниматься мелкими делишками и развлекались по способности. А мне вдруг стало скучновато в Мурлындии. Хотелось что-то выдумать — радостное, как мир, который видишь, проснувшись ранним летним утром… Пусть даже за это побьют камнями.
Король, конечно, прогнал Петьку из дворца, нам пришлось перебраться к Митьке-папуасу. Лидка сказала:
— Мальчики, пора строить дом. Не жить же все время у Митьки!
Митька был радом и учил ежика ходить на задних лапах. Возражать он не стал, и мы поняли, что поднадоели…
— Пора, — без восторга согласился Петька. — Никуда не денешься. Предлагаю строить круглый, как у Митьки.
— А круглый дом трудно построил"? — спросил я.
— Легче легкого! — сказал Митька, спрятал ежика в мешок и приступил к объяснению: — Начинаешь с того, что рисуешь на земле круг. Потом через каждые три шага забиваешь по колу. Потом натаскаешь длинных веток, сплетешь между кольями плетень, оставив в нем пять дырок: одну для двери и четыре для окон. А дальше — совсем пустяки: намесишь глины с травой и обмажешь стены. Поставишь сверху крышу. Как делать крышу, я потом расскажу. Боюсь, что сразу ты всего не запомнишь.
Ранним утром Лидка сказала:
— Ну, начинаем!
— Сперва искупаемся, — хотел оттянуть зло дело Петька.
— Я тебе не приказываю, — сказала Лидка, — но мы с Мишей одни построим дом и будем в нем жить. Тебя не пустим!
Если бы эти слова сказал я, Петька стал бы артачиться, но Лидку он слушался беспрекословно. Он нарисовал круг и насчитал в нем тридцать шагов.
— Значит, надо вырубить в лесу десять кольев, — сказал Петька.
— Не будем мелочными, — возразил я. — Забьем по колу через каждые два шага. Легче переплетать ветками, а во-вторых, ты же видишь, как Митькины стенки шатаются. В общем, ты как специалист по копанию выроешь пятнадцать ямок. А мы пойдем рубить колья.
— Опять мне самая тяжелая работа! — возмутился Петька. Всегда он считал доставшуюся ему работу самой тяжелой. — И я хочу рубить!
Мне надоело все время с ним спорить. Я попросил:
— Лида, скажи!
— Петя, так надо! — сказала она.
Петька покорно взял лопату, а мы пошли в лес. Срубали тонкие елочки и очищали стволики от сучьев. За три приема мы перенесли на поляну все колья. Тем временем Петька вырыл пятнадцать ямок, упарился и лег на траву отдыхать. Я вкопал колья в землю, но они шатались и вели себя подозрительно. Надеяться на их устойчивость было нельзя. Пораскинув мозгами, мы срубили пятнадцать жердей и приколотили их к верхним концам кольев. После этого наша конструкция стояла совершенно незыблемо. Зато прошел целый день, а руки и спины ныли, как после сдачи норм на значок БГТО. Едва хватило сил развести костер. Я спросил:
— У Митьки спим или здесь? Как-никак, у нас три одеяла.
— Крыша важнее, — сказал Петька. — От нее самое тепло.
— А я за то, чтобы спать в своем доме, — сказала Лидка.
— Предлагаю расчистить пол и натаскать травы, — поддержал я Лидку. — Обойдемся пока без крыши.
— Предупреждаю, ребята: дом это последнее, к чему я прилагаю руки! — сказал Петька. — Докончим его — и станем жить в свое удовольствие, без всякой работы!
С этим мы согласились. Кто же откажется жить в свое удовольствие? Поди сыщи такого дурака на свете…
Целых два дня мы ничем другим не занимались, а только носили из лесу длинные ветки и заплетали их между кольями. На второй день Петька стал тереть поясницу и грозить, что наплюет на нас и уйдет жить к Митьке-папуасу.
— Раз в жизни попал в страну, где все можно, а приходится с утра до ночи трудиться, вместо того чтобы развлекать себя легкими и приятными забавами, — стонал Петька. — Хочу, наконец, сесть посреди улицы и сыграть на гитаре «Во саду ли в огороде»!
Но чувство еще удерживало его. Петька был влюблен в Лидку до неприличия. Он покорялся ей во всем.
— Мы должны достроить дом и жить по-человечески, — повторяла Лидка. — Ведь мы не какие-нибудь жители…
Плетень наконец соорудили. Но прежняя работа показалась нам детской забавой, когда начали месить глину и обмазывать стены. Тяжело вспоминать, какие мы были грязные, измотанные и злые.
