— Да без вопросов. Я передам ему твой отказ.
Мы припарковались перед больницей, и Майк прикрепил на ветровое стекло парковочное полицейское удостоверение. Охранники за стойкой, кажется, бодрствовали достаточно для того, чтобы узнать нас, и пропустили, не спросив документов.
Мерсер ждал в приемной Дитриха. Секретарша последнего провела нас по коридору в зал заседаний, и я попросила ее передать Дитриху, что мы предпочтем проводить допросы без участия его адвокатов. Видимо, это его немного обескуражило, потому что он заставил нас дожидаться около получаса.
Чэпмен даже успел изучить, что за еду для нас приготовили. Он взял тарелку, отрезал два кусочка черного хлеба, намазал его горчицей и нагрузил сверху ветчины, сыра и помидоров. Пока мы ждали Дитриха, он успел позавтракать. Мы с Мерсером положили себе салат, а Майк рассказал нам о бесконечных допросах пациентов, которые он проводил два утра подряд в «Стайвесант».
Зал заседаний был отделан панелями красного дерева, из мебели здесь стоял длинный массивный стол для конференций и двадцать стульев, обитых зеленой кожей. На стенах висело пять-шесть портретов маслом, изображавших важных седовласых джентльменов в накрахмаленных воротничках. Дальнюю стену занимал портрет человека, в честь которого назвали медицинский колледж, — Петера Минуита в бриджах до колен и с прогулочной тростью. Он выглядел очень самодовольным, возможно, все еще радовался покупке Манхэттена у индейцев в обмен на безделушки стоимостью двадцать четыре доллара.
Но Минуиту было далеко до самодовольства Билли Дитриха, который наконец соизволил прийти. Была уже половина второго.
— Извините, что заставил вас так долго ждать, — сказал он, хотя я ни на секунду не поверила в его искренность. — Итак, что вы можете сказать о том, как продвигается дело? Честно говоря, мы все вздохнули с облегчением, когда вы так быстро задержали того окровавленного парня. Неужели с него действительно сняты все подозрения? — Каждые две минуты Дитрих поднимал левую руку к голове и приглаживал и без того прилизанные волосы. И каждый раз я ждала увидеть на его ладони грязные разводы. Его голова выглядела так, как будто он укладывал волосы кремом для обуви или дизельным топливом.
Чэпмен не собирался раскрывать карты перед Дитрихом, но, с другой стороны, нам и нечего было ему сказать.
— Пока ни с кого не сняты все подозрения, мистер Дитрих. Именно поэтому мы и собираемся перевернуть в вашем заведении каждый камень.
— Мы стремимся оказывать вам всяческое содействие, детектив. И чем скорее вы сделаете свою работу и оставите нас в покое, тем всем будет лучше.
— Тогда давайте перейдем к делу, хорошо? Вы собирались продлять контракт Джеммы Доген в следующем месяце или она доживала в Медицинском центре свои последние дни?
Дитрих попытался уйти от ответа, начав распространяться, как все уважали Доген и как высоки были ее достижения. Чэпмен даже не пытался скрыть раздражения. Он встал, сунул руки в карманы, повернулся к Дитриху спиной и стал ходить вдоль стола.
— Строите из себя крепкий орешек, мистер Дитрих? А не хотите закрыть офис и медицинский колледж на несколько дней и ответить на эти вопросы перед большим жюри? Нет? Тогда отвечайте по-хорошему здесь, на своей территории.
Дитрих посмотрел на меня в поисках поддержки, но я уставилась на блестящую поверхность стола и предоставила Чэпмену возможность оказать давление.
— Ну... э-э-э... на самом деле Джемма была очень упрямой. Она так и не поставила администрацию в известность относительно своих планов. А потом ее убили. Мы знали, что у нее были и другие предложения, но она очень усложнила нам жизнь своим молчанием, мы не могли ничего толком планировать на следующий год.
— Чего же она хотела, мистер Дитрих?
— О, думаю, доктор Спектор вам уже все рассказал. Она хотела, чтобы ее отделение расширилось и стало травматологическим центром. Ей нравилось это направление, но она не хотела заниматься всеми этими проблемами, связанными со сбором средств и тому подобным, без чего расширение было бы невозможно.
Дальше он продолжал в том же духе, делая вид, что его самого удивляют те проблемы, которые олицетворяла для администрации Джемма Доген. Казалось, они со Спектором отрепетировали эту маленькую кантату на два голоса.
— Все, — прервал его Чэпмен. — Хватит. Вы сами хотели, чтобы Доген осталась, или делали все возможное, чтобы выпереть ее из больницы?
— Это же было бы не только мое решение, детектив Чэпмен. Я хочу сказать, в такой ситуации все решает президент «Минуита», а он действует отдельно от...
Его попытки откреститься от решения профессиональной судьбы Джеммы Доген лучше всяких слов говорили о том, какой «поддержкой» она пользовалась внутри больницы.
— Врачи из других больниц восприняли бы это с недоумением, так?
