Я рассмеялась:
– О'кей, Роза. Два один в нашу пользу.
– Черт побери, Вик! Зачем ты натравила меня на нее?
– Не знаю, – ответила я раздраженно. – Может, чтобы посмотреть, такая же она мерзкая с другими, как со мной? А может, в надежде узнать от нее что-то такое, чего она не хотела говорить мне? Не знаю. Прости, что твоя бедная маленькая протеже пострадала, но ей надо научиться сносить все, если она хочет выжить в твоей игре.
Я начала было рассказывать Мюррею об анонимном звонке, но потом остановилась. А что, если действительно кто-то запугал ФБР? Этот кто-то мог также звонить и мне. И если даже ФБР отнеслось к нему с таким уважением, то что говорить обо мне? Я рассеянно пожелала Мюррею спокойной ночи и положила трубку.
Глава 9
Завершение разговора
Ночью снег прекратился. Я встала поздно и собралась пробежать свои обязательные пять миль. Я не думала, что кто-то следит за мной, но на всякий случай решила изменить маршрут и бегала по соседним улицам, постоянно меняя направление.
Некоторое время спустя я проделала то же самое на машине, направляя «омегу» на северо-запад по боковым улицам, и выехала на шоссе Кеннеди с запада у Лоуренса. Все, казалось, было чисто. В тридцати милях от Чикаго, если двигаться по автомагистрали на юг, находится городок Хейзел-Кцест. В Чикаго нельзя купить оружие, но несколько пригородных населенных пунктов открыто процветают на этом бизнесе. У Райли, на Сто шестьдесят первой улице, я показала свое удостоверение частного детектива и сертификат, подтверждающий, что я представитель частной службы безопасности. Это избавило меня от трехдневного ожидания и позволило зарегистрировать револьвер в Чикаго; частным гражданам разрешается регистрировать здесь оружие, только если они приобрели его до 1979 года.
Остаток дня я провела, утрясая всякие накопившиеся дела: вручила повестку в суд вице-президенту банка, который скрывался в Роузмонте, показала служащим маленького ювелирного магазина, как разместить систему безопасности. И все это время ломала голову над тем, кто же мог запугать сначала Розу, а затем и ФБР. Наблюдение за домом Розы ничего не даст. Что мне действительно нужно, так это подслушивающее устройство на ее телефоне. Но это за пределами моих возможностей.
Я попыталась подойти к проблеме с другого конца. С кем я разговаривала? С настоятелем, прокуратором и главой монастырской школы. Феррант и Агнес тоже знали, чем я занимаюсь. Однако никто из этой пятерки не запугивал меня или ФБР.
Конечно, Яблонски относится к тому типу фанатиков, которые считают, что сделать аборт – более тяжкий грех, чем убить того, кто стоит за свободу выбора в этом вопросе, но он не произвел на меня впечатления полного сумасшедшего. Несмотря на протесты Пелли, католическая церковь действительно имеет большое влияние в Чикаго. Но даже если она и могла надавить на ФБР, зачем ей это было нужно? Во всяком случае, монастырь в Мелроуз-парке не занимал центрального положения в церковной иерархии. Да и зачем бы красть собственные акции? Даже если предположить, что они связаны с фальшивомонетчиками, идея все равно слишком неправдоподобна. Я вернулась к своей первоначальной теории: телефонный звонок ко мне – акция какого-то сумасшедшего, а ФБР закрывало дело потому, что у них и без этого хватает работы.
В последующие дни не случилось ничего такого, что могло бы изменить мою точку зрения. Иногда я задавалась вопросом, как там дядя Стефан. Если бы он не занимался сейчас подделкой, я бы вообще выбросила это дело из головы.
В среду мне пришлось поехать в Элджин, чтобы дать показания в суде по нескольким апелляциям. На обратном пути я заехала в Мелроуз-парк – отчасти, чтобы повидаться с Кэрроллом, отчасти, чтобы, посмотреть, не расшевелит ли мое посещение анонимного абонента. Если нет – это ничего бы не доказывало. Но если бы я снова услышала его голос, значит, он следит за монастырем.
Я добралась до монастыря Святого Альберта в половине пятого, монахи тянулись в Часовню на вечернюю службу. Отец Кэрролл вышел из своего кабинета как раз тогда, когда я стояла в колебании – зайти к нему или нет. Он одарил меня широкой приветливой улыбкой и пригласил присоединиться к братьям.
Я последовала за ним в часовню. Посреди помещения стояли друг против друга два ряда скамей. Я прошла в последний ряд слева. Сиденья разделялись высокими подлокотниками. Я села и откинулась в кресле. Отец Кэрролл дал мне молитвенник, указал те молитвы и песнопения, которые будут использованы во время богослужения, и преклонил колени для молитвы.
