писака! Будь он сам на месте Кадышева, ударил бы именно сейчас, накануне выборов, и не через ментовку, а через прессу. Резонанс обеспечен: сначала тиснут компромат, и все агентства подхватят; потом второй круг: будут писать, как Виктора Сауловича выгоняют с купленного места в партийном списке, а это, надо полагать, не однодневная процедура. После такого взрыва от ментовки не откупишься… Где Шишкин? Почему не встретил хозяина — нечем похвастаться? Да нет, кагэбэшный лис не из тех, кто откладывает на завтра то, что можно получить на орехи сегодня. Просто Тарковский поздно прилетел, вот и вся причина.
Виктор Саулович понял, что не заснет, пока не узнает, как подвигаются дела с Кадышевым.
— Вызови-ка мне Шишкина, — скомандовал он притихшей Вале. — Разбудим его, а то взял моду — хозяина не встречать.
— Так он уже едет. Полчаса назад звонил на мой телефон: как Виктор Саулыч, не спит ли?..
— Так что ж ты молчала, курица?! — встрепенулся Тарковский. — У него что-нибудь срочное?
— Я спрашивала. А он так загадочно: «И да, и нет…»
Виктор Саулович настолько разволновался, что сел ждать кокну. Позвонить Шишкину в машину? Нет, только нервы портить: кагэбэшник все равно ничего не скажет по телефону.
Шишкинский «СААБ» подкатил к подъезду минут через десять.
— А сделай-ка нам. Валя, закусочку, — в порыве внезапной симпатии к шефу отдела безопасности приказал Тарковский. Наверняка мужик не из дому едет. Бьется по хозяйским делам, и надо его немного приблизить, чтобы видел: не задаром старается.
Когда Шишкин вошел, его непроницаемая физиономия кагэбэшного лиса сразу же остудила благой порыв Тарковского. Алис еще и тянул резину:
— Приветствую, Виктор Саулович. Как отдохнули, Виктор Саулович?
— С вами отдохнешь, — буркнул Тарковский. Шишкин прекрасно знал, что в Майами он работал. Хотя, конечно, как сказать: не у станка стоял. Пожить в пятизвездочном отеле, поглядеть, как манекенщицы крутят бедрами, подписать два десятка типовых бумажек, где меняются только суммы, а прочее знаешь наизусть — в понимании того же Шишкина это едва ли работа… — Докладывай! — Он кивком пригласил Шишкина сесть. — Нет, скажи сразу: он — это он?
— Прослушки боитесь? — удивился Шишкин. — Зря, мы за час до вашего приезда все просканировали.
— Просто оговорился. С тобой я ничего не боюсь Никита Васильич, — польстил начальнику отдела безопасности Тарковский. — Повторяю вопрос: Кадышев — это Умник?
— С девяностопроцентной вероятностью.
— Объясни, — потребовал Тарковский. — Перед моим отъездом ты считал, что вероятность фифти-фифти. Что ты там накопал новенького и когда скажешь точно?
— Точно скажу, когда будут вешдоки. Документы, на" сколько я понимаю?
— — Ну, — неохотно подтвердил Тарковский. — Ты бы из него так информацию вытягивал, как из меня… Так какие у тебя доказательства?
— В том-то и фокус, что почти никаких! — с неуместным оптимизмом воскликнул Шишкин. Тарковский молча ждал продолжения. — Дело было так… — тоном сказочника начал кагэбэшный лис и стал выкладывать подробности.
Почти все Тарковский уже знал: одни события успел застать, будучи в Москве, о других Шишкин докладывал по телефону (само собой, иносказательно и в общих чертах). Но сейчас в изложении кагэбэшного лиса, умевшего подать товар лицом, разрозненные факты складывались в довольно стройную картину, хотя и с белым пятном на самом важном месте.
В дни, когда Кадышев был взят под наблюдение, он подвергался попыткам вымогательства со стороны преступной группы Есаула. В настоящий момент ее активность парализована мероприятиями Шишкина. Информация, которой обладал Есаул, снята, однако серьезного интереса для дальнейшей разработки Кадышева не представляет. Любопытно другое.
Есауловцев навела на писателя какая-то женщина, судя по всему, из ближайшего окружения Кадышева (сумела достать слепки ключей, записала на диктофон его звонки на пульт вневедомственной охраны). Личность женщины не установлена. Есаулу о ней ничего не известно — случай, надо сказать, нетипичный. Кроме того, в квартиру Кадышева пытался проникнуть некий мужчина лет тридцати двух — тридцати пяти, явно не принадлежавший к группе Есаула. Установить, зачем он приходил, не представилось возможным, так как неизвестному воспрепятствовал Анатолий Авдеев, сосед Кадышева по гаражу. Сотрудники Шишкина скрытно проводили неизвестного до КПП софринской бригады внутренних войск, куда тот и вошел, предъявив дежурному служебное удостоверение. В упомянутой бригаде служит брат жены Кадышева, которую писатель выгнал из дому на следующий день после вооруженного столкновения с Есаулом и одним из его подручных. (По данным на сегодня, у Кадышева с женой состоялось примирение.) Таким образом, помимо Тарковского, к писателю проявляют интерес еще две силы: Есаул с подачи наводчицы и некто из софринской бригады, вероятно, связанный с женой Кадышева.
