Это буферы — всегда смотреть на всех, у кого нет и того, что есть у тебя. Так жизнь становится спокойнее, удобнее, не трогает. Постепенно между вами и жизнью создаётся такая дистанция, что до вас через буфер ничего не доходит. Вы живёте, запечатанные в свои буферы, философии, утешения. Настанет день и жизнь кончится, но вы можете себя утешить: каждый умрёт, со мной не произойдет ничего особенного, не со мной одним Бог поступает так сурово. Можете обратиться к теории многих рождений: душа вечна, и вы родитесь снова. Можете считать, что умирает только тело, а что такое тело? Лишь кости и плоть, кровь и нечистота; ничего в нем хорошего, грязный мешок, пусть оно умирает, но ваша чистая душа пробудет вечно, — создан буфер.
Эти буферы не позволяют вам увидеть, какова реальность — это способ утешить себя, но Конфуций считает, что утешение — конечная цель; если человек может себя утешить, он понял все искусство жить. Конфуций думает, что вся жизненная мудрость — прожить в этом несчастном мире относительно свободно, относительно лёгко, не падая под непомерной ношей. Да, есть несчастье, но от него можно защититься, создавая концепции, рационализации. И человечество переходит от одной рационализации к другой, но находит всегда только новые рационализации.
На Востоке, например, рационализация очень древняя: если тебе плохо, значит ты дурно поступил в прошлом, в прошлых жизнях. Что-то было дурно в твоём прошлом, ты создал плохую карму, отсюда твои несчастья. Теперь все объяснено и можно страдать спокойно. Вы сшили, теперь распарывайте.
Был, говорят, один отличный портной. Его уличили в воровстве и посадили в тюрьму на два года. Мэр города решил навестить его, это был лучший портной, и весь город оплакивал его отсутствие. Зайдя в камеру, мэр увидел, что он шьёт, — старая привычка, а что собственно ещё делать? «Я смотрю, ты шьёшь?» — «Нет, сударь, распарываю».
Вся философия кармы в том, что вы теперь распарываете то, что сшили раньше. Вы породили причину и вот — естественное следствие. Утешает… Такчю все iiipar ' •••»:• '^: т '•• — a''* .'г.-:.'"^-;. — п; — к вам справедлив, общее! во к вам справедливо, — это просто ваша карма, что поделаешь. Надо пройти через неё и надо остаться уравновешенным, держать баланс и больше так не делать, иначе в следующих жизнях будет то же самое. Это единственное, что мож-но сделать! Нельзя изменить прошлое, но можно изменить будущее… прекрасное утешение.
На Востоке оно помогает оставаться в бедности, нищете. Оно помогает Востоку оставаться уродливым и грязным, оно помогает Востоку утешить себя, и это утешение превратилось в грандиозную летаргию. Ничего нельзя поделать, нужно только терпеть. Все, что нужно, — это быть осторожным с будущим. Надо принять прошлое и опасаться будущего, — вот и все, но даже в нищете и несчастье Восток кажется счастливее Запада. Почему? У Востока — красивый, замечательный буфер, сильный буфер для защиты себя.
Каждое общество должно было создать свои утешения. Одним из самых утешительных процессов на Западе является психоанализ:
вы идёте к аналитику, и он возлагает всю ответственность на вашу мать. Вы же чувствуете большое облегчение: «Я-то что могу сделать?» Нельзя изменить свою мать, так же, как нельзя изменить своё прошлое: ваша мать — это ваше прошлое, что тут поделаешь? В другой раз будете немного осторожнее! Не попадайте ни в чьи утробы — вот и все. Так уж случилось — вы родились от такой-то матери, и она испортила вам жизнь. Вы не в ответе, как приятно, просто несчастье, что так случилось, но раз уж случилось, так случилось, примите это. Процветай психоанализ многие годы, и он убедит вас принять, приготовит к тому, чтобы принять, — вот так, мол, и тут ничего не поделаешь. Все эти объяснения — рационализация: нашли ответы на все вопросы, о чем бы вы не спросили.
Если вы курите, есть ответ на вопрос, почему вы курите: ваша мать отняла вас от груди раньше, чем вам бы этого хотелось, поэтому вы курите, так что уж вы за это не отвечаете: что же вы могли поделать? Сигарета — замена материнской груди; от груди — тёплое молоко, от сигареты — тёплый дым; вы держите сигарету, как материнскую грудь. Нашли очень умное объяснение. В какой-то мере все это так.
Но беда в том, что Фрейд сам был заядлым курильщиком, и кто-то спросил его:
— А почему Вы курите?
— Иногда сигара — это просто сигара, — ответил он.
Он хотел защититься. У всех, конечно, есть комплексы, и все должны прибегать к утешению, что из-за этих комплексов… «Но как же я, основатель психоанализа, могу курить, хотя я знаю, что это?» Вот он и говорит: «Иногда сигара — это просто сигара».
