Рассчитывая, что дадут хотя бы половину, Татьяна отстояла очередь с простоватыми пенсионерками. Закладывали кто обручальное кольцо, кто серебряные ложки, суммы получали нищенские.
Взяв только что вынутые из ушей Татьянины сережки, приемщица, ни слова не говоря, потянулась к бриллиантам скальпелем — выковыривать! Татьяна возмутилась. И получила равнодушный ответ: «С камнями мы не работаем, золото берем по цене лома. За ваши сережки дам рублей двести, а с бриллиантами что хотите, то и делайте».
Сережки Татьяна забрала. Лучше полторы тысячи долларов в ушах, чем двести рублей в кошельке.
* * *
Вопрос с деньгами она так и не решила. Ожидая, когда будет готово завещание, всю неделю ходила в церковь: была и на «Соколе», и у консерватории, и у Сергия в Бусинове, и даже съездила в ближайшую к госпиталю. Бог миловал: нотариальную контору за это время не накрыли.
Но произошло кое-что похуже: не прошло и трех дней со дня похорон, как соседка Нина Александровна сказала Татьяне, что без нее приходили какие-то, ломились в квартиру — вселяться.
Она позвонила в ДЭЗ.
— Еще полгода можете жить спокойно, не выгоним, — неизвестно чему веселясь, сказала ей техник-смотритель. — Но вы сами знаете: ваши дома скоро под снос, народ рвется занимать площади… Поставьте стальную дверь, а то вселятся — потом с милицией не выкуришь.
— Уже поставили давно, — сказала Татьяна. — А прописать меня не могут? Я здесь живу пять лет.
Техник-смотритель многозначительно помолчала.
— Вот если бы вы были беременны…
— Я беременна.
— Тогда приходите, поговорим.
У Татьяны оставалась справка, которую ей сделала Любка еще перед юбилеем, чтобы предъявить Змею. Но там — шесть недель, а теперь уже выходил четвертый месяц. Она подложила под свитер думочку и пошла в ДЭЗ.
За пятьдесят долларов техник-смотритель дала совет: подавай в суд. Пока дело в суде, точно не выселят.
* * *
Чувствуя, что ее хождения только начинаются, Татьяна отправилась в «Мосприватизацию».
Змей начал оформлять приватизацию еще полгода назад, и сейчас молодой чиновник, напомнивший ей Шарообразного из нотариальной конторы, сказал, что все готово, но документы он может выдать на руки только хозяину квартиры.
— Он скончался, — сообщила Татьяна. — Я жена, имею завещание на все движимое и недвижимое.
Повидавший всякое мосприватизатор недоверчиво уставился на нее и затянул на одной ноте:
— Будет завещание — посмотрим. Но сами понимаете, какая у нас загруженность, столько документации.
Слава богу, взяточник, сообразила Татьяна. А был бы упертый — и не подъедешь. Узнать бы, сколько это стоит…
И этот локоток был так близко, что слюнки бежали укусить. А когда в назначенный день позвонил Шарообразный и сказал, что завещание готово, Татьяна решилась расстаться с диадемой.
Название фирмы на визитке, которую дал Шарообразный, неприятно напоминало всероссийскую наколку Мавроди: "АО «МММ». Пятидесятитысячную диадему там оценили в пять тысяч. Сказали, что могут принять ее и в заклад, но в этом случае дадут три с половиной тысячи под пятьдесят процентов в месяц. Это был откровенный грабеж. Перед тем как хлопнуть дверью, Татьяна поинтересовалась, какие дураки сдают заклады на таких условиях. Оказалось, не дураки, а «челноки». У них деньги оборачиваются за три-четыре дня, и процент набегает не такой уж большой.
Набравшись терпения, она обошла с диадемой все антикварные магазины на Старом Арбате. Максимум, что ей предложили, — десять тысяч долларов, но рублями и по такому курсу, что, если менять их для Шарообразного в доллары, получится девять.
