Зажав револьвер в правой руке, я шагнул через подоконник в дом. Шаг влево, и я очутился в стороне от серой полосы света, падавшего из окна.Я переложил револьвер в левую руку, а правой подтолкнул доски на место.Целую минуту я прислушивался, затаив дыхание, — тишина. Плотно прижав к боку руку с револьвером, я начал обследовать помещение. Я двигался, еле-еле переставляя ноги, но так ни на что и не наткнулся. Наконец, левая рука, шарившая в темноте, коснулась шершавой стены. Видимо, я пересек пустую комнату.Я двинулся вдоль стены в поисках двери. Десяток коротких шажков привел меня к ней. Я приложил ухо к створке и не услышал ни звука.Нашел ручку, осторожно повернул ее, толкнул дверь.Что-то зашелестело.Я сделал три вещи одновременно: отпустил ручку, прыгнул и спустил курок. И тут же получил по левой руке чем-то тяжелым и твердым, как могильная плита.Револьверная вспышка ничего не осветила. Это всегда так — при ней только кажется, будто что-то увидел. Не зная, что бы еще сделать, я выстрелил в другой раз и в третий.Старческий голос взмолился:— Не надо, приятель. Не надо этого.Я сказал:— Зажги свет.Спичка чиркнула по полу, разгорелась и бросила дрожащий желтый свет на потрепанное лицо. Это была одна из тех старых невыразительных физиономий, которые так хорошо сочетаются со скамейками в парке. Старик сидел на полу, раскинув костлявые ноги. На вид он был цел и невредим. Рядом с ним лежала ножка от стола.— Вставай, зажги свет, — приказал я.Он чиркнул второй спичкой и, вставая, бережно прикрыл ее ладонью. Потом прошаркал через комнату и зажег свечу на трехногом столике.Я шел за ним вплотную. Левая рука у меня онемела от удара.— Что ты здесь делаешь? — спросил я старика, когда свеча разгорелась.Он мог бы и не отвечать. Другой конец комнаты был забит деревянными ящиками, штабелями по шесть штук, с наклейками "Кленовый сироп «Совершенство».Старик принялся объяснять, что, Бог свидетель, он ничегошеньки не знает и что два дня назад человек по имени Йейтс нанял его ночным сторожем, а если что не так, он тут ни при чем, вот как перед Богом.Я сдвинул крышку с одного ящика.На бутылках были наклейки виски «Канадский Клуб», явно изготовленные при помощи резинового штемпеля.Я оставил ящики в покое и, приказав старику посветить, обыскал здание. Как я и ожидал, это был не тот склад, где скрывался Шепот.Когда мы вернулись в комнату со спиртным, моя левая рука окрепла настолько, что я уже мог поднять бутылку. Я положил ее в карман и дал старику совет:— Лучше смывайся. Тебя взяли сюда вместо кого-то из ребят Пита Финна, а того временно зачислили в полицию. Но Пит умер, и его дело лопнуло.
Когда я вылезал из окна, старик стоял возле ящиков, жадно глядя на них, и что-то подсчитывал на пальцах.— Ну? — спросил Мики, когда я вернулся к машине.Я достал бутылку, в которой что-то булькало — конечно, не «Канадский Клуб», — вытащил пробку, передал бутылку ему, а потом глотнул и сам.Он опять спросил:— Ну?Я сказал:— Попробуем найти старый склад Редмана.— Не доведет тебя до добра привычка так много мне рассказывать, — сказал Мики и стронул машину с места.Через три квартала мы увидели полинявшую вывеску «Редман и компания». Здание было длинное, низкое, с железной крышей и почти без окон.— Оставим карету за углом, — сказал я. — На этот раз пойдешь со мной. В прошлый поход не с кем было разделить удовольствие.Мы выбрались из машины. Закоулок напротив как будто бы обещал вывести нас в тылы склада. По нему мы и двинулись.На улице уже появились прохожие, но фабрики, которыми в основном был застроен этот район, еще не ожили — слишком рано. Позади нашего здания мы обнаружили нечто любопытное. Черный ход был закрыт. На косяке и на притолоке, а также рядом с замком виднелись царапины. Кто-то поработал здесь фомкой.Мики попробовал дверь. Она оказалась не запертой. Он стал приоткрывать ее толчками, сантиметров по пятнадцать за раз. Наконец мы смогли протиснуться внутрь.Там, внутри, раздавался чей-то голос. Разобрать слова мы не могли, до нас доносились только слабые раскаты далекого мужского голоса, в котором звучали воинственные нотки.