— Моя очередь подошла, я и получила жилплощадь. Все по закону. Конечно, не бог весть что, тесновато и с подселением… Вам чего-нибудь еще спросить требуется?— Нет, — произнес адвокат и, не прощаясь, повесил трубку.Он сел в машину, ощущая металлический привкус во рту, будто губы его прикасались в этой трубке, и медленно . поехал домой. Все его существо противилось необъяснимой неудаче…Через известное время Дмитрий Константинович сделал запрос в колонию, где Лина отбывала срок, и получил подтверждение, что такая-то числится среди осужденных и администрация претензий к ней не имеет. На просьбу о предоставлении свидания ему ответили отказом. Адвокат дважды, с перерывами, писал Лине, но ответов ни разу не получил. Таким образом, ни о ней, ни о Манечке, а главное, о ребенке Марка Дмитрий Константинович не имел никаких известий, и ждать их было неоткуда. Он решился было на свой страх и риск отправиться в колонию, однако в считанные часы обстоятельства изменились.Телефонным звонком он был срочно вызван на профессорскую дачу, и старик, блестя еще сохранившими живость глазами, изложил суть своего предложения и посоветовал ни в коем случае не отказываться. Предстояла командировка в Среднюю Азию, сроки которой они должны были оговорить позднее.Дмитрий немного подумал и дал согласие, Выбирать было не из чего, дома разворачивался нелепый бытовой кошмар, к тому же ему недвусмысленно намекнули, что он ничего не потеряет, а лишь приобретет…Ехать было необходимо в ближайшие дни после Нового года, и адвокат занялся сборами. И сразу же, дав положительный ответ, он почувствовал пристальное и уважительное внимание коллег к своей персоне. Готовясь к поездке, он привел в порядок свои вещи. Существенно обновил гардероб, а заодно тщательно перебрал личные бумаги, почту и документы. Разгребая накопившиеся во время его отсутствия никем не читанные газеты, адвокат неожиданно обнаружил в сгибе одной из них письмо и по штемпелю определил дату: двадцать первое сентября.Письмо было от Манечки."Дорогой Дмитрий Константинович! — писала Манечка. — После суда мне было так тяжело и плохо, что я несколько дней отлеживалась в одиночестве дома.Оксана возвратилась, как вы знаете, в Харьков, потому что в первых числах августа ей нужно было быть в школе. Мои сотрудники, невзирая на наши добрые отношения, забыли о моем существовании, как только я уволилась из библиотеки…В принципе человек в несчастье никому не нужен, и такие чувства, как сострадание, современным людям несвойственны.Вы были всегда добры к Линочке, и я решилась написать Вам после того, как несколько раз пыталась отыскать Вас в консультации и дозвониться к Вам на квартиру. У Вас на работе было много людей, очевидно, клиентов; большое скопление народу в присутственных местах действует на меня удручающе. Совершенно потерявшись, я сунулась было к какой-то накрашенной барышне, похожей на гренадера, но она шарахнулась от меня со словами: «Нет его и не будет.» У Вас дома телефон молчал, и я решила, что, по-видимому, все на лето уехали из города… Что было дальше?В тюремной больнице Лина двадцать второго августа родила мальчика.Слава Богу, оба они пережили это испытание счастливо; роды моей дочери прошли без осложнений, ее сын родился здоровым при весе три девятьсот и росте пятьдесят четыре сантиметра. Лина назвала его Иваном, неделю кормила грудью в больнице, а потом их отправили в колонию…Я сразу же поехала туда. Не хочу рассказывать о своих прискорбных впечатлениях, ведь это не главное. Самым важным было то, что у нас с Линочкой началась пора везения. Начальник колонии, по-моему, очень порядочный человек, растолковал мне, что я могу попытаться добиться разрешения жить рядом с дочерью. Я должна вернуться в Москву и хлопотать — и я сделала это сразу…Мне и тут повезло — к нам отнеслись с сочувствием, однако необходимо было в короткое время выписаться, продать нашу мебель и кое-что из вещей и затем устраиваться рядом с Линой и Ванечкой.О Москве я не жалею, все равно без моей девочки я не смогла бы там жить… Удивительным образом все устроилось очень быстро, и завтра я еду к Лине. Не знаю, как сложится наша жизнь дальше, но мне сказали здесь, что там со временем можно будет найти работу и снять более приличное жилье. Человек, с которым я беседовала, советовал мне, когда Лина перестанет кормить ребенка, забрать его к себе; этот пожилой юрист обещал в январе будущего года, если я ему напишу, а лучше приеду сама, взяться ходатайствовать о сокращении срока. Он считает, что приговор оказался чересчур жестким, несмотря на Ваши, Дмитрий Константинович, усилия. На мой вопрос, где Вы сейчас работаете, я не получила от него никакого ответа…Итак, все сложилось как нельзя лучше. Не знаю, как прореагирует Линочка на мой приезд, но что делать? На все мои попытки помочь ей она отвечает с резкой грубостью, утверждая, что все это заслужила сполна, а я здесь ни при чем. Лина буквально трясется над своим сыном, и не без причины: он красивый, крепкий; у него светло-серые глазенки и рыжеватый пушок на круглой головке. У Ванюшки прекрасный аппетит, это говорит о том, что он здоровый мальчик, не так ли, Митя?