Татьяна была готова расстаться с диадемой навсегда.
Но девять тысяч долларов ничего бы не решили! Примерный список ее ближайших расходов выглядел так:
Шарообразному за оформление завещания — 4000.
Шарообразному за адвоката в суде: 5000 плюс 50 долларов в час, плюс неизвестная сумма — процент от «отбитого».
Чиновнику в «Мосприватизации», как подсказал Шарообразный, — десять процентов от стоимости квартиры, то есть 7 — 8 тысяч.
Государственный налог на наследство — тоже десять процентов, но от стоимости всего имущества. Это представлялось ей самой большой подлостью, ведь Змей уже заплатил налоги с каждого заработанного рубля. Хорошо, на госналог уйдет «Мерседес». Остается достать около тридцати тысяч долларов — как раз ту сумму, которую можно было бы выручить за диадему. Если только найти порядочного покупателя, а не жулика-посредника.
Скрепя сердце Татьяна позвонила Сохадзе…
— Кофе, чай? — официальным тоном предложил бабник и кровосос.
Татьяна утратила бдительность — и пожалуйста: Сохадзе схватил ее за талию, усадил себе на колени и вывалил орудие производства — язык, длинный, как второй галстук. Вылитый муравьед. Большие губы Сохадзе обхватили ее рот от верхней губы до подбородка, язык юркнул между зубами. Замирая от отвращения, Татьяна уперлась ему кулачками в крахмальную грудь. Было страшно, что издатель-бабник дойдет языком до дыхательного горла и задушит. Сохадзе проталкивал язык, должно быть, именно с такими намерениями. Татьяна забилась у него в руках и прихватила язык зубами.
Сладострастно крякнув, Сохадзе вытащился из нее.
С языка капала слюна.
— Охренел?! Жениться собрался, ети его мать! — завопила Татьяна, как только у нее освободился рот. «Ети его мать» было змейское: в свое время сочинитель Кадышев прочитал ей мини-лекцию об устаревшем матерном глаголе «еть», который сейчас мало кто умеет правильно спрягать.
— Да я так, на пробу, — невинным тоном пояснил издатель-бабник. — У меня, может, последние денечки свободы!
Во рту все задеревенело, и Татьяна сплюнула в корзину для бумаг, которую ей предупредительно подсунул Сохадзе.
— Что, Наташка согласилась? — спросила она.
— Думает еще. И на меня тоже задумчивость напала.
Вечером заснуть без нее не могу, а по утрам глаза открывать не хочется: думаю, что она тут делает, на моих подушках?.. Зря ты, Танька. Я ж к тебе всей душой.
— Ну и давай общаться душой.
— Вот и дала бы мне.., друга вспомнить. Я, между прочим, живой человек, свои чувства имею. Какого друга потерял! А он мне всегда говорил: «Что со мной случится, Таньку не оставляй». Я те, Танька, не оставлю! — Это «Яте» было произнесено ведущим филологической передачи простецкой скороговорочкой, но вместе с тем очень четко. Вот и понимай его, как знаешь: то ли тебя не оставлю, то ли тебе не оставлю.
— Тринадцатый роман, — напомнила свою цену Татьяна. У издателя-бабника поубавилось прыти, зато показал клыки издатель-кровосос.
— Врешь ты все, Танька, — заявил он тоном, каким берут детишек «на слабо». — Ты хоть Володькино последнее интервью читала? Он четко сказал за неделю до смерти: будет следующий роман, но нескоро. А ты мне баки забиваешь, что у него готово и сто страниц, и синопсис.
Да «негры» пишут по десять страниц в день, за месяц можно закончить роман. Стал бы он говорить «нескоро»?
Татьяна решила тоже показать зубки:
— А где обещанный кофе?
— Кофе-то мне не жалко. Ты признайся, врешь насчет романа?
— Кофе! — отрезала Татьяна.