Мики ткнул большим пальцем в сторону поцарапанной двери и прошептал:— Это не фараоны.Я сделал два шага вперед, налегая всей тяжестью на свои резиновые каблуки. Мики шел следом, дыша мне в затылок.Тед Райт говорил, что убежище Шепота было наверху. Отдаленный раскатистый голос вполне мог доноситься оттуда.Я обернулся к Мики и попросил:— Фонарик.Он вложил мне его в левую руку. В правой я сжимал револьвер.Мы стали пробираться дальше.Через оставшуюся приоткрытой дверь внутрь проникало достаточно света, и мы различили впереди дверной проем без створок. По ту сторону проема была темнота.Я прорезал эту темноту лучом фонарика, увидел следующую дверь, погасил свет и двинулся вперед. Очередная вспышка фонарика осветила лестницу, ведущую наверх.Мы стали взбираться по ступенькам так осторожно, словно боялись их сломать.Раскатистый голос умолк. В воздухе возникло еще что-то. Я не понимал что. Может быть, другой голос, такой тихий, что его не было слышно — если такое вообще возможно.Я отсчитал еще девять ступенек, когда над нами отчетливо прозвучали слова:— Конечно, я убил эту суку.Заговорил револьвер. Он произнес одно и то же четыре раза подряд, прогремев под железной крышей, как винтовка.Первый голос сказал:— Ну и пускай.К тому времени мы с Мики уже взлетели по лестнице, ворвались в дверь и стали отдирать руки Рено Старки от горла Шепота.Работа оказалась трудной и бесполезной. Шепот был мертв.Рено узнал меня и уронил руки.Глаза у него были такие же тусклые, лошадиное лицо такое же деревянное, как всегда.Мики оттащил мертвого игрока в угол и уложил на койку.В комнате, раньше служившей конторой, было два окна. В их свете я различил труп, запихнутый под койку, — это был Дэн Ролф. Посреди комнаты лежал армейский кольт.Рено покачнулся, плечи у него вздрогнули.— Ранен? — спросил я.— Он вкатил в меня все четыре, — спокойно сказал Рено, перегнувшись пополам и прижимая руки к животу.— Найди врача, — велел я Мики.— Ни к чему, — сказал Рено. — У меня вообще больше нет брюха.Я подтащил складной стул и усадил его, чтобы он мог наклониться и держаться за живот.Мики выбежал и помчался вниз.— Ты знал, что он не подох? — спросил Рено.— Нет. Я рассказал тебе то, что узнал от Теда Райта.— Тед слишком рано смылся, — сказал он. — Я почуял что-то неладное и приехал проверить. Шепот здорово меня обдурил. Притворялся мертвым, пока не взял на мушку. — Рено уставился тусклыми глазами на труп Шепота. — Ловкий был, будь он проклят. Одной ногой в могиле, а не сдавался. Сам себе перебинтовал бок и залег здесь в одиночку, ждал меня. — Он улыбнулся. Это была единственная улыбка, которую он выдал на моей памяти. — А теперь он просто мясо, да и то тухлое.Голос у него стал садиться. Под стулом образовалась красная лужица. Я боялся до него дотронуться. Только крепко прижатые к животу руки не давали ему развалиться на части.Он, не разгибаясь, взглянул на лужицу и спросил:— Как это ты додумался, что не ты ее пришил?— Просто надеялся на лучшее, — сказал я. — Ты у меня был на подозрении, но я не был уверен до конца. Я в ту ночь накачался до беспамятства и видел сны, со звонками, голосами и всякой прочей чертовней. До меня потом дошло, что, может быть, это не просто сны были, а кошмары, от того, что творилось вокруг. Когда я проснулся, свет не горел. Я подумал, что вряд ли я сперва ее убил, потом пошел выключил свет, а потом вернулся и опять схватился за ледолом. Что-то тут было не так. Ты знал, что я в тот вечер был у нее, и обеспечил мне алиби без запинки. С чего бы? Дон стал шантажировать меня после того, как услышал рассказ Элен Олбури. Полиция, услышав тот же рассказ, связала вместе тебя, Шепота, Ролфа и меня. Я обнаружил Дона убитым после того, как неподалеку встретил в машине О'Марру. Похоже было, что законник пытался шантажировать и тебя. Тут я понял, что полиция подозревает всех вас точно так же, как меня. Против меня было то, что Элен Олбури видела в тот вечер, как я входил или выходил из дома Дины. Нетрудно было сообразить, что и против вас всех они имеют то же самое. У меня были основания сбросить Шепота и Ролфа со счетов. Оставались двое: ты — и я. Одного я только понять не мог — зачем тебе было ее убивать?