Кто-то из начальства поддержал меня. Ведь мое предложение давало и той, и другой стороне шанс получить дополнительные аргументы в пользу своих доводов.
Ясно, что я должен был ковать железо, пока горячо.
Мы быстро подготовили все необходимое.
Мой помощник «Сигемицу», который недавно появился в Вене и еще не примелькался, взял на себя роль приезжего нелегала. Он связался с «А-восьмым» и передал ему пакет.
Естественно, что было установлено наблюдение за окнами кабинета адвоката и за ним самим.
На следующее утро после встречи с «Сигемицу» кактус перекочевал с левого подоконника на правый. Это был добрый знак: «А-восьмой», получив пакет, сразу подал условный сигнал: «Забери почту».
Уже сейчас можно было сделать вывод, что он не отдавал «ловушку» в чужие руки. За несколько часов было трудно, даже просто невозможно взять пакет, вскрыть его, обработать и вернуть обратно.
Условным телефонным звонком из автомата я подтвердил: сигнал принят и передача почты состоится сегодня, в восемь вечера. Место встречи было оговорено заранее — ресторан «Старая таверна».
За час до встречи мой «опель-капитан» покрутился в лабиринте улочек Старой Вены, объехав темную громаду Хофбурга, императорского дворца, пересек Ринг и остановился в тихом месте на большой площади у ратуши. Здесь я осмотрелся — «хвоста» не было.
Можно было ехать дальше.
Я взял правее, выехал на Опернринг и не спеша стал огибать центральный район по широкому кольцу. Здесь начиналась главная артерия центра города, нарядная Кертнерштрассе, зажатая двумя рядами фешенебельных магазинов, куда заходили только богатые посетители.
Отсюда она вела к старинному собору Святого Штефана, к южной его башне, взметнувшейся ввысь на сто тридцать с лишним метров.
На противоположной стороне Ринга высилось помпезное здание самой фешенебельной гостиницы «Империал».
В ней размещалась штаб-квартира советской части Союзнической комиссии по Австрии. Под ее «крышей» скрывалась наша легальная резидентура, работники которой числились в основном в двух подразделениях — в группе политического советника и в отделе внутренних дел.
У меня был выход на легального резидента. В случае необходимости я встречался с ним или его заместителем, чтобы обсудить возникшие проблемы или получить содействие от советской военной администрации в решении некоторых оперативных вопросов. Но в принципе моя группа нелегальной службы действовала автономно, имея свои шифры, радио— и курьерскую связь с Центром.
Прибавив скорость, я миновал тянувшийся справа городской парк, где сквозь слегка поредевшую листву проглядывал подсвеченный прожекторами памятник Иоганну Штраусу, и вскоре въехал на мост через Дунайский канал.
Центр города остался позади.
Я еще раз проверил — «хвоста» не было.
Повернув на широкую Пратерштрассе, я быстро доехал до моста Райхсбрюкке через Дунай, затем покружился в маленьких темных переулках и перебрался на остров Гензехайфель, омываемый водами Старого Дуная.
Тут когда-то пролегало русло мощной реки, потом она изменила свой ход и на этом месте образовалась Старица — удлиненное озеро, богатое рыбой.
На острове расположились великолепный пляж и зимний бассейн.
Имелось, конечно, и питейное заведение «Старая таверна», славившееся чудесными рыбными блюдами. Их готовили прямо из выловленных тут же даров Дуная. Здесь было не так людно, как в ресторанах и кафе в центре города.
А в мертвый сезон и вовсе пустынно.
Поэтому я иногда использовал кабачок для встреч с «А-восьмым». Вот и сегодня в зале, рассчитанном на полсотни гостей, ужинали не больше десятка посетителей.
Я выбрал столик на двоих, подальше от стойки бара — самого оживленного места в этом заведении, и уселся так, чтобы можно было наблюдать, кто входит в помещение с улицы и что делается возле бармена.
На потолке светильников не было. Столы освещались лампами с абажурами.
Поэтому в зале царил уютный полумрак и голоса тонули в музыке.
Тихо звучала мелодия из модного тогда англофранцузского кинофильма «Третий за кулисами» о ликвидации банды гангстеров, орудовавшей в Вене после войны.
Этот в общем-то расхожий боевик украшала великолепная музыка австрийского композитора Антона Карраса, исполненная им же на цитре — местном национальном инструменте, похожем на французскую лютню или русские гусли.
Вальсом «Кафе „Моцарт“ и песней Гарри Лайма — одного из героев фильма, конечно, положительного, заслушивался если не весь мир, то вся Западная Европа.
Каррас купался в лучах славы. Его приглашали даже в Букингемский дворец услаждать слух английского короля Георга VI и гостей монарха. Орфей с берегов Дуная разбогател, открыл ресторан в Вене, но вскоре разорился и вернулся к тому, с чего начинал — к роялю, цитре и нотной бумаге.