Сохадзе покорно потянулся к телефонной трубке — звонить секретарше. Добрых десять минут Татьяна просидела молча, не отвечая на его попытки заговорить, а когда секретарша в мини принесла кофе, понюхала чашку и со змейской стервозной интонацией заявила:
— Растворимый. Помои. Уберите.
— Ну что, теперь довольна? Как жить-то собираешься? — проводив секретаршу взглядом, спросил Сохадзе.
Секретарша ревниво крутила задницей.
— Богато собираюсь жить, — сказала Татьяна, — и ты мне поможешь. Потому что есть и тринадцатый роман, и еще страниц на пятьсот набросков: описания, байки, сюжетные линии. Наймешь талантливого мальчика без имени…
— Не учи ученого, — огрызнулся издатель-кровосос. — А вообще неплохо Змей тебя натаскал. Я-то все:
Танечка, белочка-куничка, а ты соображаешь…
— Я, Жора, сама натаскалась. Все его романы набирала на компьютере и даже правила, если у него женщины говорили по-мужски. А к денежным делам он меня не подпускал на пушечный выстрел. Поэтому предлагаю тебе сделку: у нас с тобой есть торговая марка — имя писателя Кадышева. Я им владею, ты его продаешь, пока продается… Только, пожалуйста, язык свой прибереги для секретуток, а мне он без надобности.
Сохадзе, потеряв обычную развязность, долго и серьезно смотрел на Татьяну.
— Да, ты его жена, — заключил он. — Позволь один совет: не торопись замуж. Как специалист тебе говорю, Танька: зашей пипиську так примерно на год. Повдовствуй и разберешься, кто есть кто.
— Все зависит от тебя, — откровенно заявила Татьяна. — Без любовника я перебьюсь, привыкла на голодном пайке. А без покровителя не смогу: не удержу наследство.
Если будешь помогать, я никого не подпущу ни к себе, ни тем более к делам. Первая просьба: найди нормального покупателя на диадему, а пока дай четыре тысячи.
— Рублей? — Сохадзе с готовностью полез в бумажник.
— Юаней!.. Жора, прекрати финтить!
— Разве я когда финтил?! — Изображая возмущение, Сохадзе гулко заколотил кулаками в крахмальную грудь, что было вовсе не к лицу потомку княжеской фамилии. — Таня, хочешь — верь, хочешь — нет, но денег у меня ни гроша. Мы же с Наташкой попали в аварию, она за рулем, а я, получилось, виноват: Наташке на поправку здоровья дал, мужику, которому она въехала в зад, заплатил, свою машину ремонтировал за наличные да еще дал отступного инспектору, и много, потому что мы с ней были пьяные… — Издатель-кровосос продолжал затаскивать ее в те области, где она ничего не понимала. — Расходные деньги у меня вылетели на эту аварию, зарубежные счета я, извини, светить из-за тебя не стану, а в издательстве у меня ноль с минусом. Декабрь, пора считать налоги.
Спроси кого угодно: к концу года все стараются либо слить деньги, либо вложить. Я, если хочешь знать, еще и должен за бумагу и полиграфию полмиллиона.
— Я чужого не требую. Дай аванс под будущие допечатки.
— Так говорю же: денег нет!
— Ну вот и определились, — сказала Татьяна. — Сегодня же пойду и продам тринадцатый роман туда, где есть деньги.
Сохадзе засуетился:
— Погоди, Тань! Я еще не сказал, что отказываю, а ты Сразу — фыр, фыр! Так дела не делаются… Хочешь, возьми тираж «Морского Змея в раю», у меня осталось шесть тысяч экземпляров. Последний роман, продается неплохо. Сдашь по доллару мелким оптовикам, координаты я тебе дам. А когда будет допечатка, вычту из твоего гонорара по себестоимости, центов по шестьдесят.
Татьяна уже запуталась. Твердо она понимала только одно: здесь какой-то обман.