«Жена и есть наводчица», — попытался щегольнуть дедуктивными способностями Тарковский, но Шишкин сказал, нет, жену Есаул видел — не она. Однако в соображениях уважаемого Виктора Сауловича есть резон: Кадышев, конечно, старичок богатый, и криминальная активность вокруг него вполне объяснима, но не настолько же бурная! Скорее здесь не соперничество двух групп — софринской и есауловцев, — а попытка использовать Есаула втемную. Прослушкой установлено, что брак Кадышева не зарегистрирован, старичок на ладан дышит, и у сожительницы вполне могут возникнуть определенные планы на его капитал. Тогда выстраивается цепочка: сожительница — софринец (ее брат или любовник) — наводчица — Есаул. Косвенным образом это подтверждается появлением софринца у квартиры Кадышева на следующий вечер после неудачного обыска, предпринятого там есауловцами.
Какой интерес все это представляет для Тарковского?
Да самый непосредственный. И неизвестная наводчица, и, судя по всему, софринец (неважно, вместе они работают или нет) заняты поиском компромата на Кадышева.
Перехватив у них этот компромат, можно нейтрализовать всякую деятельность Умника против Виктора Сауловича.
Теперь о том, почему Шишкин практически уверен, что Кадышев — Умник. Это подтверждается тремя эпизодами.
Первый: реакция Кадышева на привет от Виктора Сауловича, переданный журналистом Левашовым. Несмотря на то что сделать видеозапись не удалось, можно считать, что привет дошел по назначению и был воспринят…
На этом месте Виктор Саулович самодовольно улыбнулся, а Шишкин продолжал с невозмутимым видом:
— ..как предупреждение. Известно, что Кадышев ездит осторожно и пьяным за руль не садится. А тут сразу же после визита журналиста сел и погнал как на пожар.
Появление соседа по гаражу около дверей его квартиры тоже вряд ли можно считать случайным. Кадышев ждал людей Шишкина и, в общем, несильно ошибся: они шли на обыск предыдущей ночью, однако столкнулись с есауловцами и собирались повторить попытку следующей ночью.
Второй эпизод — последовавшее за этим десятидневное сидение Кадышева в квартире. В этот период писатель перенес на ногах сердечный приступ (о чем свидетельствуют найденные в мусоре упаковки из-под лекарств и шприцы с остатками кардиостимуляторов). Однако не только не лег в госпиталь, но и не вызывал врача. Мотив столь неадекватных действий представляется очевидным: боялся оставить квартиру.
За сим следует прорыв в духе американских боевиков, где, как и в эпизоде с софринцем, снова участвовал Авдеев (отсидевший четыре года за неосторожное убийство; при этом он для Кадышева не просто сосед по гаражу, а доверенный человек). Он блокирует груженым автомобилем джип людей Шишкина, а Кадышев тем временем уходит из-под наблюдения и вновь появляется спустя полтора часа на даче в компании бывшей жены. По данным прослушивания, они в течение часа занимаются сексом, после чего дама уезжает, а Кадышев остается на даче. Два часа спустя он вызывает такси и едет на деловую встречу с издателем Сохадзе. Вечер оба проводят в ресторане ЦДЛ, где к ним присоединяется критик Лебеда, личность малозначительная и не связанная с ними деловыми отношениями. Заканчивается попойка уже под утро на литфондовской даче Лебеды. С этого момента настороженность Кадышева спадает. Он позволяет себе долгие отлучки и бессистемно ночует то в квартире, то на даче, то у собутыльников.
— Упустили, — резюмировал Тарковский. Он чувствовал себя настолько опустошенным, что ругаться не было сил.
Шишкин и не думал оправдываться.
— Интересующие вас документы можно было изъять еще в ночь на седьмое ноября. Они были в сейфе — это практически установлено. Нам не хватило нескольких часов, — жестко сказал он и пояснил, против своего обычая расставляя точки над "i":
— Эту ночь Кадышев собирался провести на даче, а мы — в его квартире. Если бы не приветик от Виктора Сауловича.
— Откуда такая уверенность? Насчет сейфа? — спросил Тарковский, пропустив напоминание о «приветике» мимо ушей. Он осознал ошибку, но виноватым себя не чувствовал просто потому, что это чувство — не из области отношений хозяина с наемным работником.
— Там найдены другие документы. Ничего серьезного: в советское время я бы сказал, что они компроматного характера, а сейчас воспринимаются как бытовуха, повод для сплетен — кто с кем спит и пьянствует. Часть папок из искусственной кожи с подложкой из поролона. Он имеет свойство стареть и слеживаться под тяжестью. По вмятинам на папках видно, что в сейфе недавно лежали скорее всего конверты большого формата. На кухонной доске и на утюге — следы оплавленного полиэтилена.
