https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya-vanny/na-bort/ 

 


Моему здесь повинуются приказу –
Вот зачем я бег коня замедлил сразу.
Те блаженствуют, проводят в счастьи дни,
И полны высокомерия они.
Здесь, в темнице, счастья, радости не знают,
Здесь под гнетом гнева шахского страдают.
Обезглавливают их, лишают рук,
От тоски им нет спасенья и от мук.
Ждут без цели, и конца не видно страху,
Из темницы могут выйти лишь на плаху.
Для меня темница эта, словно сад –
Здесь меня за муки верностью дарят…»
В путь собравшись, жди приказа к выступленьто,
И не должен шах гнушаться тюрем тенью.

* * *

Раз Нуширвана вынес конь на луг.
Там старец был, согбенный, слойно лук.
Сажал деревья он вблизи арыка.
«Ты бел, как молоко, – сказал владыка. –
Твой смертный час теперь уж недалек.
Сажать деревья – что тебе за прок?»
Старик сказал: «Не о себе забота.
Ведь посадил для нас деревья кто-то,
Сегодня с них снимаем мы плоды.
Другим я отдаю свои труды.
Ведь путь добра для душ достойных сладок,
Есть в каждом деле собственный порядок».
Пришелся шаху по душе ответ,
Дал старцу горсть он золотых монет.
Вскричал старик: «Я, деревца сажая,
От них не ждал так скоро урожая!
Восьмой десяток мне, великий шах.
Но погляди – деревья-то в плодах!
Хоть ни одно в земле не укрепилось,
А золота немало уродилось!»
Понравился царю мудрец седой,
Ему ту землю отдал он с водой.
Твори сегодня ты дела благие –
У лежебок поля стоят нагие.

* * *

Был сын у шаха тополя стройней.
Был лик его луной в силке кудрей.
Все люди красоте его дивились,
И взгляды всех сердец к нему стремились.
Он чудом был всех девяти небес,
Чудеснейшим из всех земных чудес.
Две брови, словно занавес айвана,
Скрывали вход в покой души султана.
Кто видел стрелы тонкие ресниц,
Пронзенный, падал перед ними ниц.
Два ряда ярких перлов прятал рот,
В уста рубины закрывали вход.
Как подпись шаха, волоски на коже
Влюбленных казни обрекали тоже.
А подбородок низвергал миры,
Мячом он для любовной был игры.
И сердце некой женщины любовью
Зажглось к красавцу, обливаясь кровью.
Спокойствия и счастья лишена,
Его увидеть жаждала она.
В жестоком пламени тоски сгорала,
И ложем ей зола отныне стала.
Звала того, кто сердце ей зажег,
Стенала, слез лила кровавый ток.
Когда он ехал в мяч играть порою,
Она кидалась вслед ему стрелою.
Летела пред конем быстрей мяча,
Как клюшки, косы по земле влача,
Глядела на него влюбленным взглядом,
Катились в пыль дороги слезы градом.
Хоть часто слуги плеть пускали в ход,
Ее от боли не кривился рот.
Все люди той несчастной удивлялись,
Над ней повсюду громко издевались,
Показывали пальцем ей вослед.
Но для любви подобной страха нет.
О ней давно твердила вся столица,
Царевич этим начал тяготиться.
Отцу сказал он: «До каких же пор
Мне от бесстыдницы сносить позор?»
Великий шах решил не медлить боле
И повелел: «Ее сведите в поле,
За косы привяжите к скакуну,
И пусть искупит тяжкую вину.
Когда земля порвет ей в клочья тело,
То люди позабудут это дело».
На поле для игры поехал шах,
Там собралась толпа людей в слезах.
От слез кровавых из-за той несчастной
Земля, как сад гранатный, стала красной.
Вот подвели к коню бедняжку ту,
Чтоб за волосы привязать к хвосту.
Тогда она к ногам склонилась шаха,
О милости моля его без страха:
«Коль решено мои окончить дни,
Последней просьбы ты не отклони!»
Сказал ей шах: «Коль просишь о прощеньи,
Знай – непреклонен я в своем решеньи.
Коль способ казни просишь изменить,
Знай – только так хочу тебя казнить.
Отсрочки ль просишь ты, полна боязни?
Знай – ни на миг не отложу я казни.
Иль чтоб царевич снизошел к тебе?
Знай – откажу я и в такой мольбе».
Она в ответ: «Мне не нужна пощада,
Великий царь, отсрочки мне не надо.
Просить не стану, государь благой,
Чтоб казни предал ты меня другой.
Коль, справедливый, дашь мне разрешенье,
То не о том услышишь ты моленье.
Сверши, о чем молю з свой смертный час!)
И шах сказал: «Ты слышала приказ.
О сказанном просить я запрещаю,
Все прочее исполнить обещаю».
«Коль в униженьи, – молвила она, –
Конем я быть затоптана должна,
Я об одном молить тебя хотела –
Пусть конь его мое растопчет тело!
Возлюбленный пускай казнит меня,
Пусть вскачь погонит своего коня;
Коль он меня растопчет в униженьи,
Я буду жить в моем к нему стремленьи,
И в смерти буду счастлива стократ,
Огнем любви я вспыхну меж Плеяд.
Я – женщина и сердцем не смела.
Мне кажется, уже я умерла.
Но все ж была я подданной твоею:
О жалости тебя молить я смею!»
Смягчился шах от горести такой,
Да что там! Слезы проливал рекой.
От этих слез пыль превратилась в глину.
Он женщину простил и отдал сыну.
Коль ты мне друг, рассказ мой, может быть,
Тебя научит, как должны любить.