И Петька не выдержал: он швырнул лопату, плюнул и пошел разыскивать Митьку-папуаса. Когда мы, проработав день, легли без ужина спать, я услышал, что Лидка плачет.
— Ты чего это?
Она ревела и не отвечала. Мне стало жалко Лидку. Работала она наравне с нами — значит, уставала больше. Как-никак, она слабее нас, мальчишек. А тут Петька устроил предательство… Я подвинулся ближе к Лидке, погладил ее по голове и сказал:
— Ну, не рыдай, Лидочка. Вернется твой Петька, никуда он не денется. Неужели он нас на Митьку променяет? Он же наш парень!
— Я понимаю, что в Мурлындии все можно, — сказала она, всхлипывая. — Только ведь нигде нельзя бросать товарищей!
Она опять заревела. Я гладил ее по голове и говорил:
— Лидочка, милая, не плачь, пожалуйста. Никто тебя не бросил, просто Петя устал и пошел отдохнуть. Ведь он не очень сильный. Помнишь, он хотел тебя понести и уронил? Ему надо прощать.
Лидка перестала рыдать и спросила:
— А почему ты меня тогда не понес, если ты очень сильный?
Я удивился такому нахальству и сказал:
— Не хотелось. С чего бы это я тебя носил?
— Не хотелось, так перестань гладить меня по голове. Слышишь?
Реветь она кончила, спать не мешает. Я отодвинулся, пожелал ей спокойной ночи, ответа не дождался и заснул.
Утром вернулся Петька. Он был какой-то пришибленный, вилял спиной и глядел в сторону. Он принес нам от Митьки лепешку и жареную сороку.
— Это не сорока, а рябчик! — клялся Петька.
Мы давно уже не собирали муравьев, а только строили дом. Продукты наши кончились. Пришлось поверить Петьке и съесть птицу.
Петька очень стыдился. Он набросился на работу, как на блюдо с клубникой. В тот день благодаря его усердию мы закончили обмазывать стены. На радостях разожгли костер и плясали вокруг него, как дикари, вернувшиеся с удачной охоты. Прекрасный дом, построенный нашими руками, стоял на месте, которое недавно было пустой поляной! Честное слово, он получился как настоящий!
Еще два дня провозились с крышей и перегородкой, потому что решили устроить в доме две комнаты: одну нам с Петькой, другую — Лидке. Стены вскоре просохли. Я сходил проведать Степана Кузьмича, а заодно попросил у него голубой краски.
— Возьми за шкафом, — сказал Степан Кузьмич слабым голосом и долго смотрел на меня внимательными глазами.
Наш домик стал голубым, как небо. Крышу мы покрыли свежей травой. Дверь я сколотил из коричневых еловых стволиков.
— Чего-то не хватает… — сказала Лидка. — Нет выдумки. Дом как дом. Ничего оригинального. Может, нарисовать что-нибудь на стенах, как у Митьки?
Митькины стены были разрисованы разными невозможными в природе зверями. Самым обыкновенным был крокодил с крыльями…
— Выдумаем что-нибудь свое! — сказал Петька и пошел думать.
Через некоторое время он притащил кусок белой жести. Петька вырезал из жести жуткую рыбу с длинным хвостом и насадил ее на палку так, чтобы она могла свободно вращаться. Получился флюгер. Он установил его на крыше, и с флюгером дом приобрел, наконец, законченный вид. Петька спросил:
— Ну, как теперь?
— Это почти оригинально, — сказала Лидка.
Петька отошел, почесывая затылок: гадал, похвалила его Лидка или нет…
На следующее утро, едва взошло солнце, нас разбудил Митька.
— Поздравляю с новосельем! — кричал папуас. — Видите, как пригодились мои мудрые советы! А что это за селедка торчит у вас на крыше?
— Флюгер, — сказал Петька.
— Как-как?
— Штука, которая показывает направление ветра, — объяснил Петька. — Понимаешь, ветер дует, и…
Разобравшись в назначении мудрого прибора, Митька ахнул:
— Неужели сам придумал?!
— Конечно, сам! — соврал Петька. — Ты, что ли, мне помогал? Притащи-ка лепешку по этому случаю. А то у нас ничего нет.
— Что — лепешку! — закричал Митька. — Да за такую выдумку я тебе сейчас пирога с вареньем достану!
