Он и его хозяева, что скрываются за его спиной.
— Поговорите с ним, господин министр. Успокойте его. Я не хочу, чтобы он стал моим врагом.
— А мне не нравится, что он пытается противопоставить нас друг другу. Ему придется подождать, когда я буду готов поговорить с ним. Если ему это не нравится, хрен с ним.
— Послушайте, вы должны понять, что в его силах повернуть все это против нас самих.
— У нас достаточно дел, чтобы не забивать себе головы его проблемами. Я получил секретную информацию относительно американской операции в Калининграде.
Там происходят события, которые могут принести нам серьезные неприятности, хотя я не знаю точно, какие именно. Мы должны быть готовы принять срочные меры, если в этом возникнет необходимость. Мне кажется, что в создавшейся обстановке ты сам должен взяться за это дело.
— Это меня не интересует. Я уже сделал все.
— От тебя потребуется нечто большее. Мне нужно снаряжение, могут понадобиться и люди. Если ты считаешь, что можешь сейчас умыть руки, то совершаешь серьезную ошибку.
— Видел я гребаные ваши игры! Я уже сказал, жалею, что ввязался в это дело!
— Ничего не поделаешь, Хвостов. Жизнь — это политическая игра, с того самого момента, как еще в детстве мы соперничали друг с другом, стараясь завоевать внимание родителей, отхватить себе то, что лучше и интересней. Я уверен, что именно тогда мы научились предательству. Семья является школой предательства, где мы становимся иудами и любимый брат превращается во врага, верно?
— Не знаю. Я перестал вас понимать, господин министр.
— Вот как? Только не забывай, что именно ты был на той шхуне в Хабаровске.
— У вас все? — спросил Хвостов, не скрывая сарказма.
— Нет. Мне нужно, чтобы ты использовал свои многочисленные связи, несмотря на то, что я отношусь к ним с презрением. Пришло время немного помутить воду.
Там есть фракции, которые вполне могут разделять нашу общую точку зрения. Мне представляется, что пора вытащить их на яркий свет общественного внимания.
— Что вы хотите этим сказать? — недоуменно спросил Хвостов.
— У националистов, сепаратистов, коммунистов и реформаторов есть общая цель — помешать поступлению иностранной помощи в Россию. Мне кажется, нужно, чтобы кто-то обратил на это их внимание, не так ли? Кроме того, интерес к этому должны проявить военные и ФСБ, несправедливо лишенные возможности воспользоваться щедростью наших врагов и утратившие таким образом способность забрать что-то для собственных нужд. Ты не считаешь, что кому-то следовало поинтересоваться, как они относятся к этому и что собираются предпринять? Даже церковь и организованная преступность кровно заинтересованы в этом. Понимаешь, Хвостов, чем мощнее давление на Старинова и его друзей на Западе, тем быстрее мы достигнем своих целей. У тебя щупальца повсюду. Думаю, пора воспользоваться ими.
— То, о чем вы говорите, — Хвостов стал заикаться от волнения, — вряд ли можно выполнить за несколько мгновений.
— Тогда принимайся за дело немедленно. Не забывай, Хвостов, что без человека, который не может показать, на что он способен, легко обойтись. Итак, о чем еще ты хотел поговорить?
— Вы не дали мне ответа на вопрос, по поводу которого я позвонил.
Относительно передаточной инстанции, как вы назвали его.
— Я сказал, чтобы он убирался ко всем чертям! С этого момента я буду разговаривать только с его хозяевами и только в такое время, когда это меня устраивает. А если ты не выполнишь того, что я тебе поручил, Хвостов, то же самое будет относиться и к тебе. Если ты вообще останешься на прежнем месте. А теперь будь здоров, Хвостов. И будь наготове, когда понадобишься.
— Подождите, не отключайтесь. Вы слышите меня? Черт побери, вы меня слышите? Алло, алло, алло... — Из телефона в его потной руке отчетливо доносился низкий гудок. Он выругался и швырнул трубку в угол. — Проклятье!
Какой-то звук снова привлек его внимание к женщинам, которые, прижавшись друг к другу, боязливо смотрели на него.
— А вы чего уставились? Идите сюда и покажите на что вы способны! — Это были слова его собеседника. На что он способен! Хвостов сел на скамью и устроился поудобней. Когда женщины вернулись на прежнее место и принялись за работу он закрыл глаза. Политические игры. Грязное дело. Есть множество других занятий, которыми он занимается с большим удовольствием.
Глава 23
Вашингтон, округ Колумбия, 6 января 2000 года
В сером тренировочном костюме и с бейсбольной шапочкой «Балтиморские иволги» на голове, обутый в кроссовки «Найк», Алекс Нордстрем бежал трусцой по центральному бульвару Молл американской столицы. На лице его застыло выражение спокойной сосредоточенности, и он полностью отдался привычному ритму, с которым длинные ноги несли его по аллее. Алекс приближался к второй половине своей утренней дистанции, он чувствовал, как его кровь насыщается кислородом, а мышцы бедер и икр уже испытывают приятную расслабленность.