Шахид Балхи
Об авторе
Шахид Балхи (ум. в 936 г.) – как свидетельствует его имя, происходил из города Балха (на территории современного Афганистана). Писал стихи на арабском и персидском языках, ему принадлежат также сочинения по философии. Сохранившиеся стихи Балхи проникнуты глубокими раздумьями о смысле жизни.
Стихи
Перевод В. Левика

Видно, знанье и богатство – то же, что нарцисс
и роза,
И одно с другим в соседстве никогда
не расцветало.
Кто богатствами владеет, у того на грош
познаний,
Кто познаньями владеет, у того богатства мало.

* * *

Когда бы дым валил от горя, как от костра лесного,
Лишился б мир, закрытый дымом, сияния дневного,
Скитаясь, этот мир прошел я от края и до края,
Но видеть мудреца счастливым, увы, мне было б ново.

* * *

Бродил я меж развалин Туса, среди обломков и травы.
Где прежде я встречал павлинов, там увидал гнездо совы.
Спросил я мудрую: «Что скажешь об этих горестных останках?»
Она ответила печально: «Скажу одно – увы, увы»!

* * *

Есть два ремесленника в мире, у каждого своя забота,
Один орудует иглою, другой меж тем прилежно ткет.
Великолепные уборы изготовляет шахам этот,
И только черные паласы готовит неимущим тот.


Абульхасан Фаррухи
Об авторе
Абульхасан Фаррухи (ум. в 1038 г.) – придворный поэт Махмуда Газневида, автор многочисленных касыд. Фаррухн – признанный мастер пейзажа.
Стихи
* * *

Так свежа земля родная, так душиста зелень
луга,
Так вино мое прозрачно, так светла моя
подруга:
Первая подобна раю, с бурной страстью схож
второй,
Третье – с Балхом розоструйным и четвертая –
с весной.
Мир – от влаги поднебесной, луговина – от рейхана,
Ветвь – от прелести зеленой, лес – от чашечек тюльпана:
Первый – шелк, вторая – амбра, третья – юная жена,
А четвертый – взгляд подруги, чье лицо – сама весна.
Алый выводок фазаний, треугольник журавлиный,
Стадо нежных робких ланей, грозный рык из пасти львиной:
Первый спит, вторые правят свой заоблачный полет,
Третье знает, убегая: смерть четвертый им несет.
Соловью приснилась радость, горлинке приснилось горе,
Слышно иволги рыданье, стон скворца в пернатом хоре:
Роза – первому подруга, ива скорбная – второй,
Третьей – пихта, а четвертой – ветвь чинары молодой.
Перевод А. Кочеткова
* * *

