Ли обдумала ее слова.
– Я все-таки не могу понять, как он мог…
– Возможно, тебе и не нужно понимать. Главное, что от тебя требуется, это простить отца – только тогда ты сумеешь простить себя.
Что-то витало в воздухе. Солнце висело довольно низко, хотя до его захода оставалось не менее часа. Холодный ветер с Тихого океана доносил привкус соли; весь день собирался шторм. Море сердито урчало; белые гребешки вздымались все выше; над головой проносились тучи.
Погода гармонировала с сумбуром в голове и сердце Ли. Она шла вдоль берега по утрамбованному песку; мысли с бешеной скоростью сменяли одна другую; воспоминания сталкивались с обрывками снов; над надеждами довлел страх.
Ли всегда думала о себе как о победительнице. Если бы ее спросили, она бы ответила, что считает своими главными достоинствами гибкость психики и упорство в достижении цели – перед лицом якобы непреодолимых препятствий. Решение любой ценой спасти компанию «Бэрон» явилось ярким примером ее стойкости. К сожалению, с личной жизнью получилось иначе.
В своих отношениях с Мэтью она с самого начала повела себя как трусиха: бежала от собственных чувств и даже после близости боялась открыто принять все то, что несли с собой эти отношения. Вместо того чтобы разыскать и бросить ему в лицо упрек в несуществующей женитьбе, сбежала в Абу-Даби как какая-нибудь капризная героиня романа девятнадцатого столетия. А когда недоразумение объяснилось и они стали мужем и женой, продолжала быть себе на уме и что-то утаивать.
Мэтью правильно укорял ее в том, что она мечется по земному шару ради решения ничтожных проблем, которые вполне мог уладить любой чиновник. Неприглядная правда заключалась в том, что таким образом она не давала их браку – и Мэтью – занять главенствующее место в ее жизни. Стояла точно статуя, когда он с горькой обидой в сердце покидал клинику на другой день после инсульта у Джошуа. Палец о палец не ударила, чтобы воспротивиться разводу или его женитьбе на Мариссе – хотя мысль о том, что он занимается любовью с ее сестрой, была словно нож в сердце.
Благодаря сеансам Гарриэт Сингер к Ли пришло понимание того, что ее почти маниакальное стремление к совершенству берет начало в наивной вере ребенка, будто он несет ответственность за то, что выходит за пределы его возможностей. Наконец-то она поняла, что была не преступницей, а жертвой. Ей нечего стыдиться.
И, что много важнее, она осознала, что была заложницей своей оборонительной позиции; раковина, спасавшая от обид, оказалась клеткой.
Из которой она страстно желала выбраться.
Человек лежал в тени деревьев и наблюдал за домом. Выжидал. На нем была черная непромокаемая куртка с капюшоном; лицо закрыто маской, как перед боем в джунглях. В непромокаемой сумке лежали мотки двужильной проволоки, четыре маленьких взрывных капсюля, радиоуправляющее устройство и такое количество взрывчатого вещества, которого хватило бы разнести Колизей. На город опускался туман, кутая дома в толстое серое одеяло, заволакивая тонкий серпик луны, заглушая ночные звуки. Во тьме стрекотали кузнечики; лаяла собака. Проходили часы; туман густел; ночь становилась все непрогляднее и глуше. А человек все ждал.
Старший сержант Джон Хилл входил в группу «Дельта-Форс», набранную еще во Вьетнаме. Однажды, когда их часть стояла в Нга-Транге, их посетил вербовщик. Требовались отличные бойцы; им была гарантирована медаль, или кругленькая сумма, или и то и другое вместе. Эти солдаты должны были не иметь семьи, уметь действовать поодиночке и быть немного параноиками.
Хотя Джон Хилл отвечал всем вышеперечисленным требованиям, ему пришлось выдержать солидный конкурс. Но он был зачислен в «Дельту-Форс» за слабость к взрывному делу и шумовым эффектам.
Он заранее вывел из строя хитроумную систему защиты и теперь, пробираясь к дому под покровом ночи, удовлетворенно улыбался. Приятно снова заняться любимым делом!
Глава 41
Мэтью проснулся от резкого телефонного звонка и, нащупав во тьме трубку, хрипло пробормотал:
– Да?
На другом конце провода молчали.
– Алло? – раздраженно буркнул он. – Кто это? После небольшой паузы трубка ожила:
– Привет, Мэтью. Это Ли.
Можно было и не называть себя. Неужели она думала, что он забыл ее тихий, мелодичный голос? Мэтью включил лампу на ночной тумбочке.
– Ли? Ты в порядке? Что-нибудь не так? Конечно, она не в порядке, и все не так…
– Просто хотела поговорить. Можно, я приеду?
– Ли, сейчас, – он взглянул на циферблат, – около двух часов ночи; сильный туман; на дорогах опасно. – Ей ли не знать: ведь ее мать погибла при подобных обстоятельствах. – Знаешь что? Давай я сам к тебе приеду!
– Ну что ты, мне не хочется тебя затруднять. Извини, Мэтью. Я не знала, что уже так поздно.