Я заказал официанту «а фиртель» — четверть литра моего любимого «гумпольдскирхнер», легкого белого вина, и сказал, что стану ужинать, когда придет мой сотрапезник.
«А-восьмой» был пунктуален.
Ровно в восемь он появился у входа и, не разглядев меня из-за скудного освещения, медленно двинулся по проходу, оглядываясь по сторонам.
Я встал и шагнул ему навстречу.
Он заметил меня и поспешил ко мне с приветливой улыбкой.
Мы сердечно поздоровались как добрые друзья.
Собственно, мы и были настоящими друзьями.
Я имел дело с «А-восьмым» уже более трех лет. Срок достаточный, чтобы хорошо узнать друг друга и подружиться.
«А-восьмой» был в высшей степени порядочным и надежным партнером.
Более того, мы были единомышленниками, стремившимися к достижению общей цели, спаянными строгой дисциплиной.
Таковы основные принципы разведки — строжайшая дисциплина и субординация.
Я беспрекословно выполнял команды Центра, «А-восьмой» — мои указания, так как видел во мне представителя Центра.
Впрочем, я не отношу себя к числу авторитарных начальников.
И всегда ценю инициативу и умение самостоятельно мыслить.
Если, к примеру, у агента, работавшего со мной, возникали какие-то вопросы или уточнения, я старался прислушиваться. И мы часто вместе корректировали те или иные задачи.
Дисциплина прежде всего, но не бездушная, а творческая, думающая. Вот что нужно разведке.
В своих отношениях с Центром я действовал по такой схеме.
Мне разрешалось оспорить решение начальства и предложить иной вариант.
Часто со мной соглашались.
Но если мои предложения отвергались, я был обязан, не затягивая, выполнять план, который утвердили на Лубянке.
«А-восьмой», с его богатым оперативным опытом и блестящим знанием местной обстановки, нередко предлагал свои оригинальные решения тех или иных задач. Я с благодарностью следовал его советам. Но, бывало, и отклонял их. Он никогда не обижался и не впадал в амбицию.
Я очень ценил его за это качество, которое встречается не у многих.
Работать с «А-восьмым» было одно удовольствие. Он был честен, точен, объективен в своих оценках, инициативен, действовал азартно и творчески, никогда не брюзжал и не жаловался.
Тут уместно сказать о следующем. Профессионалы знают: оперативный работник со временем иногда начинает «привыкать» к своему агенту и теряет чувство объективности — не замечает его отрицательных качеств, преувеличивает его достоинства, закрывает глаза на ошибки или даже оправдывает их.
Я имел дело с «А-восьмым» давно. Так что можно было заболеть таким недугом. Но в характеристике, которую я дал агенту, честное слово, нет гипербол. Мне действительно не в чем было его упрекнуть.
Подошел официант, мы заказали ужин, конечно же, из фирменных блюд, составлявших гордость заведения. Скоро передо мной оказалась пышущая жаром сковородка, на которой лежал карп с аппетитной румяной корочкой. Весьма возможно, его выловили из тихих вод Старого Дуная. Наш гастрономический маг окрудил сковороду тарелочками с жареным картофелем, солеными огурчиками, изумрудно-зеленым салатом и пикантным соусом.
«А-восьмому» пришлось довольствоваться более скромным кушаньем. Он давно страдал язвой желудка и поэтому осторожничал. Но то, что ему подали, тоже выглядело совсем неплохо — паровой судак в белом вине, отличавшийся замечательным вкусом. Вокруг судака в художественном беспорядке лежала горка гарнира — вареная спаржа, стручки фасоли и зеленый горошек.
Некоторое время мы молчали, занятые вкусной едой.
В конце ужина я заказал себе кофе по-ирландски.
Этот чудесный напиток бодрит и освежает в любое время года после сытного обеда или ужина, когда тянет поклевать носом. Готовят его просто. В бокал наливают одну треть ирландского виски и затем добавляют крепкий кофе. Потом кладут по вкусу сахар, размешивают и, доливают слегка взбитые свежие сливки, чтобы они плавали на поверхности.
«А восьмой», к сожалению, не мог отдать должное такой экзотической пище. Он не забывал о диете и поэтому довольствовался чашкой кофе, обильно сдобренного молоком. Мой друг и помощник уже не отличался крепким здоровьем. Годы, военное лихолетье сильно потрепали его. Но внешне он выглядел моложе своих шестидесяти двух лет. Густую темную шевелюру едва тронула благородная седина.
Карие глаза с умным прищуром, прямой нос, резко очерченный подбородок придавали лицу энергичное, волевое выражение.
В его жилах текла какая-то капля мадьярской крови. «А-восьмой» как-то упомянул, что его дед по материнской линии был венгром.
Итак, заморив червячка, мы начали не спеша обсуждать наши дела.