Когда в переливы атласа оденется луг молодой
И пышно покроются горы сквозной семицветной фатой, –
Земля, словно царственный мускус, бесценный струит аромат,
И пестрой семьей попугаев блестящие ивы стоят.
Вчерашний предутренний воздух поведал о близкой весне.
Хвала тебе, северный ветер, за радость, врученную мне!
Развеянной мускусной пылью ты снова затеял играть,
А сад – цветоносных красавиц повсюду расставил опять.
Чубучника белые бусы вновь блещут из влажных долин,
И вновь на иудином древе горит бадахшанский рубин.
И розы, как рдяные чаши, приподняты в светлую рань,
И тянет к земле сикомора свою пятилапую длань.
На ветках стоцветные перстни, в стоцветных покровах сады,
Жемчужины – в ливнях небесных, жемчужины – в струях
воды.
И нежными красками неба стоцветно пылающий мир
Подобен почетным одеждам, что дал нам великий эмир.
И стан пробужденный эмира готов к выжиганью тавра.
Любви, песнопений и хмеля настала благая пора.
Как звезды средь чистого неба, сверкая в шелку луговом,
Войска развернулись на воле и встали шатер за шатром.
Ты скажешь: в любой из палаток влюбленная дремлет чета,
И каждая в поле травинка любовной игрой занята.
Звучат среди зелени струны, все поле напевов полно,
И звонко сдвигаются чаши, и кравчие цедят вино.
Смущенных красавиц упреки, объятья, любовные сны,
Певцами разбуженный воздух несет дуновенье весны.
Зеленая степь необъятна, как некий второй небосвод,
Ее травяная равнина – пространство безбрежное вод.
В том море виднеется судно, но дышит оно и бежит!
А в небе звезда полыхает и по небу мчаться спешит.
Гора ль повстречается – судно возносится на гору ту,
А встретится солнце – набросит звезда свою тень на лету.
Ужели не чудо природы, что солнце закрыто звездой?
Ужели не чудо и судно, что степью плывет, как водой?
Костры, словно желтые солнца, горят у широких ворот,
Ведущих к шатру золотому, где шах многославный живет.
Мирьядом светящихся копий щетинится пламя костров:
Червонным текучим расплавом то пламя назвать я готов.
Орудья тавра багрянеют, в огне раскалившись давно:
Так в пламенно-зрелом гранате багряно пылает зерно.
Вот – дикие кони степные: не мыслят они о тавре.
Вот – юношей зорких отряды: дивлюсь их отважной игре.
Но им ли соперничать с шахом? Хвалю его доблестный жар:
Он скачет с петлей наготове, как юноша Исфандиар.
Петля изгибается, вьется, подобно прекрасным кудрям.
Но помни: крепка ль ее хватка – ты скоро изведаешь сам.
Всечасно иные изгибы в искусной петле узнаю:
Как будто жезлом Моисея ее превратили в змею.
Она, исхпщренная, краше девических юных кудрей
И крепче испытанной дружбы старинных и верных друзей.
Коня за конем приводили, готовясь им выжечь тавро,
И наземь валили ретивых, арканом опутав хитро.
На каждом коне ожерелье, как горлицы дикой убор, –
Аркан венценосца, который над миром державу простер.
Кто б ни был веревкой охвачен, петлей перекручен вдвойне,
Носить ему знак падишаха на лбу, на плече, на спине!
Перевод А. Кочеткова
* * *