— Прекращение контракта Джеммы с нашей больницей?
— Ее увольнение? Пинок под зад? Вы же собирались ее вышвырнуть?
— Ну... я бы не стал употреблять такие резкие слова, детектив. Думаю, некоторые ее коллеги надеялись, что она предпочтет уйти сама. Вернуться в Лондон, ведь она часто говорила об этой возможности. А вы говорите так, будто у нас плелись какие-то черные заговоры. Она была бойцом, наша Джемма, но при этом бесценным сотрудником больницы. Для нас это невосполнимая утрата.
Чэпмену надоело, что из-за этого типа мы зря теряем время.
— Тогда, думаю, вы не станете возражать, чтобы большое жюри просмотрело некоторые ваши архивные записи? Алекс, не хочешь показать мистеру Дитриху некоторые повестки из тех, что ты принесла с собой?
— Да, разумеется. — Я открыла папку и достала длинные белые листки — «повестки о явке в суд для представления имеющихся у лица письменных доказательств» — по моей просьбе Лора подготовила их с утра.
— Мы бы хотели получить у вас все бумаги по студентам с программы подготовки нейрохирургов, мистер Дитрих. Я так понимаю, их не очень много — восемь-десять человек. Мы бы хотели посмотреть на их заявления, на копии их дипломов...
Теперь Дитрих приглаживал волосы уже двумя руками. Он нахмурился и даже начал заикаться:
— Я... я... э-э-э... я не понимаю, я... что вы хотите здесь найти? В этих бумагах ничего нет...
— А вот эта повестка касается записей по персоналу и остальным работникам факультета, — перебила его я. — Как видите, запрос относится ко всей документации, дипломам, информации о зарплате, жалобам и любой переписке с администрацией относительно Джеммы Доген. Там еще много всего, это только основные пункты.
Дитрих нервно просмотрел бумаги, которые я передала ему.
— Я должен показать это нашим юристам. Большая часть запрашиваемой информации конфиденциальна, и я не могу...
— Думаю, ваши юристы захотят поговорить со мной, мистер Дитрих, но уверяю вас, запрашиваемая информация не подпадает под раздел «врачебная тайна». Мы не требуем информации о пациентах. Это касается только персонала, и я уверена, ваши адвокаты скажут, что чем раньше вы передадите нам эти материалы, тем раньше мы от вас отстанем. — Мне и самой меньше всего хотелось лишний раз видеть липкие волосы Билла Дитриха.
У него на лбу выступил пот. Чэпмен подождал, пока выветрятся профессиональные термины, и перешел в атаку на личную жизнь.
Он обошел стол, встал за спиной у Билла Дитриха и одной рукой оперся на высокую спинку его стула, нависнув над заведующим.
— Я знаю, это была ужасная трагедия для многих сотрудников больницы, но мне прекрасно известно, мистер Дитрих, что для вас это был еще более жестокий удар.
Дитрих поднял голову и посмотрел на Чэпмена. Повестки в его руке задрожали.
— Мы в курсе ваших отношений с Доген, доктор Дитрих. У нас есть к вам несколько вопросов и на эту тему.
Дитрих быстро мотнул головой, чтобы проверить, плотно ли закрыта дверь.
— Послушайте, не знаю, кто вам сказал о нас, но мы с Джеммой расстались много месяцев назад, не меньше полугода назад. В наших отношениях не было ничего, что имело бы отношение к этой ужасной истории, абсолютно ничего.
У него даже лицо порозовело, голос почти сорвался на крик.
Мерсер неспешно, но твердо просунул ногу в приоткрытую Чэпменом щель в бронированном бункере Дитриха, задав следующий вопрос:
— Расскажите нам, что за отношения у вас были шесть месяцев назад и какими они стали в последнее время?
Дитрих выглядел, как загнанный зверь, окруженный тремя охотниками. Заведующий не мог уйти и объяснять потом всем в больнице, что разговор пришлось прервать, поскольку он отказался отвечать на вопросы о своей личной жизни.
— Все очень просто. Год назад, возможно, четырнадцать месяцев назад, мы проводили очень много времени вместе, работая над одним проектом для колледжа. Планировали форум для Всемирной организации здравоохранения, обсуждали вопросы, связанные с травмами мозга. Джемма была в этом великолепна, неподражаема. Думаю, вам достаточно будет узнать, что у нас случился роман. Однажды мы ушли отсюда вместе, я проводил ее домой, и она пригласила меня выпить. Вам нужны подробности, мистер Уоллес, или вы сами догадаетесь, что было потом?
Мерсер задал ему еще несколько стандартных вопросов: как часто они виделись? где проводили время вместе? и как закончился их роман?
— Это была инициатива Джеммы. По правде говоря, я собирался на ней жениться. Сначала ей понравилась эта идея, но потом она быстро охладела. Как раз в конце лета она вернулась из поездки в Англию и сказала, что не хочет больше меня видеть.
— И вы отступились, вот так просто?