Он бросил наземь свой мешок для поганок, подхватил под мышку ученого ежика и помчался.
Мы помылись, прибрали постели, вскипятили воды на костре. Митька-папуас все не возвращался. Мы почти перестали надеяться на пирог с вареньем.
— Голодно, — вздохнула Лидка. — Еще чуть-чуть подождем да пойдем собирать муравьев. Хоть завтра получим поесть…
Лидка села на камень, пристроила зеркальце и стала расчесывать волосья. Петька лег на спину и от переутомления задремал. Я принялся мастерить стул из обломков стройматериала.
Я первый заметил, что вдали показалась процессия. Впереди шла лошадь и тащила телегу. На лошади восседал король Мур Семнадцатый, а в телеге ехала его королева Дылда.
Сзади двигались пешие жители: доктор Клизман, Митька с ученым ежиком на плече, зампотех Федя с патефоном и охотник Евтихий. Замыкал шествие сторож Кирюха в оранжевом мундире с эполетами и медном шлеме.
Я отставил недоделанный стул и толкнул Петьку:
— Кончай храпеть, к нам гости!
— Ой, я так и не успела причесаться! — воскликнула Лидка таким голосом, будто случилось непоправимое горе. — Как же принимать гостей в таком виде?!
Король Мур ловко спрыгнул с лошади, подошел к нам и сказал:
— Что же вы не пригласили нас на новоселье? Нас все приглашают.
— Простите, ваше величество, — сказал я смущенно. — У нас угощения нет. И мебели нет, сесть не на что.
— Нашел беду! — сказала с телеги королева Дылда. — На травке даже приятнее сидеть, чем на мебели. И насчет угощения не беспокойся. Мы всегда в гости со своим угощением приезжаем. Эй, Федя! — крикнула она зампотеху. — Снимай с телеги угощение! Ставь самовар!
Федя положил патефон на траву, взял с телеги узел и отнес к нашему костру. Митька приволок самовар. Королева сошла с телеги, и лошадь отправилась в поле пастись.
Петька обнюхал коропевин узел и нахально развязал его. Он потер руки, подмигнул правым глазом и заявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Простить? Ха! — сказал Стропила. — У нас такое преступление не прощается.
Аркадиус высказался:
— Любопытство — это, конечно, свинство, но не преступление.
— Вот за свинство мы и предадим вас жестокой казни! — сказал Стропила. — Через… допустим, повешение.
Кикимор, волоки сюда веревку! — скомандовал он коренастому и очень бородатому разбойнику.
— Разбойнички, милые, опомнитесь! — сказал король Мур. — Все-таки надо считаться с тем, что я единственный король на всю Мурлындию. Если вы меня предадите казни через повешение, страна осиротеет.
— По-вашему, мы, значит, разбойники? — спросил Стропила.
Между тем Кикимор принес толстую длинную веревку.
— А кто же? Я много слышал про разбойников от своего бедного папы, которого медведь задрал на этом самом месте, — сказал король Мур. — Бывало, что короли попадались к ним в лапы, но никогда они королей не убивали.
Разбойники брали за них выкуп.
— В этом есть резон… — задумался Стропила. — Только какой с тебя, голодранца коронованного, возьмешь выкуп?
— Корону с него снять, — подсказал Петька. — Она золотая!
— Тоже мне сокровище! — скривился Стропила. — Я предпочитаю мягкие шляпы.
— Крепко сказано: мягкие шляпы! — повторил бородатый Кикимор.
— Мы очень жестокие разбойники, — сказал Стропила. — Пожалуй, мы вас все-таки повесим. Вяжи их, Кикимор!
Свирепый Кикимор связал нас по рукам и по ногам. Петька рыдал. Аркадиус усиленно думал. Король Мур приготовился принять смерть с королевским достоинством и следил только за тем, чтобы не перекосилась на голове корона.
— Послушайте-ка, уважаемые разбойники, — сказал связанный Аркадиус ровным голосом, в котором не чувствовалось и признака боязни. — Я не знаю, в каких отношениях находитесь вы с Лабазом, и не собираюсь об этом задумываться…
Разбойники насторожились.
— Но я уверен, — продолжал Аркадиус, — что если вы нас вздернете, то огорчите волшебника. После этого от вашей шайки останутся только клочья бороды Кикимора!
Разбойники засунули ножи за пояса, стали в кружок и посовещались. Потом Стропила подошел к нам и сказал:
— Времени на вас нету. И так зачахнете от голода!