Согнутые в локтях руки двигались в привычном ритме с ногами, он видел перед собой Конститьюшн-гарденс и уходящую ввысь мраморную иглу памятника Вашингтону. Здесь Алекс обычно поворачивал назад, на восток, завершая двухмильную утреннюю пробежку. Не исключено, что сегодня ему придется немного подождать, в зависимости от того, появится ли Блейк в условленное время.
Нордстрем сомневался, что ему повезет, принимая во внимание, что заместитель государственного секретаря и глава Бюро иностранных дел в Госдепе был человеком, механизм внутренних часов которого, казалось, безнадежно испортился еще в бытность его лучшим студентом Алекса, преподававшего политологию в Джорджтаунском университете.
Нордстрем продолжал неторопливо бежать по аллее, не видя причины спешить.
К северу от бульвара возвышались массивные громады зданий Федерал-трайэнгл, уходившие дальше к Пятнадцатой улице. Их крыши краснели сквозь оголенные ветви деревьев. На юге Нордстрем видел белые колоннады и галереи здания Министерства сельского хозяйства. Он размеренно дышал, и выдохнутый им воздух на утреннем морозце тут же превращался в белый пар, однако привычный ритм ускорил обмен веществ в его организме, и Алекс не обращал внимания на то, что холодные порывы ветра со стороны Потомака срывают градинки пота с его щек и лба. На спине, между лопатками, тренировочный костюм промок и стал темным от пота, но это был здоровый приятный пот, вместе с которым через поры его тела уходили напряжение и усталость.
Справа от него по улице проносились дорогие автомобили с сидящими в них элегантно одетыми мужчинами и женщинами. В большинстве своем автомобили поворачивали на север или на юг по Семнадцатой улице, направляясь к музеям в центральной части города или к правительственным зданиям. Некоторые машины продолжали ехать вперед мимо Рефлектинг-пул к тому месту, где Конститьюшн-авеню превращалась в шоссе № 66, уходившее на мост и дальше в сторону Арлингтона.
Примерно в миле позади Нордстрема золотой купол Капитолия отражал лучи утреннего солнца, уже освещающего красные кирпичные башенки Смитсоновского замка. На широком пространстве Молла фигуры пешеходов и бегунов растянулись по дорожкам на различных этапах своего утреннего ритуала. Белки и голуби ссорились из-за скудных крошек зимнего рациона, а юные студенты колледжей, в теплых пуховых куртках и вязаных шапочках, которые приехали в столицу на время каникул, направлялись к маленькому круглому катку, расположенному рядом с Музеем естественной истории, с коньками, которые несли перекинутыми через плечо на связанных шнурках. События недельной давности на Таймс-сквер, похоже, оказали на парней и девушек не большее влияние, чем на белок и голубей.
Это что, способность быстро восстанавливать физические и моральные силы, присущая молодежи!? — подумал Нордстрем. Или, может быть, уже укрепившаяся стойкость поколения, родившегося в эпоху, когда терроризм стал постоянно присутствующим фактором, чем-то вроде природных катаклизмов, таких как землетрясения и ураганы? Алекс не был уверен, что ему хочется знать это, и надеялся, что причина скорее в первом. По крайней мере на него величие столицы производило достаточное впечатление, чтобы в голове начинал звучать припев гимна «Звезды и полосы», вызывая ощущение глубокой преданности усыновившей его стране.
У Четырнадцатой улицы он замедлил темп и перешел на бег на месте, ожидая перерыва в потоке транспорта, затем покинул Молл и оказался у газона вокруг памятника. Здесь начинался постепенный подъем к основанию гигантского обелиска.
Нордстрем наклонился вперед, побежал вверх и в этот момент услышал сзади звук бегущих ног. Он оглянулся и увидел, что Блейк следует за ним всего в нескольких ярдах позади. Нил был атлетически сложенным мужчиной тридцати пяти лет с правильными чертами лица и длинными — для Вашингтона — светло-каштановыми волосами. Он был в черном тренировочном костюме «Спидо» с ярко-голубыми полосами по бокам и выглядел в точности так, как должен выглядеть молодой представитель общественной элиты.
— Нил, — Нордстрем чуть замедлил бег, — ты давно преследуешь меня?
Блейк кивнул в сторону Четырнадцатой улицы.
— Я пробежал мимо Овала и увидел, как ты пересекаешь улицу, — ответил он.
— Мог бы догнать тебя раньше, но встретил симпатичную девушку, которая заблудилась и нуждалась в помощи так что пришлось остановиться на несколько минут. К тому же мне хотелось предоставить тебе несколько дополнительных минут спокойного бега.