— То-то и оно, — сказал он, следя за тем, как растет на полу красная лужица. — Сама во всем виновата, будь она неладна. Позвонила мне и говорит, что к ней едет Шепот. Мол, если я успею его обогнать, тут ему и крышка. Хороший вариант. Еду туда, околачиваюсь поблизости, а его все нет и нет.Он замолчал, делая вид, будто его заинтересовали очертания, которые принимает красная лужица. Я-то знал, что его остановила боль, но знал также, что когда он возьмет себя в руки, то будет говорить дальше. Он намеревался умереть так же, как жил, — в том же жестком панцире. Наверное, говорить было для него пыткой, но он не собирался умолкать, пока на него хоть кто-то смотрит. Это был Рено Старки, который мог вынести что угодно, не моргнув глазом, и свою игру он хотел вести до конца.— Я устал ждать, — заговорил он через секунду. — Стукнул ей в дверь и спросил, что же получается. Она повела меня в дом, сказала, что никого нет. Я, конечно, засомневался, но она побожилась, что дома одна, и мы пошли на кухню. Тут я начал думать — может, это не Шепоту, а мне ставят ловушку, я ведь Дину хорошо знал.Вошел Мики и сказал, что вызвал «скорую помощь». Рено использовал это время для передышки, затем продолжал:— Потом-то я узнал, что Шепот и вправду звонил ей, приезжал, только раньше меня. Ты к тому времени уже отрубился. Дина побоялась впускать Шепота, и он отвалил. А мне она про это не сказала. Испугалась, что я уеду и она останется одна. Тебя все равно что нет, а ей нужна была защита — вдруг Шепот опять заявится. Тогда-то я ничего про это не знал. Но Дину я знал хорошо и опасался, как бы во что не вляпаться. Я решил потрепать ее немножко, чтобы выложила правду. Тут она хватает ледолом и как заорет. Вдруг — шаги. Так, думаю, вот тебе и мышеловка.Он говорил все медленнее, ему требовалось все больше времени и сил, чтобы спокойно и четко произносить каждое слово. Язык у него стал заплетаться.— Я подумал, что ж мне, одному пропадать? Вырвал у Дины ледолом и засадил в нее. Тут ты вылетаешь галопом, налитый до краев, и прешь невесть куда с закрытыми глазами. Она на тебя натыкается. Ты падаешь вместе с ней, переворачиваешься, а рукой попадаешь на ледолом. И засыпаешь мирным сном, ухватившись за рукоятку. А я только теперь соображаю, что натворил. Но, черт побери, она уже не дышит. Ничего не поделаешь. Я гашу свет и еду домой. А когда ты…Усталые санитары — в Отравилле им не особенно давали отдыхать — вошли с носилками и прервали повесть Рено. Я обрадовался их приходу. Все, что мне было нужно, я узнал, а сидеть здесь, глядя, как он заговаривает себя до смерти, было не так уж приятно.Я отвел Мики в угол и прошептал ему на ухо:— Работай дальше сам. Я смываюсь. Со мной все в порядке, но я слишком хорошо знаю Отравилл, чтобы рисковать. Поеду в твоей машине куда-нибудь в пригород и сяду в поезд на Огден. Остановлюсь там в гостинице «Рузвельт» под именем П.Ф.Кинг. Продолжай работу и дай мне знать, как быть дальше, — жить ли снова под собственной фамилией или лучше уехать в Гондурас.Большую часть недели, проведенной в Огдене, я потратил на то, чтобы из моих отчетов нельзя было понять, через сколько правил нашего агентства, законов штата и человеческих трупов я переступил. Мики прибыл только на шестой вечер.Он рассказал, что Рено умер, что я официально больше не считаюсь преступником, что почти вся добыча возвращена Первому Национальному банку, что Максуэйн признался в убийстве Тима Нунана и что Отервилл, в котором ввели военное положение, превращается в благоухающую цветочную клумбу.Мы с Мики вернулись в Сан-Франциско.Я напрасно потратил столько сил, стараясь придать своим отчетам благопристойный вид. Старика они не ввели в заблуждение, и он задал мне хорошую взбучку.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22