На западе очень любят все объяснять, это принимает уже размеры эпидемии. Анализировать, всегда стремиться узнать «почему», как будто от этого что-то меняется. Почему вы несчастливы? Пойдите к аналитику, и он вам найдёт эти «почему»: отец у вас был такой-то, мать — такая-то, детство — такое-то — вот «почему». И вам очень хорошо: вам очень хорошо, потому что теперь у вас есть рационализация.
Я слышал самую коротенькую психиатрическую шутку. Послушайте внимательно, она очень маленькая.
Один спросил другого:
— Ты психиатр?
— Почему ты спросил?
— Значит, психиатр.
«Почему», постоянно «почему», как будто «почему» все объяснит.
Оно просто откладывает, отодвигает всю проблему назад, но ведь снова можно спросить: «Почему?». Индуизм отвечает: было что-то дурное в прошлой жизни. — «Почему?» — Потому что было что-то дурно в предыдущей жизни — «Почему?» — Тут Махатма рассердится и скажет: «Хватит! Ты преступаешь границы. Об этом не спрашивают, это испытывают на своей шкуре.» Какой смысл говорить, что причина этой жизни в прошлой, а прошлой — в позапрошлой? … Но так же, как на Востоке религия стала утешением, на Западе утешением стал анализ.
Анализ испытывает почти навязчивую потребность анализировать и находить причину всего на свете. В Америке это стало уже коллективным неврозом, всякий ходит к аналитику или психиатру. Женщины, встречаясь в клубе, говорят о своём психиатре: что он сказал и на сколько глубок его анализ.
И все сводится к нижнему уровню. Спросите: «В чем причина логоса?» — «В болотной грязи», — ответил аналитик. В чем причина вашего духовного опыта? Он обратился к сексу — болотной грязи, нижнему уровню.
Но как бы то ни было, это помогает. Если вы убедитесь, что все Махатмы, испытавшие сахасрару, испытали только сексуальные пере-' живания, сублимированную сексуальность, вам станет легче: не о чем печалиться, не нужно ничего искать, — это просто сублимированная сексуальность. И вам становится хорошо там, где вы находитесь. Если Будда достиг благодати, это только сексуальная фантазия, так что все в порядке; можно читать «Плейбой» и наслаждаться своими сексуальными фантазиями, потому что переживание Будды — тоже только сублимированная сексуальная фантазия.
Я слышал о происшествии времён второй мировой войны. Священник приехал на фронт читать проповедь о предназначении. Он убеждал солдата не тревожиться о своей судьбе на поле боя; если кому суждено умереть, пуля найдёт его, где бы он ни был, а кому суждено уцелеть, того не тронет ни одна пуля.
Вскоре загорелся бой, засвистели пули, священник быстро побежал и спрятался за большим деревом. Заметивший это солдат спросил, как увязать проповедь о предназначении и поведение священника.
«Ты не до конца понял теорию и принцип предназначения, — ответил тот. — Моё предназначение в том, чтобы побежать и спрятаться за большим деревом».
Объяснения, объяснения… умные утешения… места, где спрятаться… Жизни надо смотреть в лицо. Она груба, в ней много боли, но боли надо смотреть в лицо. Есть несчастье, и его надо встретить, его надо пройти без всяких объяснений, без всяких утешений. Если вы сумеете прожить жизнь, не теоретизируя о ней, а прямо, непосредственно, с мгновенной реакцией, мгновение за мгновением, — однажды вы придёте к источнику радости, — не утешению, а удовлетворению. А какая разница? Удовлетворение — позитивное состояние вашего существа, утешение — только негативное. У меня — один глаз, у других — ни одного, — и я утешен. Я несчастен, другие ещё несчастнее, — и я утешен. Я молод, другие стары, — и я утешен. Я стар, другие умерли молодыми, — и я утешен.
Утешения, утешения, и все до одного пустые.
Конфуций строит философию на утешении, Ли-цзы — на удовлетворении и разницу надо запомнить. Удовлетворение приходит только тогда, когда вы не сравниваете, когда вы просто в себе, полностью в себе, укоренились, нашли центр. А будучи в себе, вы вдруг понимаете, что все — ваше и вы — от целого, вы не отдельны, "я" исчезло, вы стали Вселенной. Это мгновение великого удовлетворения, великого благословения, но это благословение, удовлетворение не проходит через рационализацию, оно проходит через реализацию — в этом вся разница.
Утешение — это рационализация, удовлетворение — это реализация. Итак, есть три состояния сознания. Неудовлетворение — состояние сравнения, сравнения с теми, у кого больше, чем у вас, — отсюда неудовлетворённость. У кого-то отличная машина, а вы ходите пешком, отсюда неудовлетворённость. Второе состояние — утешение: вы пешеход и встречаете безногого нищего, — сравнение с тем, у кого меньше, чем у вас, все равно — сравнение. Неудовлетворение — одна сторона монеты. Утешение — другая. Монета называется «сравнение». Когда вы вовсе забрасываете монету — утешение и неудовлетворение вместе — тогда вы вдруг оказываетесь в состоянии несравнивания — это настоящая удовлетворённость. Тогда вы не сравниваете, у кого больше, у кого меньше. Дело не в том, чтобы иметь, а в том, чтобы быть. «Иметь» никогда не поможет.