Окруженная зимними сумерками я чувствовала, как перенеслась на пять или шесть столетий назад. Братья в белых одеяниях, мерцание свечей на простом деревянном алтаре по левую руку от меня, немногочисленные прихожане, занимающие специально отведенное место, отделенное от основной части часовни деревянным щитом – все это напоминало средневековую церковь. В своем черном шерстяном костюме, в туфлях на высоких каблуках, со слоем косметики на лице я была здесь совершенно неуместна.
Отец Кэрролл вел службу чистым, хорошо поставленным голосом. Вся служба проходила между двумя рядами кресел. Конечно, Роза была права, заявив, что я не христианка, но служба доставила мне удовольствие.
Затем Кэрролл пригласил меня в свой кабинет на чай. Почти все сорта чая кажутся мне на вкус заваренной люцерной, но, я вежливо выпила чашку бледно-зеленой жидкости и спросила, не слышно ли еще чего-нибудь из ФБР.
– Они проверяли акции на отпечатки и на всякие другие вещи, не знаю какие. Они считают, что на акциях должна быть пыль или что-то еще, что могло бы указать, где их хранили. Полагаю, они ничего не обнаружили, так что завтра их вернут. – Он озорно подмигнул. – Я попросил их дать мне вооруженный эскорт до банка Мелроуз-парка. Мы собираемся положить акции на хранение.
Он предложил мне остаться на обед, который будет готов через пять минут. Воспоминание о сыре остановило меня. Неожиданно для себя я пригласила его пообедать со мной – в городе есть несколько превосходных итальянских ресторанов. Несколько удивленный, он все же согласился:
– Я только сниму мантию. – Он снова улыбнулся. – Молодые братья любят показываться в ней на публике: им нравится, когда люди смотрят на них и думают, что они не такие, как все. Но мы, старшие, теряем вкус к показухе.
Он вернулся через десять минут, одетый в спортивную рубашку, черные брюки и черный пиджак. Мы неплохо пообедали в одном из маленьких ресторанов на Северной авеню. Разговор зашел о пении. Я похвалила его голос, он сказал, что до того, как вступить в братство, был студентом американской консерватории. Он поинтересовался моей работой, и я постаралась вспомнить несколько интересных случаев.
– Главное – это то, что я сама себе хозяйка. К тому же мне доставляет удовольствие распутывать всевозможные проблемы, даже если они в основном не такие уж существенные. Как раз сегодня я была в Элджине, свидетельствуя в государственном суде. Это напомнило мне мои первые годы работы в чикагской службе общественной защиты. Нам приходилось защищать либо маньяков, которых ради всеобщего спокойствия следовало бы держать за решеткой, либо несчастных болванов, которые попадали в лапы системы и не имели достаточно денег, чтобы откупиться. Каждый день я уходила из суда с чувством, что ничему не помогла, а лишь ухудшила ситуацию. Теперь, распутывая в качестве детектива какое-то дело, я чувствую, будто искупаю свою прежнюю бездеятельность.
– Что ж, не слишком блестящее занятие, но вполне достойное. Я никогда не слышал, чтобы миссис Вигнелли упоминала о вас. До ее звонка на прошлой неделе я даже не знал, что у нее, кроме сына, есть кто-то еще. У вас есть и другие родственники?
Я покачала головой:
– Моя мать была ее единственной родственницей в Чикаго – мой дед и она родные брат и сестра. Возможно, есть родственники со стороны дяди Карла, ее мужа. Он умер еще до того, как я родилась. Застрелился... Это было большим ударом для Розы.
Я вертела в руках бокал, испытывая большое искушение спросить, не знает ли он, что лежало за темными намеками Розы на счет моей матери. Но даже если бы он что-то и знал, то вряд ли сказал бы мне. К тому же неприлично выносить на публику семейные дрязги.
Подбросив Кэрролла обратно в монастырь, я влилась в поток машин на Эйзенхауэр, направляющихся в Чикаго. Снова пошел мелкий снег. Было почти десять. Я включила приемник, чтобы узнать последние новости и прогноз погоды.
Я рассеянно слушала сообщения о неудачных попытках восстановить мир в Ливане, о продолжающемся росте безработицы, о слабой розничной торговле в декабре, несмотря на рождественскую распродажу... Затем голос ведущего Алана Свенсона, как всегда четкий и решительный, сообщил:
– Основным событием сегодняшнего вечера стало убийство чикагского биржевого брокера. Уборщица Марта Гонсалес обнаружила тело брокера Агнес Пасиорек в одном из конференц-залов фирмы «Фельдстейн, Хольтц и Вудс», где работала мисс Пасиорек. Она была убита двумя выстрелами в голову. Полиция исключает самоубийство. Корреспондент Си-би-эс Марк Вайнтрауб вместе с сержантом Мак-Гоннигалом находится сейчас в здании Форт-Диаборн-Тауэр, где расположены офисы фирмы «Фельдстейн, Хольтц и Вудс».
Свенсон связался с Вайнтраубом. Я чуть не въехала в кювет на Сисеро-авеню. Руки дрожали, я подогнала машину к обочине и остановилась. Автомобили с ревом проносились мимо, заставляя «омегу» вздрагивать. В салоне становилось холодно, и мои ноги в легких туфлях начали замерзать.
