стол был сервирован по всем правилам хорошего тона, с вилкой слева от тарелки, с ножом справа, с хрустальным стаканом под минеральную воду, а сам Хрюндик стоял наготове с салфеткой, перекинутой через руку, как в лучших домах, поглядывая на плиту. Я вошла, и он сразу кинулся перекладывать мне на тарелку со сковородки собственноручно приготовленный им омлет с помидорами (когда я заезжала к маме, она часто делала мне это любимое с детства блюдо, и Гошка про это знал).
Конечно, сердце мое не выдержало, я чуть не расплакалась от умиления. Как это по-детски и одновременно по-мужски: не прощения просить, а встретить меня сервированным столом и любимым блюдом, сделанным своими руками! От моей обиды и следа не осталось; усаживаясь перед тарелкой, на которую сыночек выскребал со сковородки последние омлетные крошки, я ласково спросила:
— А что же ты? Ты не будешь омлет?
— А я такую гадость не ем, — был ответ.
Эта история уже давно перешла в разряд семейных легенд, но вспоминать ее всегда приятно.
— А насчёт «не пьет» ты погорячился, — заметила я мужу. — Мне вот нужен был его паспорт, а он где-то болтался. Я ему на трубку позвонила и спросила, где паспортина, получила разрешение покопаться в секретере. Паспорта не нашла, зато нашла пустую бутылку из-под красного вина.,.
— Хорошего хоть вина, или бормотухи? — уточнил Сашка.
— Нет, какого-то приличного. Я уж его спрашивать не стала, он сам пришел и спохватился, наверное, что я могла наткнуться на плохо спрятанную тару. Говорит мне: забыл тебе сказать, что мы с Васей в субботу купили бутылку вина и выпили. Спрашиваю, по какому поводу? Говорит, отмечали день рождения Джимми Хендрикса. А чем, говорю, закусывали? Отвечает, сыром.
— Ну вот видишь, — обрадовался Сашка. — Прямо как английские лорды, не в подворотне из горла, занюхав рукавом, как, между прочим, я в его возрасте делал, а дома, из бокалов, да еще сыром закусывали. Я им горжусь.
Обсудив молодое поколение, и признав, что не все так плохо, мы перешли к обсуждению наших скорбных взрослых дел.
— Неужели нельзя возбудить дело в связи с .тем, что кто-то в Библии кровью пишет? — возмущался Сашка.
— Нельзя. А по какой статье ты возбудишь? Может, кто-то своей кровью писал. А это не преступление.
— Хорошо. А подпись кровью на договоре? Кровь, между прочим, женская, а договор подписан мужчинами. И чьей же кровью они его скрепляли?
— Саша, пойми, это все еще не указывает на преступление. Может, кто-то добровольно им свою кровь пожертвовал.
— Что за бред! Дурацкие ваши законы!
— Возможно. Но пока не будет бесспорных признаков преступления…
— Ладно, я понял, что с вами, крючкотворами, каши не сваришь, — махнул рукой муж. —Ты мне лучше скажи, мы переезжать будем?
— Наверное, нет.
— А маньяк как же? Мы его уже не боимся?
— Маньяк под контролем.
— И кто его контролирует, позвольте узнать?
— Синцов. Вопросы есть?
— Я, конечно, Андрюхе доверяю, но все же он уже у вас из-под носа удрал.
— Надеюсь, что Андрей это тоже помнит.
— Слушай, а неужели никак нельзя разговорить родственников пропавших женщин? Ты же не думаешь, что они все, как одна, беглянки? С ними явно случилось что-то нехорошее…
— Саша, зачем ты мне на ночь глядя настроение испортил? — сказала я с досадой. — Я стараюсь об этом не думать, а ты тут опять.
— Это смешно, — заявил Стеценко. — Ты не можешь об этом не думать, поскольку это ключевой вопрос всей истории. Если вы поймете, куда они делись, вы все остальное поймете.
— Возможно. И что мы будем делать с нашими знаниями? Вопросы задавать нам некому. Паше Иванову — бесполезно, а главный черт с рогами — вне пределов досягаемости.
— Ты этого имеешь в виду, который кровью пишет? — задумчиво спросил Сашка.
— Его, а кого же еще?
— Но его-то, насколько я понял, ты хоть арестовать можешь? По этому делу о мошенничестве?
— Ну, в общем, да, — нехотя признала я, — Правда, я не уверена, что суд даст санкцию на его арест. Доказательства там довольно хлипкие.
— Да ты что! Ты же уверена, что там афера прокручена с комбинатом!
— Вот именно. Там все на внутреннем убеждении, а это не доказательство.
— Да, жалко, что у нас нет еще банка генетических данных, — сказал Сашка. — Представляешь, как было бы удобно: у нас есть кровь, которую мы исследуем методом генной дактилоскопии, и на тебе — фамилия, имя, отчество и домашний адрес того, от кого кровь произошла. Американцы уже вовсю это внедряют. Берут кровь у граждан, составляют формулу, заносят в компьютер, а если возникает нужда, например, труп какой неопознанный, или от насильника выделения на месте происшествия, р-раз — сверили и уже знают, кого искать.