Позапрошлой ночью я читал необычную статистику, которую Бил Брайт приводит в своей замечательной книге «Иисус и интеллектуал», в тмсяча девятьсот двадцать третьем году в Чикаго в Эйди-сотербическом отделе состоялась важная встреча: девять крупнейших финансистов мира — Чарльз Шваб, президент крупнейшей независимой сталелитейной компании; Самуэль Инсал, президент самой крупной страховой компании; Говард Генсон, президент крупнейшей газовой компании; Артур Софтон, крупнейший спекулянт пшеницей; Ричард Витни, президент Нью-Йор-ской биржи; Альберт Фол, член правительственного кабинета;
Лион Фрезер, президент международного банка по освоению земельных участков; Гесс Лизермор, крупнейший «медведь» Уолл-стрита и Ивер Крюгер, глава крупнейшей монополии.
Через двадцать пять лет Чарльз Шваб умер банкротом, живя на чужие деньги в течение пяти лет перед смертью; Самуэль Инсал умер в ссылке в чужой стране по судебному определению; Говард Гонсон сошёл с ума; Артур Соттон умер за границей, запутавшись в долгах; Ричард Витни окончил свои дни в Синг-Синге; Альберту Фолу приговор был смягчён, чтобы он мог умереть дома; Гесс Ли-вермор, Лион Фрезер и Ивер Крюгер покончили жизнь самоубийством. Все эти люди научились хорошо жить, но никто из них не научился тому, как жить!
Вы можете иметь сколько хотите, но имея, никто ещё не достигал жизни. Жизнь приходит только через «быть», а не через «иметь».
Есть три типа людей: имеющие — от мира сего; отказывающиеся — не от мира сего. Это не противоположности, как можно подумать, просто вторые верят, что они достигают счастья, имея как можно меньше, но и имеющие, и отказывающиеся верят в «иметь». Третий — совсем другое измерение, принадлежит бытию; ни «иметь», ни «не иметь».
Это я понимаю под саньясой: не будьте от мира, не будьте не от мира. Не сравнивайте с теми, у кого больше; не сравнивайте с теми, у кого меньше. Не сравнивайте, просто будьте самим собой… позвольте себе быть, и это «быть» принесёт огромную радость. И радость эта будет «радость», а не «радости», — одна, а не много. И у радости этой не будет причины, она будет беспричинна, как здоровье человека, когда он хорошо себя чувствует.
Запомните: если вы ищете утешения, вы найдёте его, но это — фальшивая монета. Уютная, удобная, она похожа на наркотик: вы пьёте его и остаётесь несчастным, убожество не меняется, но вы забываете о нем. Утешение — вид интоксикации: ничего не меняется, потому что дверь несчастью остаётся открытой, вы продолжаете сравнивать. Сравнение — корень убожества. Быть несравнивающим — быть не выше и не ниже, просто быть самим собой; не думать, исходя только из своего глубочайшего одиночества, — тогда вы счастливы.
К психиатру пришла женщина. У неё была замечательная фигура, одна из тысячи: великолепные формы, упругая, подтянутая, но несмотря на все эти дары природы, у неё развился невроз, что за ней подглядывают.
— Какие меры вы принимаете от этого бедствия? — спросил её психиатр.
— Я закрываю окна, задёргиваю шторы и раздеваюсь всегда за ширмами.
— А чтобы мальчишки не подглядывали в замочную скважину?
— Распахиваю двери.
Конечно, если распахивать дверь, никто не сможет подглядывать в замочную скважину. Но дверь распахнута, — к чему тогда все это? Таково же и утешение: дверь остаётся открытой, утешение основано на сравнении, и несчастье основано на сравнении, так что дверь открыта, а вы все больше проникаетесь утешениями, все больше и больше задыхаетесь в своём теоретизировании, рацио-нализировании, — все больше и больше изоляции. Прячась за своими буферами, вы упускаете жизнь.
Отбросьте сравнения.
На первый взгляд, эта притча ничего не имеет против Конфуция. Это стиль Ли-цзы — они люди очень тонкие. Он и слова не сказал против Конфуция, разнося при этом всю конфуцианскую философию. Так что эти притчи простые. Они, конечно, просты, но очень глубоки. Надо как следует покопаться, нужно проникнуться ими, нужно понять разницу между учением и спонтанностью.
Дао против всего, относящегося к учению. Дао за все, относящееся к спонтанности. Дао — это спонтанность. Дао — это «хорошо-как-есть». Дао — это глубочайшее принятие того. что есть. И человек расцветает в этом принятии.
Никаких сделок с действительностью.
ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ
ВОПРОС Что есть не иллюзия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34