Опрокидывая лавки, разбойники вышли из дома, а мы остались, связанные, на полу. Петька перестал рыдать и облизнулся:
— Сколько еды оставили! Надо скорей развязываться!
Но свирепый Кикимор затянул нас такими узлами, которые не поддавались даже крепким Петькиным зубам.
— Лучше уж сразу быть повешенным, чем медленно чахнуть от голода, — сказал Петька, всхлипывая.
— Не наводи уныния, — сказал Аркадиус и пополз к двери.
Он стал тереть веревку, связывавшую руки, о край доски.
— Нет пределов твоей мудрости, Аркадиус! — сказал король.
Примерно через полчаса работы веревка перетерлась. Аркадиус смахнул со лба капли пота, вынул из моего кармана знаменитый нож и освободил нас от пут. Первым делом мы наелись. В бутылках разбойники, правда, ничего не оставили, но конфет, мяса, печенья и яблок было вполне достаточно.
— Хорошо едят разбойнички! — позавидовал король Мур. — Не родись я королем, пошел бы к ним в шайку.
— От такой пищи и верблюд не откажется, — сказал Аркадиус.
За окном уже светало.
— Может, поиграем в разбойников? — предложил повеселевший от конфет Петька.
Король Мур бросил на него презрительный взгляд.
Подкрепившись разбойничьей пищей, мы поплелись домой через дремучий, пахнущий гнилью мурлындский лес. Вскоре мы уже были в Мудросельске.
— Будем жить тихо, мирно, в свое удовольствие, — повторял король Мур Семнадцатый. — Кто ничего не выдумывает, того не бьют камнями!
ТЕТРАДЬ 8
Через три дня все забылось. Единственным напоминанием о Петькиной затее остался медный шлем на голове у Кирюхи (алебарду король у него отобрал, и я снова превратил ее в топор). Да еще Главный комендант Степан Кузьмич в ту ночь свалился с крыши, здорово стукнулся головой и теперь лежал в постели не поднимаясь. Говорил он с трудом и дышал тяжело. У меня появлялись сомнения, что не с крыши свалился Степан Кузьмич, но я не давал им воли…
— Кого же теперь назначить Главным комендантом? — беспокоился король Мур. — У нас дураков нет работать…
Жители продолжали заниматься мелкими делишками и развлекались по способности. А мне вдруг стало скучновато в Мурлындии. Хотелось что-то выдумать — радостное, как мир, который видишь, проснувшись ранним летним утром… Пусть даже за это побьют камнями.
Король, конечно, прогнал Петьку из дворца, нам пришлось перебраться к Митьке-папуасу. Лидка сказала:
— Мальчики, пора строить дом. Не жить же все время у Митьки!
Митька был радом и учил ежика ходить на задних лапах. Возражать он не стал, и мы поняли, что поднадоели…
— Пора, — без восторга согласился Петька. — Никуда не денешься. Предлагаю строить круглый, как у Митьки.
— А круглый дом трудно построил"? — спросил я.
— Легче легкого! — сказал Митька, спрятал ежика в мешок и приступил к объяснению: — Начинаешь с того, что рисуешь на земле круг. Потом через каждые три шага забиваешь по колу. Потом натаскаешь длинных веток, сплетешь между кольями плетень, оставив в нем пять дырок: одну для двери и четыре для окон. А дальше — совсем пустяки: намесишь глины с травой и обмажешь стены. Поставишь сверху крышу. Как делать крышу, я потом расскажу. Боюсь, что сразу ты всего не запомнишь.
Ранним утром Лидка сказала:
— Ну, начинаем!
— Сперва искупаемся, — хотел оттянуть зло дело Петька.
— Я тебе не приказываю, — сказала Лидка, — но мы с Мишей одни построим дом и будем в нем жить. Тебя не пустим!
Если бы эти слова сказал я, Петька стал бы артачиться, но Лидку он слушался беспрекословно. Он нарисовал круг и насчитал в нем тридцать шагов.
— Значит, надо вырубить в лесу десять кольев, — сказал Петька.
— Не будем мелочными, — возразил я. — Забьем по колу через каждые два шага. Легче переплетать ветками, а во-вторых, ты же видишь, как Митькины стенки шатаются. В общем, ты как специалист по копанию выроешь пятнадцать ямок. А мы пойдем рубить колья.