— Да, было бы неплохо. А вдруг он действительно писал кровью пропавших женщин…
— Слушай, Маша, — вдруг хлопнул себя по лбу Стеценко, — а почему бы тебе действительно не провести генетическую экспертизу? У нас есть кровь из надписей, так?
— Ну, так. Ты хочешь сказать, надо взять какие-нибудь образцы для сравнения у родственников пропавших?
— Ну да. Может, локоны какие-нибудь хранятся, или зубы. У одной дамы, насколько я помню, дочка есть, можно у нее кровь взять. У девочки этой, Юли, есть оба родителя, они могут сдать кровь, этого будет достаточно для решения вопроса, не их ли дочери принадлежит кровь в надписях. Конечно, это было заманчиво. Если бы удалось доказать, что в Библии и на договоре писали кровью пропавших людей, тогда возбудить дело было бы полегче, даже без заявлений родственников. И работать по возбужденному делу — это совсем не то, что украдкой опрашивать людей, которые имеют полное право не пустить тебя на порог.
— Не дадут они никаких образцов, — покачала я головой. — Ты же видишь, они все ничего не хотят.
— Но это же очень подозрительно! — воскликнул Сашка. — В каких бы они ни были отношениях, ведь пропали без следа их близкие. Не может быть, чтобы они не волновались.
— Наверное, ты прав, — сказала я вяло.
— Маша, — Сашка вскочил и потряс меня за плечо, а потом забегал вокруг, расширяя круги, насколько позволяли размеры нашей кухни. — На них как-то влияют, чтобы они в милицию не заявляли! Ну, подумай сама!
— А как? Они ведь все разные люди, и женщины эти разные, ничего между ними общего. Одна — мать семейства, вторая — бизнес-леди. Третья — студентка-хиппи, четвертая, — модель… — я осеклась, не решившись добавить, что пятая — следователь прокуратуры. Но Сашка понял и сжал мою руку.
— Спокойно. Ты никуда не пропала, а здесь, со мной. Поняла? — он заглянул мне в глаза.
Я кивнула, но не удержалась:
— Саша, меня успокаивает мысль, что если я пропаду, ты-то молчать не будешь? Напиши заявление, а?
Сашка дал мне легкий подзатыльник. — Ну что ты за дурочка, а?
Да, конечно, я все понимала. Я была дома, с Сашкой, в относительной безопасности, мои друзья делали все, чтобы меня защитить… Но даже в теплой постельке, прижавшись к любимому мужу, я ощущала черную тоску. Липкий; омерзительный страх сжимал мое сердчишко, не давая расслабиться ни на минуту. И когда я наконец заснула (Сашка-то уже давно спал, похрапывая, а я почти до утра лежала с открытыми глазами, разглядывая видневшуюся в окно блеклую луну, всю в пятнах, словно в фингалах, полученных в пьяной драке), мне приснился Илья Адольфович Эринберг в сутане, в шляпе, надвинутой на лицо, с Черной Библией в руках. И хоть я не видела его лица, я знала, что это он, мой злой гений. Во сне мне стало еще страшнее, чем наяву.
— Хочешь поговорить со мной? — спросил он меня глухим голосом; я почему-то знала, что он при этом не шевелит губами. — Жди.
И исчез в неверном свете побитой луны. Утром Сашка сказал, что во сне я кричала и мычала. И налил мне валокордина.
14
Утром, прежде чем уйти на работу и прежде чем выпустить из дому своих мужчин, я набрала номер Синцова, представляя, как дребезжит его старомодный звонок на мобильнике. Он сразу взял трубку и отрапортовал, что клиент сидит в своем бараке и никуда не дергается.
— Бедный Андрей, ты хоть спал сегодня? — посочувствовала я.
— Нет, всю ночь пил и играл в карты, — ответил он, но голос у него вовсе не был несчастным.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Местные не дали пропасть. Кормят от пуза, да еще и развлекают. Сейчас пойду вздремну, а ребята покараулят.
— Спасибо, Андрюшечка, — с чувством сказала я. Все-таки человек ради меня идет на такие лишения; это говорить хорошо, мол, развлекался до утра, а на самом деле такие бессонные ночи в нашем возрасте дорого даются, уж я-то это знаю.
— Не за что, — отозвался он из областных просторов. — Дружба — закон моря.
А на работе меня уже ждали Мигулько с Гайворонским.
— Машка, мы такое накопали! — завопили они хором, так, что я испугалась.
— Господи, что вы еще накопали? — простонала я, ожидая новых напастей.
Перебивая друг друга, они сообщили, что нашли человека, у которого муж Светловой занимал крупную сумму денег как раз тогда, когда исчезла его жена.
— Это уже кое-что, Маня! — возбужденно орал Мигулько. — Теперь есть о чем поговорить!