«Два выстрела в голову...», «Полиция исключает самоубийство...» – бормотала я.
Мой голос вернул меня к действительности. Я завела машину и на малой скорости поехала дальше.
Радиостанция с десятиминутным интервалом возвращалась к этому событию, добавляя все новые подробности. Пули выпущены из пистолета двадцать второго калибра. Полиция окончательно отмела версию о самоубийстве так как оружия рядом с телом не обнаружено. Бумажник мисс Пасиорек находился в закрытом ящике стола. Я услышала официальный голос сержанта Мак-Гоннигала, который сообщил, что, по-видимому, кто-то пытался ограбить ее, а затем, не обнаружив бумажника, в ярости расправился с ней.
Я автоматически повернула на север и остановилась у дома Лотти. Было почти одиннадцать. Свет в окнах не горел. Лотти старается поспать всегда, когда только удается, – ей приходится дежурить по ночам, Значит, мне не удастся облегчить душу.
Вернувшись домой, я переоделась в стеганый халат и уселась в гостиной со стаканом виски в руках. Мы с Агнес дружили давно, еще с шестидесятых – «золотого века», когда считалось, что любовь и энергия могут остановить расизм и половую дискриминацию. Она происходила из богатой семьи, ее отец был хирургом-кардиологом в одной из крупнейших пригородных клиник. Родители пытались бороться с ее друзьями, с ее образом жизни, ее пристрастиями, но она выигрывала каждую схватку. Ее отношения с матерью становились все более и более натянутыми. Мне следовало бы позвонить миссис Пасиорек, которая ненавидела меня, в ее глазах я символизирую все, чего она не хотела бы видеть в Агнес. Мне предстояло услышать, что они всегда знали, чем это кончится, раз она работала в районе, где живут негры. Я выпила еще один бокал виски.
Я совсем забыла о своем анониме, пока телефон не прервал мои горькие размышления. Я быстро вскочила и взглянула на часы: половина двенадцатого. Прежде, чем поднять трубку, поставила диктофон на запись.
Это был Роджер Феррант, обеспокоенный смертью Агнес. Он узнал об этом из десятичасового выпуска новостей и пытался тогда же до меня дозвониться. Мы некоторое время обсуждали происшествие, потом он нерешительно произнес:
– Я чувствую себя ответственным за ее смерть.
Виски немного затуманило мне голову.
– Что ты такого сделал? Подослал подонка на шестнадцатый этаж Форт-Диаборн-Тауэр?
Я выключила диктофон и снова села.
– Вик, не надо так. Я чувствую ответственность потому, что она осталась работать над моей проблемой с «Аяксом». Днем она была занята. Если бы я не позвонил ей...
– Если бы ты не позвонил ей, она сидела бы там над чем-нибудь другим, – холодно перебила я его. – Агнес часто засиживалась допоздна, она много работала. А если уж так рассуждать, ты не позвонил бы ей, если бы я не дала тебе ее телефон, следовательно, если кто-то и несет ответственность, так это я. – Я снова глотнула виски. – Но я так не считаю.
Мы прекратили разговор. Я допила третий бокал и убрала бутылку в бар в столовой, бросила халат на спинку стула и нагишом легла в постель. Когда я выключила ночник, слова Ферранта пришли мне на ум, и что-то меня в них задело. Я перезвонила ему по телефону в спальне:
– Это я, Вик. Как ты узнал, что Агнес работала сегодня именно над твоим вопросом?
– Я разговаривал с ней днем. Она сказала, что задержится попозже и переговорит с одним из своих приятелей-брокеров. У нее не было времени заниматься этим днем.
– Переговорит с ним лично или по телефону?
– Не знаю. – Он задумался. – Не могу вспомнить, что именно она сказала. Но у меня такое впечатление, что она собиралась с кем-то увидеться.
– Ты должен сообщить об этом в полицию, Роджер.
Я положила трубку и почти моментально заснула.
Глава 10
Допрос с пристрастием
Как бы часто я ни просыпалась с головной болью, начисто забываю об этом до следующего раза, пока опять не опрокидываю в себя пять или шесть бокалов виски. Сухость во рту и адская боль в голове разбудили меня в четверг в половине шестого. Я с отвращением посмотрела на себя в зеркало в ванной. «Ты стареешь, Вик, и становишься непривлекательной. Если после пяти бокалов скотча на твоем лице по утрам появляются красные пятна, пора завязывать».
Я отжала апельсин и залпом выпила сок, потом приняла четыре таблетки аспирина и вернулась в постель. Телефонный звонок снова разбудил меня в половине девятого. Официальный молодой мужской голос сообщил мне, что звонит по поручению лейтенанта Роберта Мэллори из чикагского отделения полиции, и спросил, не могла бы я приехать сегодня утром в центр города и побеседовать с лейтенантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35