— А почему ты сам не можешь сдать оптовикам?
— А потому, солнышко, — ответил Сохадзе, снова вываливая свой длинный язык, — что я юридическое лицо. Мне придется проводить эти деньги по счетам, и тут-то их и слижут злые тетеньки из налоговой инспекции. А ты — физическое лицо. Однократные сделки такого рода тебе закон разрешает. Если хочешь, чтобы совсем уж все по закону, укажешь эти несчастные шесть тысяч в налоговой декларации. При твоей сестринской зарплате налоги с тебя возьмут по минимуму.
— Опять налоги?! — вздохнула Татьяна.
— Так потому я тебе и даю книжек не на четыре тысячи, а на шесть, с запасом!
Вот так, доброжелательно улыбаясь и честно отвечая на все Татьянины вопросы, издатель-кровосос повесил на нее страшную обузу. Через час после того, как Татьяна вернулась домой, ей привезли книжки на маленьком грузовичке. Шесть тысяч экземпляров, целая библиотека.
Штабель занял треть спальни. Татьяна тут же начала звонить оптовикам, и от всех слышала одно и то же. Да, «Змей в раю» идет, но так себе — это уже вторая допечатка, Москва наелась. Да, взять могу, но не раньше января, а до Нового года я уже затоварился у Сохадзе.
Звонить издателю-кровососу значило расписаться в своем бессилии. Татьяна решила потолкаться на книжном рынке в «Олимпийском».
ИНТИМ СО СВИНЬЕЙ
Конечно, я без труда опишу тебе свой тип мужчины. Он богат, влиятелен, силен, просто сказочен в постели и обращается со мной, как с королевой.
Д. КУРЬЯ ИСКИ. Как найти мужчину своей мечты

До «Олимпийского» от метро недалеко. Если знать, в какую сторону. А Татьяне пришлось и поискать спорткомплекс, и отстоять лишнюю очередь в кассу, где, оказывается, продавали билеты на концерт Леонтьева. Погода была мерзкая — снег с дождем. В обеих очередях — и на Леонтьева, и за билетами на книжный рынок — говорили о глобальном потеплении. В конце концов, пристроившись за бритоголовыми парнями с пачками книг на тележках, она вошла в подъезд. И обомлела. Столы налево, столы направо, столы куда-то вниз по ступенькам и столы вверх по ступенькам. Раскладные, маленькие и побольше, с фанерными подставками-витринами и без, и все плотно заставлены книгами, сотнями тысяч книг!
Кассет и компакт-дисков поменьше. Каждый стол — под своим написанным на стене номером.
Народу было битком, в узких местах протискивались боком. Толпа вынесла ее к столику с детскими книжками: одна в виде силуэта божьей коровки, другая — в виде черепахи, «Старик Хоттабыч» с написанной от руки биркой «Первое неподцензурное издание», атлас, тоже детский, с картинками, наклейками и, непонятно зачем, игральными картами. Торговал этим добром сутулый мужчинка лет шестидесяти, одетый под стать окружающей молодежи: грязные черные джинсы, казаки и байковая рубаха навыпуск. Остальным продавцам он годился в деды, но покупателей зазывал довольно резво и, мало того, был единственным, кто это делал.
— Чер-репаха ползет, книжку везет! Машам, Петям и всем детям! Подходи, становись, покупай, веселись!
Пока Татьяна разглядывала мужчинку, из толпы к нему подкралось нечто свиноподобное. Хотя это было помоложе Татьяны, про себя она его назвала дядькой и, конечно, Свиньей: опухший, колышущийся, со вздернутым носом наподобие пятачка и поросячьими глазками.
Продавец поскучнел и, отчаянно жестикулируя, стал отчитываться перед Свиньей:
— Неудачный день был вчера, Витек! Всего десять книг ушло. Говорю тебе, надо переходить на комиксы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44