Я сгорал от нетерпения побыстрее получить от агента контрольный пакет и убедиться, все ли там в порядке. А он обстоятельно докладывал, что с трансфером — переводом солидной суммы американских долларов нашему нелегалу, недавно обосновавшемуся в Аргентине, все в порядке.
Теперь тот мог без опаски, используя, так сказать, «отмытые» шпионские деньги, открыть собственное дело.
Я от души поблагодарил нашего верного помощника.
Естественно, я не мог ни единым словом или жестом дать понять «А-восьмому», какие грозовые тучи нависли над его головой, какая опасность подстерегает его из-за наговора «Фреда». Пусть хоть мои добрые слова смягчат несправедливость и холодное равнодушие аппаратчиков, которые сейчас решают в Центре судьбу старого агента.
Что до меня, то я уверен в его честности и преданности.
Вообще-то разведчик должен всегда и при всех обстоятельствах сомневаться во всем, что происходит вокруг него, и с недоверием относиться к людям, с которыми он сталкивается, кем бы они ни были.
Это именно тот самый случай, когда лучше перестраховаться.
Иначе невзначай и сам можешь засветиться, и других подставить.
Но «А-восьмой» — особый случай. Я был уверен, что старик не подведет.
И все же я волновался и не мог дождаться, когда в мои руки попадет этот проклятый контрольный пакет.
Наш ужин подошел к концу.
«А-восьмой», как всегда, уходил первым. Я ненадолго остался, рассчитался с официантом и покинул ресторан. Перед уходом мой друг незаметно передал пакет.
Он считал, что в нем содержится важная информация для Центра.
Знал бы он, какие тяжкие испытания уготовила ему судьба…
Мой «опель-капитан» стремительно мчался по опустевшим улицам.
В Вене рано ложатся спать. Одним махом я перелетел мост через Дунай, развернулся на площади Пратерштерн и нырнул в узкие переулки, расположенные параллельно лесопарку.
Наконец, я добрался до нашей виллы.
Мне не терпелось заглянуть во внутренности контрольного пакета.
«Опель-капитан» уперся своим разгоряченным радиатором в знакомые ворота. Они мгновенно открылись. «Чико», заранее предупрежденный о том, что предстоит срочный сеанс радиосвязи с Центром, уже ждал меня.
Подъехав к дому, я выскочил из автомобиля и стремглав помчался на второй этаж.
Там находилась фотолаборатория.
Включив красный свет, быстро, но аккуратно, чтобы, не дай Бог, не повредить оболочку контрольной капсулы, вскрыл пакет. И убедился: никто в него не лазил.
Вряд ли можно описать то чувство безмерного облегчения, которое охватило меня.
Мысль о предательстве «А-восьмого» все эти дни терзала меня, не отпускала, где бы я ни находился.
Да, я боялся — а вдруг он все же выдал «Фреда»…
И хотя я отгонял эту черную мысль, уговаривал себя: «Чепуха, старик не предатель, он просто не мог изменить нам», страх грыз мои внутренности и холодил сердце. Ведь случись такое, мне было бы несдобровать.
Расслабившись, я несколько минут просидел с закрытыми глазами в залитой густым красным светом комнате без окон, отгороженной от беспокойного шпионского мира толстыми стенами старого здания. Но умиротворение, охватившее меня, длилось недолго.
Червь сомнения вновь зашевелился.
«Да, ловушка не сработала, — крутилось у меня в голове, — но это не стопроцентная гарантия. Ведь противник мог поосторожничать и не стал вскрывать контрольный пакет. Правда, мы тоже не лыком шиты: наряду с этой проверочной операцией нам удалось провести еще несколько других контрольных мероприятий. И все они закончились благополучно для „А-восьмого“. Это тоже что-то значило. Но все-таки, все-таки…
Наконец, я принял решение.
Наш старый друг чист.
Подозрения в отношении него беспочвенны и совершенно безосновательны. Мне отсюда видно не хуже, чем из московских кабинетов, а возможно, в чем-то даже и лучше. Так и надо твердо заявить моему начальству.
Я поднялся, выключил надоевший тускло-красный свет, закрыл за собой дверь фотолаборатории, прошел в кабинет и сел писать шифровку.
«05 ноября 1950 г. 00 час. 05 мин. Москва
Совершенно секретно Срочно Урбану
Только что получил контрольный пакет от «А-восьмого».
Пакет цел, содержимое не обрабатывалось. Другие проверочные мероприятия тоже не подтвердили ваших подозрений. Считаю, что с «А-восьмым» все в порядке. Предлагаю снять вопрос о его негласном задержании и скрытой доставке в Центр.
Полагаю, что причины провала «Фреда» надо искать в другом месте.
Оскар».
Через полчаса быстродействующий радиопередатчик мгновенно выплюнул мое послание в эфир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39