– Если что-то важное…
– Ничего такого, что не могло бы подождать до более подходящего времени. Как насчет завтрака?
– Отлично.
– Приезжай к восьми, я сделаю омлет по-мексикански.
– Здорово! – мгновенно согласился он. – Ли?
– Что?
– Ты уверена, что с тобой все в порядке?
– Абсолютно. Единственная беда в том, что я неверно воспринимаю показания часов. Доброй ночи, Мэтью. Извини, что побеспокоила.
– Никакого беспокойства, – ответил он раздавшимся в трубке коротким гудкам. Ли положила трубку.
– Что, черт возьми, случилось? – сказал он вслух. И, выключив настольную лампу, приготовился спать дальше.
Взрыв выхватил из темноты огромный кусок неба и с такой силой всколыхнул землю, что жители ближайших домов повскакивали с постелей. В первую секунду всем пришла в голову одна и та же мысль: это – новое мощное землетрясение. В домах дребезжали стекла; ночную тишину пронзил визг сигнальных устройств; ему вторил вой пожарных и полицейских сирен.
Там, где раньше был дом с двумя спальнями и кабинетом, образовалась воронка таких размеров, что в ней легко мог поместиться дирижабль; огонь лизал каменные осколки.
– О Господи, – сказал один полицейский (очевидно, новичок) другому, глядя на остатки того, что лишь несколько минут назад было прекрасным образцом калифорнийской недвижимости. – Чей это был дом?
– Одного парня из кино, – ответил его старший напарник, следя за возносящимися к небу искрами. – Сент-Джеймса. Мэтью Сент-Джеймса.
Отплыв подальше от берега, за волнорезы, старший сержант Джон Хилл с почти сексуальным удовлетворением наблюдал за бесплодным сражением пожарных с огнем. Задание было выполнено. Он завел мотор и повел свой «зодиак» вдоль побережья, в сторону Мексики.
– Нет, правда, тебе незачем было приезжать, – сказала Ли, ставя чайник на плиту. – Я бы не простила себе, если бы с тобой что-нибудь случилось.
– У тебя был тревожный голос, – просто ответил Мэтью. – Я не мог спать, зная, что тебя что-то вынуждает мерить шагами комнату в два часа ночи.
– Ох, Мэтью, – Ли опустилась на табурет возле стойки. – Не знаю, с чего начать.
– Может, по порядку? Она пригладила волосы.
– Но сначала я хочу сделать заявление.
Она была так расстроена, так сильно волновалась, что Мэтью едва удерживался от того, чтобы заключить ее в объятия.
– Какое?
– Я люблю тебя. И всегда любила.
– Я знаю.
– Что?
– Было время, когда я был так зол на тебя, что решил: ты не знаешь, что значит это слово. Наверное, я наконец-то начал взрослеть. Недавно мне пришло в голову, что, возможно, именно любовь ко мне делала тебя такой строптивой. И неприступной.
Как он может знать то, к пониманию чего она так долго и трудно шла? Резкий свист чайника разбил вдребезги хрустальную тишину.
– Вода закипела. – Ли пересекла кухню и сняла с плиты чайник. – Откуда ты меня так хорошо знаешь?
Она заварила чай.
– Ли, я много думал о нас с тобой. Чуть ли не все время, если хочешь знать.
– Правда?
Она поставила на стол чашки; звон китайского фарфора показался раскатами грома в ночной тишине. Ли с досадой заметила, что у нее дрожат руки.
– Правда. И пришел к выводу: наша беда в том, что мы очень похожи.
– Оба боялись открыться.
– Я не из тех, кто верит, будто наше будущее целиком определяется тем моментом, когда матери отлучают нас от груди. Но не нужно быть дипломированным психологом, чтобы понять: прошлое играет большую роль. Думаю, все дело в том, что ты всегда боялась потерять мою любовь, а я – твою.
– Оба постоянно находились в состоянии повышенной боевой готовности.
– Мне это тоже приходило в голову.
Ли набрала в легкие побольше воздуху и нырнула:
– Марисса не совсем лгала.
– О заключении на «Глаз тигра» или, – на щеке у Мэтью дернулся нерв, но голос остался ровным, – … о другом?
Он даже не смог выговорить слово «отец». Тяжело ей придется.
– Я, пожалуй, выпью. – Она достала бутылку «Курвуазье Наполеона». – Хочешь рюмочку?
– Она мне понадобится? Ли выдержала его взгляд.
– Возможно.
Мэтью напомнил себе, что любит Ли и готов простить ей все что угодно.
– Тогда давай.
Коньяк согрел Ли, но легче ей не стало.
– Я действительно попросила Уильяма дать заключение о невозможности ставить «Глаз тигра», но только потому что пыталась спасти твою жизнь.
Она рассказала об угрозах Брендана Фарадея и почему восприняла их всерьез – не называя Тины. Это никого не касается.
– Мне было очень тяжело, но я считала, что у меня нет другого выхода.
– Сказала бы мне.
– И это еще больше укрепило бы твою решимость ставить этот фильм.
– Конечно. Но, по крайней мере, мы бы сражались вместе. И если бы своевременно остановили этого подонка, он сейчас не наложил бы лапу на студию «Бэрон».