Картина вполне определенная: достал конверты и запаял для закладки в тайник.
Шишкин докладывал с такой уверенностью и даже щегольством, как будто одержал победу.
— Так ищите! — взорвался Тарковский.
— Ищем. Только, Виктор Саулович, я бы не обольщался. Он достаточно попетлял, чтобы заставить нас искать чуть ли не по всей Москве.
— У любовницы проверяли?
— Имеете в виду бывшую жену? — уточнил Шишкин. — Да, как только она уехала с дачи, тормознули ее машину на посту ДПС. Документов, конвертов, папок при ней не было. Но, Виктор Саулович, на дачу они ехали слишком долго. Вполне могли куда-нибудь завернуть по дороге… — Шишкин помялся и заявил в лоб:
— Боюсь, вы неадекватно оцениваете ситуацию. Проблема не в том, что он встречался с любовницей, деловым партнером и случайным собутыльником. Проблема в его перемещениях и контактах. Скажем, в издательстве у Сохадзе работают два десятка человек, и все осознают, что Кадышев — их главный кормилец. Каждый почтет за честь взять у него конверт на сохранение или чтобы отправить его заказным по адресу: «Главпочтамт, Кадышеву, до востребования». А сколько контактов у него было в ЦДЛ?
А в Переделкине?.. Нет, Виктор Саулович, мы на самом деле его упустили. Сейчас можно только ждать. И не спускать с него глаз.
…И БЬЮТСЯ О БОРТ КОРАБЛЯ
Брак — это нечто вроде истории колониальной страны: ее завоевывают, а потом вечно сталкиваются с борьбой за независимость.
МАРИО АЛЬМАЗАН

Татьяна. Ночь и утро 27 ноября
В телефонной будке за углом змеедома она с дрожью набрала номер. Загадала, на сколько гудков Змей подойдет: чем меньше, тем все будет лучше. Он поднял трубку сразу — видно, сидел за письменным столом в кабинете.
— М-да-а? — Татьяна от неожиданности чуть не повесила трубку. — Ну, говорите, кто это?
— Володя, это я…
— Ну и что ты хочешь?
И снова она чуть не повесила трубку.
— Ничего… Как ты живешь?
— Нормально, а что? — Змей обрубал фразы, не оставляя мостиков для продолжения разговора.
— Как себя чувствуешь?
— Нормально. Это все? — железным тоном спросил Змей.
— Нет. Ты не мог бы…
— Ну что, не мямли!
— Я пальто хотела взять, мне холодно! — нашлась Татьяна.
— Ну и забирай! — Он бросил трубку.
Змей жил в центральном, трехэтажном корпусе «немецкой слободы», построенной военнопленными, — с наглухо забитыми черными ходами, недействующими фонтанами во дворе и проломленной тут и там оградой из стальных прутьев. Татьяна вышла из будки и направилась к подъезду, считая шаги: тридцать пять, тридцать шесть…
На каждом правом шаге у нее росла уверенность, что все будет хорошо, а каждый левый эту уверенность вышибал и добавлял страху. Страшно — нет, страшно — нет, левой-правой, шестьдесят, шестьдесят один.., двери открываются, один лестничный пролет, окно, второй…
Дверь квартиры качнулась от сквозняка — приоткрыл для нее? Но у нее ключи. Наверное, ждет, когда заявится домой нагулявшаяся кошка. Или поменял замки, а сейчас открыл все-таки для нее, а не для кошки?
Почему-то не решаясь распахнуть дверь пошире, Татьяна протиснулась в прихожую. Как кошка. Все двери были настежь, и везде горел свет. Змей устраивал иллюминацию, когда оставался один и боялся.
Татьяна тихонько открыла стенной шкаф — ее пальто, куртки и плащи висели в том же порядке, что и прежде. У нее потеплело на сердце — не собрал, и если приводил кого из женского пола, ее одежда была как предупреждение: на многое, подруга, не рассчитывай, хозяйкино место занято.
— Ну, что ты там шебаршишь?
Татьяна молча побрела на голос, за поворотом коридора увидела выплывающие из кабинета клубы табачного дыма, подошла и встала у косяка, не решаясь войти. Змей сидел в кресле под торшером со стаканом в руке. Дымил сигаретами, на столике — початая бутылка виски.
— Ну, и где ты шаталась?
— У себя дома была.
— Да ты на себя посмотри, отощала вся! Это где «дома»?
— В госпитале.
— Все ты врешь! Тебя там не видели!
Татьяну опять прошила теплая волна — беспокоился.
— Да я…
— .! — в рифму выматерился Змей. — Что стоишь?
Пепельницу с кухни принеси!
Обрадованная Татьяна шмыгнула на кухню, мгновенно оценила обстановку на столе консервные банки, неполитые цветы пожелтели, плита залита сбежавшим кофе, Она вытряхнула полную окурков пепельницу, помыла и вытерла ее своим висевшим на крючке фартуком. Полотенца куда-то поде вались, и все, все это было знаком того, что на кухне никто, кроме Змея, не хозяйничал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44