Я сказал: «Только три поцелуя, солнце прелести, мне подари».
Отвечала: «От царственных гурий поцелуев не жди на земле».
Я сказал: «Иль расстаться мне с миром, чтоб вкусить поцелуи
твои?»
Отвечала: «Бесплатного рая не добудешь, рожденный во зле».
Я сказал: «Что же, гурия рая, все скрываешь свой лик от
меня?»
Отвечала: «В обычае гурий укрываться, как искра в золе».
Я сказал: «Но тебя невозможно увидать, молодая луна!»
Отвечала: «Луна своенравна, но ее ли предашь ты хуле?»
Я сказал: «Укажи мне, кого же расспросить о приметах твоих?»
Отвечала: «Узнается солнце, не имея примет на челе!»
Я сказал: «Видишь, как меня сгорбил стан твой стройный,
подруга моя?»
Отвечала: «Отныне подобен будешь луку, мой друг, – не
стреле».
Я сказал: «Неужели нельзя мне каждый день любоваться
тобой?»
Отвечала: «Снижаются ль звезды, если небо исчезло во мгле?»
Я сказал: «Нет звезды, о подруга, – только слезы остались в
очах».
Отвечала: «Слеза не нужна мне, как цветочная влага пчеле».
Я сказал: «Ты лицом посвежеешь от ручьев, что из глаз я
пролью».
Отвечала: «То сад расцветает от воды, что таится в скале».
Я сказал: «Дай, лицо я приближу к молодому лицу твоему».
Отвечала: «Приблизь, ведь тоскует и шафран о весеннем тепле».
Перевод А. Кочеткова
* * *

Я видел блеск Самарканда, луга, потоки, сады,
Я видел дивные блага, что он рассыпал кругом.
Но сердце ковер скатало, покинув площадь надежд, –
Как быть, коль нет ни дирхема в моем кармане пустом!
Хоть райских садов и восемь, в раю лишь один ковсар –
От мудрых в городе каждом услышишь рассказ о том.
Садов здесь тысяча тысяч, ковсары здесь без числа, –
Что пользы? Жаждой томимый, вернусь я назад в свой дом.
Смотреть на блага земные, когда в руке ни гроша, –
Отрубленной головою на блюде лечь золотом!
Перевод И. Гуровой

Насир Хосров
Об авторе
Насир Хосров (1003–1088) – персидско-таджикский поэт, автор многочисленных философских трактатов, проповедник еретического учения исмаилитов. Насир Хосров в своих стихах проповедовал идеи рационализма, справедливости, в чем резко расходился с официальной идеологией.
Стихи
В осуждение поэтов-панегиристов

Не трать на низкого хвалебных
слов –
Кто ожерелья тратит на ослов?
О суетном печешься ты напрасно,
Ведь царство двух миров тебе
подвластно.
И сам себя стыду ты предаешь,
Когда твой рот твердит повсюду ложь,
Когда ты хвалишь низкое деянье –
Честь предаешь свою на поруганье.
Твой о «великом» шаха просит стих.
Позор для разума в словах твоих.
Не восхваляй, не оскорбляй при этом
Умы, что проникают в мрак за светом.
Как те поэты, ты не пустословь –
Честь потеряв, вернуть не сможешь вновь.
Ни назиданьем их стихотворенья,
Ни мудростью не радовали зренье.
Стремится к золоту такой поэт,
Душа слепая не увидит свет.
Чего желают эти пустомели,
Ослов одевши блеском ожерелий?
Эмиром слова быть – певца удел.
Пусть бог хранит его от этих дел.

* * *

В горьких раздумьях моих вся истомилась душа.
Тщетно я людям внимал, мудрых возжаждав речей.
Лгал мне и тот и другой, лгали глупец и слепец,
Стал у пророка искать я указанья путей, –
Но про корана стихи тщетно я спрашивал всех,
Молвить кому бы я смог: душу мне знаньем согрей!
Дом я покинул тогда; бросил, в скитанья спеша,
Сад, где пестрели цветы, тканей узорных пестрей.
Лгал мне и тюрк, и араб, некто из Синда, индус,
Старый румиец, и лгал так же мне сын твой, о Рей!
Спрошен был мною в пути тот, кем не чтится творец,
И манихей, и сабей, спрошен был мною еврей.
Часто, на камни ложась, из облаков свой шатер
Я мастерил и в глуши спал наподобье зверей.
Я по горам проходил выше высокой луны,
Спутником рыб по волнам несся я ветра быстрей.
То я блуждал по пескам жарче горячей золы,
То по стране, где зимой мрамора тверже ручей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45


А-П

П-Я