– Ты в курсе?
– Ли, – с изрядной долей терпения произнес Мэтью, – ты сама говорила: мы живем в маленьком городе…
– Выходит, все знают, что Фарадей с Мариссой пытаются отобрать у меня студию?
– Боюсь, что так.
– Как молва оценивает мои шансы?
– Честно?
– Да.
– Как близкие к нулю.
Ли вздернула подбородок – в прошлом этот жест и восхищал, и раздражал Мэтью.
– Я не позволю. Не знаю, что я сделаю, чтобы им помешать, но так будет.
Он поднял свою рюмку.
– Не сомневаюсь, дорогая. Кроме того, я сам кое-что предпринял – может, удастся убить двух зайцев сразу.
– То есть?
Он пожал плечами.
– Потом скажу – если подтвердится моя догадка. Ладно, теперь я понял историю с «Глазом тигра».
– И?..
– И хотя мне жаль, что ты раньше не сказала, я ценю твое старание доброй жены спасти жизнь своему мужу.
Некоторое время стояла тягостная тишина. Потом Ли разлепила губы.
– Теперь самое трудное.
Она дрожащей рукой налила себе еще коньяку. Мэтью прикрыл свою рюмку ладонью, показывая, что не хочет. Что бы она ни рассказала о своих отношениях с отцом, он должен выслушать это в трезвом состоянии – иначе можно все испортить.
Они сидели друг напротив друга на табуретах, соприкасаясь коленями.
– Продолжим разговор в каком-нибудь другом месте, – предложил Мэтью. – Где чуточку уютнее.
Они прошли через холл и расположились в нише их бывшей спальни – далеко от кровати. Сколько раз в прошлом эта ниша служила им прибежищем от внешнего мира и сложностей жизни!
– Ну вот, – сказал Мэтью, обнимая Ли за плечи и привлекая к себе на грудь. – Я готов. – И это действительно было так – благодаря знакомому теплу ее тела. Она не может сказать ничего такого, что изменило бы его чувства.
Черпая мужество в его объятиях, Ли закрыла глаза.
– Это случилось очень давно, и память об этом много лет была заблокирована в моем сознании.
Слава Богу! Если бы она регулярно, как дала понять Марисса, вплоть до последних лет спала с Джошуа, разве она могла бы вычеркнуть это из памяти?
– Он тебя изнасиловал?
– Нет. Не совсем. Господи, все так сложно! Дрожащим голосом она поведала ему обо всем – о предательстве Джошуа, о блокировке и моральном гнете, не позволявшем ей осознать природу той власти, которую над ней имел отец; о своем шоке, когда насмерть разящая правда вырвалась наружу; о страхе, что это из-за нее с ним приключился удар, и о всепоглощающем чувстве вины и стыда оттого, что, поставив себя выше матери и сестры, став «принцессой» Джошуа, она способствовала своему бесчестию.
Когда она закончила, на небе разгоралась бледно-розовая заря. Ли чувствовала себя выжатой как лимон.
– Знаешь, – сказал Мэтью, – мы с тобой действительно два сапога пара.
– Судя по интонации, тебя это не радует?
– Не в том дело. Просто я подумал: для двух относительно умных людей мы вели себя точно упрямые ослы. – Он наклонил голову и коснулся ее дрожащих губ своими. – Я никогда, ни одной секунды не любил Мариссу. Женился, только чтобы мой ребенок не рос незаконнорожденным.
Ли вспомнила рассказы Мэтью о его детстве.
– Я на это и надеялась. – Она погладила его по щеке. – Мне очень жаль, что ты потерял своего ребенка.
Он рассмеялся – и довольно невесело.
– В конце концов выяснилось, что он даже не был моим.
– Откровенно говоря, это меня не удивляет. Оставалось еще кое-что, что он должен был ей рассказать.
– Почему я поверил, что мой, – я действительно занимался с ней сексом в ночь после нашего развода.
– Ты не обязан отчитываться…
– Обязан, – отрубил Мэтью. – Отныне между нами не будет никаких тайн. Никогда.
Она кивнула, глядя на него не глазами, а самим сердцем.
– Встретив тебя в то утро у Маршаллов, такую красивую и недоступную, я поехал в отель и ударился в запой – до того мне было жаль себя. Это не оправдание, но когда явилась Марисса, я был пьян в доску. Она сообщила мне о том, что это ты зарубила мой сценарий. С этим я бы еще справился, но когда она «открыла мне глаза» на твои отношения с Джошуа… – у него пресекся голос. – Не хочу вдаваться в подробности, но удар был сокрушительный.
– Могу себе представить, – еле слышно вымолвила Ли. Мэтью погладил ее по волосам.
– Даже после этого, Ли, в мыслях я был с тобой. Жаждал наказать тебя, причинить боль, равную той, какую ты причинила мне. Но вместо этого наказал нас обоих.
– Ох, Мэтью! – По щекам Ли катились крупные слезы; она смахнула их тыльной стороной ладони. – В какой бардак мы превратили нашу жизнь!
– Тс-с-с! – Годы разлуки отодвинулись прочь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50