— Опять мне самая тяжелая работа! — возмутился Петька. Всегда он считал доставшуюся ему работу самой тяжелой. — И я хочу рубить!
Мне надоело все время с ним спорить. Я попросил:
— Лида, скажи!
— Петя, так надо! — сказала она.
Петька покорно взял лопату, а мы пошли в лес. Срубали тонкие елочки и очищали стволики от сучьев. За три приема мы перенесли на поляну все колья. Тем временем Петька вырыл пятнадцать ямок, упарился и лег на траву отдыхать. Я вкопал колья в землю, но они шатались и вели себя подозрительно. Надеяться на их устойчивость было нельзя. Пораскинув мозгами, мы срубили пятнадцать жердей и приколотили их к верхним концам кольев. После этого наша конструкция стояла совершенно незыблемо. Зато прошел целый день, а руки и спины ныли, как после сдачи норм на значок БГТО. Едва хватило сил развести костер. Я спросил:
— У Митьки спим или здесь? Как-никак, у нас три одеяла.
— Крыша важнее, — сказал Петька. — От нее самое тепло.
— А я за то, чтобы спать в своем доме, — сказала Лидка.
— Предлагаю расчистить пол и натаскать травы, — поддержал я Лидку. — Обойдемся пока без крыши.
— Предупреждаю, ребята: дом это последнее, к чему я прилагаю руки! — сказал Петька. — Докончим его — и станем жить в свое удовольствие, без всякой работы!
С этим мы согласились. Кто же откажется жить в свое удовольствие? Поди сыщи такого дурака на свете…
Целых два дня мы ничем другим не занимались, а только носили из лесу длинные ветки и заплетали их между кольями. На второй день Петька стал тереть поясницу и грозить, что наплюет на нас и уйдет жить к Митьке-папуасу.
— Раз в жизни попал в страну, где все можно, а приходится с утра до ночи трудиться, вместо того чтобы развлекать себя легкими и приятными забавами, — стонал Петька. — Хочу, наконец, сесть посреди улицы и сыграть на гитаре «Во саду ли в огороде»!
Но чувство еще удерживало его. Петька был влюблен в Лидку до неприличия. Он покорялся ей во всем.
— Мы должны достроить дом и жить по-человечески, — повторяла Лидка. — Ведь мы не какие-нибудь жители…
Плетень наконец соорудили. Но прежняя работа показалась нам детской забавой, когда начали месить глину и обмазывать стены. Тяжело вспоминать, какие мы были грязные, измотанные и злые.
И Петька не выдержал: он швырнул лопату, плюнул и пошел разыскивать Митьку-папуаса. Когда мы, проработав день, легли без ужина спать, я услышал, что Лидка плачет.
— Ты чего это?
Она ревела и не отвечала. Мне стало жалко Лидку. Работала она наравне с нами — значит, уставала больше. Как-никак, она слабее нас, мальчишек. А тут Петька устроил предательство… Я подвинулся ближе к Лидке, погладил ее по голове и сказал:
— Ну, не рыдай, Лидочка. Вернется твой Петька, никуда он не денется. Неужели он нас на Митьку променяет? Он же наш парень!
— Я понимаю, что в Мурлындии все можно, — сказала она, всхлипывая. — Только ведь нигде нельзя бросать товарищей!
Она опять заревела. Я гладил ее по голове и говорил:
— Лидочка, милая, не плачь, пожалуйста. Никто тебя не бросил, просто Петя устал и пошел отдохнуть. Ведь он не очень сильный. Помнишь, он хотел тебя понести и уронил? Ему надо прощать.
Лидка перестала рыдать и спросила:
— А почему ты меня тогда не понес, если ты очень сильный?
Я удивился такому нахальству и сказал:
— Не хотелось. С чего бы это я тебя носил?
— Не хотелось, так перестань гладить меня по голове. Слышишь?
Реветь она кончила, спать не мешает. Я отодвинулся, пожелал ей спокойной ночи, ответа не дождался и заснул.
Утром вернулся Петька. Он был какой-то пришибленный, вилял спиной и глядел в сторону. Он принес нам от Митьки лепешку и жареную сороку.
— Это не сорока, а рябчик! — клялся Петька.
Мы давно уже не собирали муравьев, а только строили дом. Продукты наши кончились. Пришлось поверить Петьке и съесть птицу.