Мне, конечно, тревожно. Условия жизни там не ахти какие, однако в нашем совместном с Линой быту мы привыкли во многом себе отказывать, так уж получилось…Когда она вышла замуж за Марка Борисовича, я не то чтобы была рада тому, что у него есть возможность Лину обеспечить, но подумала, что такая женщина, как моя дочь, как бы заслуживает к себе подобного отношения, несмотря на свой сложный характер. Она всегда стремилась к независимости, к нормальной жизни. К несчастью, в ней никогда не было смирения. Мы с Вами, Митя, не касались этих вопросов… мне страшно тяжело писать о смерти Марка Борисовича, тем более что причиной ее стала моя дочь. Я могу лишь всю оставшуюся мне жизнь просить прощения у всех…"Адвокат отложил недочитанное письмо. Итак, у Марка родился сын, который вместе с матерью находится в колонии, а Манечка уехала из Москвы… У него совершенно нет времени ни помочь им материально, ни отыскать юриста, к которому обращалась Мария Владимировна. Его собственная судьба откорректирована чьей-то могущественной рукой, и изменить что-либо в этом он не в силах. Помимо сострадания к Лине и глухой боли о Марке, оставалось одно — так или иначе выполнить свой долг по отношению к этой маленькой несчастливой семье. Ведь не вечно же продлится эта командировка…Дмитрий Константинович вновь взял исписанные листки."Мне очень нравился Марк Борисович. Он был бесконечно терпелив, тактичен, на него можно было положиться. Мне известно, он любил и понимал Линочку, я это чувствовала.Мужская любовь одинока, к тому же в отличие от женщины мужчина не обладает ни временем, ни свободой выражения чувств, чтобы ее проявить. Только с возрастом это становится понятным. Когда уже нет терпения… Я уверена, что Полина не хотела смерти Марка Борисовича. Мне трудно об этом говорить и писать, я и сейчас горько плачу. Я была на кладбище… Мои попытки сказать что-либо Лине закончились ссорой — она запретила упоминать его имя, велела мне убираться обратно в Москву и оставить ее в покое. И лишь то, что Лина все-таки нуждается в помощи, и моя безграничная любовь к сыну Марка Борисовича заставили меня стерпеть это и вновь попытаться уговорить ее согласиться со мной.Линочка очень похудела, но чувствует себя здоровой. Материнство как бы смягчило ее, в ней появилось желание выжить. Когда она смотрит на мальчика… Я не могу больше обо всем этом писать, дорогой Дмитрий Константинович!Оксаночка зовет меня жить в Харьков. Она помогает мне чем может. Я ей также написала письмо и на всякий случай оставляю Вам ее адрес. Ведь я еще не знаю, где буду жить, и в случае Вашего появления в Москве Вы сможете связаться со мной через нее.Да хранит Вас Господь, Митя! Благодарю Вас за все, что Вы для нас сделали. До свидания, знайте, что я Вас уважаю и люблю.Мария Владимировна".На отдельном маленьком листочке были аккуратно выведены рукой Манечки домашний адрес и телефон Оксаны Петровны. Адвокат переписал их в блокнот и убрал письмо Марии Владимировны в небольшой металлический сейф, где хранил некоторые документы, деньги и бумаги Марка Кричевского.До отъезда оставалось несколько дней, он провел их дома с родителями, перед тем побывал у своего профессора и вопреки собственному желанию посетил Альбину. Впрочем, настойчивость ее граничила с бесцеремонностью, и встретила она Дмитрия Константиновича кокетливыми упреками, будто ровным счетом ничего не произошло в его жизни.В доме ее все было по-прежнему: те же лица, та же вялая атмосфера бездеятельной скуки и тревожной чувственности. Адвокат, выбрав удобный момент, спросил, зачем он все-таки Альбине понадобился.— Ты помнишь Риту? — проговорила она, понижая голос.— Очень смутно, — ответил адвокат, промолчав о том, что знал Риту как приятельницу Марка.— Она была на похоронах твоего друга…— Да, — перебил адвокат, — я знаю женщину, о которой ты говоришь.— У нее крупные неприятности.— Что так? — без охоты спросил адвокат.— Видишь ли… — протянула Альбина. — Понимаешь, это связано с наркотиками. Ты бы не взялся за ее дело?— Нет.— Почему? — воскликнула Альбина. — Насколько мне известно, ты сейчас свободен?— Я уезжаю из Москвы, — сказал адвокат.