— Подумать только, какая забота! — улыбнулся Нордстрем. — Ты взял у нее телефон? На случай, если она заблудится снова?
— Уже лежит в надежном месте, — Блейк похлопал по карману.
Нордстрем одобрительно кивнул. Некоторое время они молча бежали рядом, поднялись на вершину холма и начали спуск к Рефлектинг-пул. Лучи утреннего солнца отражались от поверхности воды.
— У меня есть кое-что для тебя, — начал Блейк. — Получить эти сведения оказалось нелегко. Если кому-нибудь станет известно, что это я организовал утечку информации, мне придется принять предложение кузена Стива из Чикаго, который все время приглашает меня открыть вместе с ним булочную.
Нордстрем молча кивнул.
— Ты слышал о промышленной корпорации «Лиан-груп»? — спросил Блейк.
— Разумеется.
— Это они изготовили товар, использованный в Нью-Йорке.
Нордстрем снова кивнул. Его лицо стало серьезным и задумчивым.
— Как относительно покупателя? — спросил он.
— След ведет к русскому дилеру. После этого теряется.
Наступила длительная пауза.
— Проклятье, — произнес наконец Нордстрем качая головой.
— Я и не рассчитывал, что моя новость тебе понравится, — согласился Блейк.
Нордстрем снова замолчал.
— Это все?
— Пока все. Если узнаю еще что-нибудь, дам знать.
— Спасибо, — улыбнулся Нордстрем. — Я рад, что поставил тебе тогда отличную отметку.
— Я заслужил ее, — возразил Блейк. Нордстрем посмотрел на него.
— Самонадеянный молокосос, — улыбнулся он.
— Все идет к тому, что ты был тогда прав, Горд, — сказал Нордстрем по телефону.
Он только что вернулся домой после пробежки, принял душ, облачился в махровый халат и теперь говорил с Гордианом о том, что узнал от Блейка.
— Я почти жалею, что оказался прав, — сказал Гордиан. — Эта «Лиан-груп»... я слышал о ней раньше. По-моему, это название упоминалось во время слушания дела о финансировании избирательной кампании Томпсона несколько лет назад, не так ли?
— Совершенно верно, — кивнул Нордстрем. — Доказательства, что корпорация финансировала его избирательную кампанию из китайских государственных средств, не были такими же убедительными, как в случае с «Липло» и некоторыми другими иностранными фирмами, но, тем не менее, они были достаточно вескими. По моему мнению, пожертвования «Лиан-груп» поставили по крайней мере двух сенаторов в более выгодное положение по сравнению с их соперниками и, вполне возможно, привели их к победе.
— Я по-прежнему мало что понимаю в этом деле, подобно Меган. Какая может быть связь между Лиан-груп" и русскими? И, конкретно, какими русскими?
Нордстрем сидел на краю дивана у себя в гостиной, наклонившись вперед и рассеянно наматывая на палец телефонный провод.
— У меня нет доказательств, и я могу только гадать, — произнес он. — Мне нужно покопаться в бумагах, Горд, заглянуть в архивы, прежде чем смогу сказать тебе что-то определенное, на что ты сможешь положиться.
— Говори, я понимаю твое положение.
— Есть обстоятельства, которые указывают на то, что в это дело замешан российский министр Иван Банкиров. Долгое время он поддерживал тесные отношения с корпорацией «Лиан-груп», а также с китайскими руководителями. Кроме того, следует иметь в виду, что семья Башкировых до прихода большевиков имела обширные коммерческие интересы по всей Азии.
— Каковы его мотивы?
— Башкирова вряд ли можно назвать американофилом... я не уверен, что это правильный термин. Как ты думаешь?
— Не знаю, — ответил Гордиан, — однако смысл Достаточно ясен.
— Как бы то ни было, он не доверяет капитализму и демократии и, подобно многим людям его поколения, предпочел бы спасти прежнюю коммунистическую систему, внеся в нее некоторые изменения, вместо того чтобы уничтожать ее целиком. Кроме того, хотя Башкиров и не является крайним националистом в духе Педаченко, он, вне всякого сомнения, занимает шовинистическую позицию, когда речь заходит о культуре.
— Ты хочешь сказать, что он мог помешать проамериканским инициативам Старинова, сделать так, что его усилия не будут поняты народом?
— В общих чертах я согласен с твоим предположением, высказанным во время нашего совещания. — Нордстрем заметил, что безнадежно запутал телефонный провод и принялся распутывать его, чтобы освободить пальцы.
Он услышал печальный вздох Гордиана на другом конце канала.
— А тебе не кажется, что усилия Башкирова, когда он помог Старинову довести до успешного конца переговоры об экономической помощи, подрывают твою гипотезу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39