— Вы хотите сказать, не стал ли я как дурак бегать за ней по операционной с ножом для мяса? Извините, но это не для меня.
— Но вы не пытались встретиться с ней вновь, позвонить ей? — спросила я.
— Разумеется, вначале я пытался. Но, как я уже говорил, она была упряма. Она не была против того, чтобы время от времени провести вместе ночь, но все это как-то без души. И мы не обсуждали больничные дела.
— И когда же вы провели вместе последнюю ночь? — поинтересовался Мерсер.
Дитрих немного поколебался, как будто взвешивая ответ и прикидывая, сможем ли мы сравнить его с показаниями привратника или соседей.
— За неделю до ее смерти. Джемма позвонила мне, спросила, не хочу ли я с ней поужинать. Мы ушли отсюда достаточно поздно и заехали к «Билли», это на Первой авеню. Затем вернулись к ней. Занялись любовью, потом заснули. Я поехал к себе, когда она пошла на пробежку. Вот и все. Хотя, думаю, кто бы из моих «друзей» ни сообщил вам о нашем с Джеммой романе, — добавил Дитрих презрительно, — он не преминул упомянуть о деньгах, которые она мне одолжила.
— Да уж, — солгал Чэпмен, — мы сами задавались вопросом об этих деньгах, едва взглянув на выписки с ее банковских счетов.
Разумеется, мы этого еще не сделали. Но такой поворот разговора убережет нас от сюрпризов в будущем, когда мы все-таки проверим ее счета.
— Не волнуйтесь, детектив, я располагаю средствами. Я все верну.
— Это был единичный случай? — продолжал блефовать Чэпмен.
— Да, в прошлом июле. Сорок тысяч долларов.
Я, казалось, могла прочитать мысли Майка. Сорок штук. Больше, чем многие зарабатывают за год. Доген дала ему деньги, когда их роман был в самом разгаре, а он все еще не вернул эту сумму.
— Она требовала вернуть долг? — спросил Майк. Он сознательно не произнес «в последнее время». Он хотел знать, говорили ли они с Джеммой о деньгах в упомянутую Дитрихом встречу.
— Джемма не слишком беспокоилась о деньгах. Мы провели вместе выходные на Восточном побережье. Ходили на аукцион старинных автомобилей. Там я увидел «ДеЛаж», в который невозможно было не влюбиться. Тридцать второго года, редкая машина. Она сказала, что хочет, чтобы я купил его. Но я не мог себе это позволить. Тогда она дала мне деньги, в тот момент это был вроде как подарок, но когда сделка была оформлена, Джемма, уже... как бы это сказать... самоустранилась из моей жизни. И сказала, что я могу вернуть ей деньги, когда у меня появится возможность. Уверен, вы знаете, что она не была меркантильной. Денег у нее было больше, чем ей требовалось или чем она могла бы потратить.
Дитрих оттолкнулся от стола и встал:
— Если у вас есть еще вопросы ко мне, вы сможете задать их позже. А сейчас поговорите с персоналом. Я собрал людей, которых вы просили, и хотел бы, чтобы вы с ними поговорили и они смогли вернуться к своим пациентам и делам. Я же пройду в свой кабинет и посоветуюсь с нашими юристами по поводу этих бумаг.
Прежде чем взять со стола повестки, Дитрих провел левой рукой по волосам, а правой достал из кармана связку ключей и стал перебирать их, пока не зажал один между большим и указательным пальцем. Наверное, это был ключ от его кабинета.
Дитрих вышел, не произнеся больше ни слова, но я заметила, что из его кулака свисает брелок — в виде маленького Тауэрского моста. Значит, у него точно такой же брелок, как у Доген, брелок от тех самых ключей, которые так и лежат у меня на тумбочке, потому что я забыла вернуть их Мерсеру. Интересно, подумала я, а ключи от квартиры Джеммы у него остались?
19
Джон Дюпре был первым из тех, кого мы решили повторно допросить о событиях того вечера, когда убили Джемму Доген. Он вошел в комнату, пожал нам руки, улыбнулся мне, и я поняла, почему Морин Форестер сочла его привлекательным. Он не стал набивать себе цену обычным нытьем о том, как дорого его время и как все устали от нашего присутствия в больнице. Джон Дюпре повел себя очень любезно и сказал, что готов нам во всем помочь, чтобы сдвинуть это расследование с мертвой точки.
Несколько дней назад в участке мы уже расспрашивали его о том, как он обнаружил Попса в рентгеновском кабинете. Я извинилась за повторный вызов и сказала, что нам необходимо еще раз прояснить все факты, касающиеся времени убийства.
— Расскажите нам о вашем расписании за предыдущую неделю, — попросила я. — Давайте уточним, что вы делали с понедельника по среду, так мы сможем лучше понять всю картину.
Он отвечал уверенно, глядя мне прямо в глаза.
— Этот случай напоминает мне убийство нашего школьного священника еще там, на Миссисипи, — начал Дюпре с легкой улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45