— Слушайте, как вам это удалось? — я была потрясена. Хотела было язвительно добавить, что эту бы энергию направить на работу по реальным уголовным делам, а то что ни дело, так «не представилось возможным», но вовремя прикусила язык. Что я, в самом деле? Люда тратят свое личное время на мои, между прочим, проблемы. И вместо того, чтобы поклониться им в пояс, я еще буду шутить не совсем удачно… Но я же испытываю к ним благодарность, просто мне все время, как говорила моя бабушка, шлея под хвост попадает. Ну что мне с собой сделать? В экстремальных условиях во мне просыпается извращенный юмор, в качестве защитной реакции организма. Одна надежда, что мои друзья и коллеги знают меня, как облупленную (интересно, откуда взялось это выражение) и уже сто лет мирятся с некоторыми малоприятными особенностями моей личности.
— А вот удалось! Наведение справок, опрос, наблюдение, оперативное внедрение, и другие оперативные мероприятия…
— Стоп! Какие оперативные мероприятия могут быть, если уголовного дела нет? — спроси-ла я подозрительно. — Мне совсем не нужно, чтобы вас потом прокуратура плющила за превышение служебных полномочий.
— Обижаешь, Маша, — надулся Мигулько, а Гайворонский добавил:
— И плохо знаешь закон об оперативно-розыскной деятельности. Есть такая замечательная штука — дело предварительной проверки.
— Но у вас нет пока сведений о совершении преступления!
— Ты слово уловила — «предварительной»? Если агент Вася приходит и сообщает, что его друг Петя, старый «медвежатник», только что вышел из тюрьмы и ограбил банк, то, конечно, заводим реальную «корочку».
— А если Вася сообщает, что старый «медвежатник» Петя, склонный к совершению тяжких преступлений, вышел из тюрьмы и вполне может организовать банду, то мы заводим что? — Мигулько посмотрел на напарника, тот на меня:
— Дело предварительной проверки, И ее проводим.
— А… — открыла я было рот, но Мигулько не дал мне ничего сказать.
— Закон читай, Маша. А в законе сказано: основанием для проведения ОРМ являются, в том числе, ставшие известными органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность…
— То есть нам, — подхватил Игорь Гайворонский.
—… сведения, в том числе, о лицах, без вести пропавших.
— А мы такие сведения получили. Аж о четырех лицах, пропавших без вести.
— Да? — прищурилась я. — А вот Кораблев в свое время мне говорил: никогда не принимай информацию, которую ты пока не знаешь, как реализовать. Если тебе агент Вася по секрету сообщает, что его друг Петя убил и закопал кого-то, не надо принимать такую информацию до тех пор, пока Петя пальцем не ткнет в яму.
Опера переглянулись и совершенно одинаково хмыкнули.
— А Кораблев слишком много говорит, — сказал Мигулько.
— И получит за это, — добавил Гайворонский.
— Хотя можно подумать, что Машка этого не знает, — продолжил Мигулько.
— Не знаю, — искренне сказала я. — Я вообще мало что понимаю в ваших оперативных тонкостях.
— Не надо прибедняться! — зашумели они хором.
— Нет, в самом деле: Кораблев мне еще говорил в свое время, что ни один опер добровольно не заведет оперативные «корочки», если не уверен, что их реализует.
— Нет, все-таки он слишком много говорил! — возмутился Костя Мигулько.
— Маша, ты серьезно думаешь, что если речь идет о твоей безопасности, мы будем мелочиться? И прикидывать, реализуем информацию или нет? Срубим «палочку» или не срубим? Обижаешь!
Я повинно склонила голову.
— Простите, если можете.
— Простим? — переглянулись они.
— Простим, — сказал Мигулько, как старший по званию. — Она и вообще-то с прибабахом, а сейчас, на фоне последних событий, и совсем неадекватна.
Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.
А информацию они раскопали действительно ценную. Нашли сослуживца мужа Светловой —профессора из того же института, где муж преподавал, будучи доцентом. Вообще на работе у господина Светлова почти не говорили об исчезновении его жены. Ну, пропала, и пропала. Здраво рассудили, что если бы тут был какой-нибудь криминал, Светлов бы уже давно звонил во все колокола. А раз все тихо, то вывод напрашивается один: сбежала с любовником. А поскольку все там — интеллигентные люди, то в душу к рогатому мужу никто не лез. Захочет — расскажет. Источник же, найденный операми, клянется, что Светлов в один прекрасный день, пока еще никто не знал об исчезновении его жены, вызвал его на разговор. Пригласил в ресторан и после длинных экивоков попросил взаймы. Все знали, что источник вовсю репетирует детей больших начальников, способствует их поступлению в вузы, поэтому денег не считает, так что в долг брали все, кому не лень, но пустяковые суммы. Светлов же попросил действительно много.
Профессор, как он сам рассказал, сначала поломался, но Светлов без звука предложил в залог свою трехкомнатную квартиру. При этом цели займа не объяснял, просто сказал, что очень нужно. Профессор же, как человек воспитанный, и не уточнял, на что нужны деньги.
Поскольку у Светлова в институте была хорошая репутация, профессор даже не стал договариваться о процентах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27