— Ты просто не хочешь, — проговорила женщина. — Да, ты изменился, я почувствовала сразу. Защищать эту паршивую девку у тебя нашлось и время, и желание, а друзьям ты отказываешь в элементарной помощи.— Кого ты имеешь в виду? — произнес адвокат, едва сдерживая ярость.— Лину. Я была на суде и слышала, как ты распинался. Может быть, она отблагодарила тебя каким-нибудь особенным способом?— Стоп! — сказал адвокат. — Я не только не намерен выслушивать весь этот бред, но и оставаться в твоем доме более секунды…— Погоди, Дмитрий! Мы же еще ни о чем не договорились! — Альбина схватила за руку отвернувшегося было адвоката. — Если ты не можешь помочь Рите, то посоветуй хотя бы кого-нибудь.— Я предпочитаю держаться подальше от ваших дел! не сдерживаясь больше, в полный голос воскликнул Дмитрий Константинович. — Увольте! Что же до этой женщины, Риты… За нее не стоит тревожиться. Такие не тонут…Митя больше не вспоминал о визите к Альбине в круговерти событий перед отъездом. Он успел встретиться с Аграновским и удостовериться, что там все обстоит благополучно. Буквально накануне отлета адвокат дозвонился в Харьков и сообщил Оксане Петровне, что вчера на ее имя отправлены три посылки с детскими вещами и игрушками и почтовый перевод. Он убедительно просил Оксану Петровну переправить все это Манечке, передав ей. Лине и мальчику сердечный привет от него. * * * Схватки начались у Лины еще в пятницу вечером. Были они слабыми, терпимо продолжались всю ночь, но к полудню двадцать первого августа ее перевели в тюремную больницу и поместили в небольшую душную палату с тремя железными койками, покрытыми чем-то наподобие постельного белья. Ни тумбочек, ни стульев здесь не было. К этому моменту схватки прекратились; Лина, не зная, как объяснить это, поначалу испугалась и затребовала врача, все же в глубине души опасаясь, что он отправит ее назад в камеру.Перед всей этой катавасией, доставив Лину в санитарную часть, ее отправили в душевую, освещенную тусклой желтой лампочкой, холодную, но, к счастью, имевшую пару исправных кранов с умеренно теплой водой. При Лине был мешок с ночной рубашкой, пеленками, ватой и клеенкой, переданный ей накануне Манечкой и оставленный в предбаннике. Там еще находилось новое немецкое мыло, и пока на скользком топчане пожилая одышливая женщина в сером халате выскабливала ей станком лобок под напрягшимся животом, мыло украли, так что Лине пришлось вымыть себя под душем обмылком хозяйственного. Затем ей выдали темно-синий, огромный и тяжелый, халат и отправили в «предродовую».Врач явился сразу; был он бодр, широкоплеч, с короткими пухлыми пальцами и добродушным выражением красноватой физиономии. Невысокого роста, он казался моложе своих пятидесяти лет.— Первый раз? — спросил он, заставляя Лину лечь поверх колючего одеяла и оголить живот.Лина кивнула. Его, очевидно, не интересовало, почему она выбрала именно это место для появления на свет своего ребенка, но Лина знала, что любопытство заставит врача именно сейчас начать расспросы. Однако он произнес:— У кого наблюдались?Лина назвала имя. Бровь мужчины взметнулась вверх, и, усмехнувшись, он проворчал:— Гурманы… Папа небось устроил? — Но, взглянув на ее замкнутое лицо, сел на край кровати и крепкой пятерней помял внизу живота, там, где должна была находиться головка ребенка.— Как протекала беременность?— Без осложнений, — ответила Лина, морщась.— Готовься, — сказал врач, — срок пришел…— А почему прекратились схватки?— Такое бывает с первородящими, — произнес врач, вставая и убирая стетоскоп, которым внимательно прослушал живот женщины, под халат, в задний карман брюк. — Сердцебиение плода хорошее, жди, завтра наутро родишь. Пока побудешь здесь, но не отлеживайся, начнутся схватки, двигайся. — Почесав седоватый ежик, он добавил задумчиво:— Боюсь, будут проблемы, бедра у тебя узковаты, а делать кесарево мне не с руки, я здесь дежурю один. Акушерки нет.Лина отвернула голову к стене и промолчала.— Да ты не дрейфь, — сказал врач ей в затылок, —.я присмотрю за тобой.После обеда, от которого Лина отказалась, выпив только горячего чая и съев ломоть хлеба, в палату вползли еще две женщины. Та, что постарше, сразу же грузно шлепнулась на кровать и закурила папиросу. Ее пергаментное узкое лицо покрывали морщины, голова была повязана цветастой тряпкой, из-под тряпки на сутулую спину падали кудрявые нечесаные волосы.Вторая, с короткой рыжей гривой, лет тридцати, с бледным, как кость, лбом и измученным выражением глаз, так и не присела в течение трех часов, пока санитар не увел ее. Все это время она с воплями пробегала от кровати к кровати, то и дело хватаясь за их спинки и приседая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49