Петька очень стыдился. Он набросился на работу, как на блюдо с клубникой. В тот день благодаря его усердию мы закончили обмазывать стены. На радостях разожгли костер и плясали вокруг него, как дикари, вернувшиеся с удачной охоты. Прекрасный дом, построенный нашими руками, стоял на месте, которое недавно было пустой поляной! Честное слово, он получился как настоящий!
Еще два дня провозились с крышей и перегородкой, потому что решили устроить в доме две комнаты: одну нам с Петькой, другую — Лидке. Стены вскоре просохли. Я сходил проведать Степана Кузьмича, а заодно попросил у него голубой краски.
— Возьми за шкафом, — сказал Степан Кузьмич слабым голосом и долго смотрел на меня внимательными глазами.
Наш домик стал голубым, как небо. Крышу мы покрыли свежей травой. Дверь я сколотил из коричневых еловых стволиков.
— Чего-то не хватает… — сказала Лидка. — Нет выдумки. Дом как дом. Ничего оригинального. Может, нарисовать что-нибудь на стенах, как у Митьки?
Митькины стены были разрисованы разными невозможными в природе зверями. Самым обыкновенным был крокодил с крыльями…
— Выдумаем что-нибудь свое! — сказал Петька и пошел думать.
Через некоторое время он притащил кусок белой жести. Петька вырезал из жести жуткую рыбу с длинным хвостом и насадил ее на палку так, чтобы она могла свободно вращаться. Получился флюгер. Он установил его на крыше, и с флюгером дом приобрел, наконец, законченный вид. Петька спросил:
— Ну, как теперь?
— Это почти оригинально, — сказала Лидка.
Петька отошел, почесывая затылок: гадал, похвалила его Лидка или нет…
На следующее утро, едва взошло солнце, нас разбудил Митька.
— Поздравляю с новосельем! — кричал папуас. — Видите, как пригодились мои мудрые советы! А что это за селедка торчит у вас на крыше?
— Флюгер, — сказал Петька.
— Как-как?
— Штука, которая показывает направление ветра, — объяснил Петька. — Понимаешь, ветер дует, и…
Разобравшись в назначении мудрого прибора, Митька ахнул:
— Неужели сам придумал?!
— Конечно, сам! — соврал Петька. — Ты, что ли, мне помогал? Притащи-ка лепешку по этому случаю. А то у нас ничего нет.
— Что — лепешку! — закричал Митька. — Да за такую выдумку я тебе сейчас пирога с вареньем достану!
Он бросил наземь свой мешок для поганок, подхватил под мышку ученого ежика и помчался.
Мы помылись, прибрали постели, вскипятили воды на костре. Митька-папуас все не возвращался. Мы почти перестали надеяться на пирог с вареньем.
— Голодно, — вздохнула Лидка. — Еще чуть-чуть подождем да пойдем собирать муравьев. Хоть завтра получим поесть…
Лидка села на камень, пристроила зеркальце и стала расчесывать волосья. Петька лег на спину и от переутомления задремал. Я принялся мастерить стул из обломков стройматериала.
Я первый заметил, что вдали показалась процессия. Впереди шла лошадь и тащила телегу. На лошади восседал король Мур Семнадцатый, а в телеге ехала его королева Дылда.
Сзади двигались пешие жители: доктор Клизман, Митька с ученым ежиком на плече, зампотех Федя с патефоном и охотник Евтихий. Замыкал шествие сторож Кирюха в оранжевом мундире с эполетами и медном шлеме.
Я отставил недоделанный стул и толкнул Петьку:
— Кончай храпеть, к нам гости!
— Ой, я так и не успела причесаться! — воскликнула Лидка таким голосом, будто случилось непоправимое горе. — Как же принимать гостей в таком виде?!
Король Мур ловко спрыгнул с лошади, подошел к нам и сказал:
— Что же вы не пригласили нас на новоселье? Нас все приглашают.
— Простите, ваше величество, — сказал я смущенно. — У нас угощения нет. И мебели нет, сесть не на что.
— Нашел беду! — сказала с телеги королева Дылда. — На травке даже приятнее сидеть, чем на мебели. И насчет угощения не беспокойся. Мы всегда в гости со своим угощением приезжаем. Эй, Федя! — крикнула она зампотеху. — Снимай с телеги угощение! Ставь самовар!
Федя положил патефон на траву, взял с телеги узел и отнес к нашему костру. Митька приволок самовар. Королева сошла с телеги, и лошадь отправилась в поле пастись.
Петька обнюхал коропевин узел и нахально развязал его. Он потер руки, подмигнул правым глазом и заявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20