— Пей, — сказала она. — Далее… Нас продержали за городом неполных двое суток на какой-то госдаче. Отлично кормили и по очереди приглашали поразвлечься. Я не ходила, потому что ночь после первого же выступления провела с Алешей… Вечером следующего дня нас отвезли на вокзал и отправили в Москву.— Кто были эти люди? — спросила Манечка.— Не знаю, — равнодушно сказала Лина, — какие-то партийные шишки.Толстые, без жен, липкие и прожженные. Подальше от глаз.— А что делал там Алексей Петрович?— Он работал там охранником, — улыбнулась Лина. — Как и я, двадцатилетний. Он недавно сказал, что довольно долго искал меня по Москве, но не нашел. Затем у него пошли неприятности, и вообще все изменилось — он потерял работу, затем женился, угодил в армию…— А как вы встретились?— Случайно, — сказала Лина. — Хотя чего тут скрывать — узнав, что ты с Ванькой поселилась именно здесь, я начала думать, как мне отыскать его, раз я возвращаюсь в этот город. Вот я его и искала. Безрезультатно, почем. Пока однажды мы не столкнулись у входа в парк, где я гуляла с Ваней.— Он узнал тебя?— Да.— Ну и что дальше?— Он был рад.— И тогда ты, Лина, решила, что можно жить с женатым мужчиной только потому, что ты в молодости провела с ним ночь?— Я люблю его, мама. И любила всегда.— Почему же ты вышла замуж за Марка, зачем ты его, беднягу, обманывала?— По кочану, — зло сказала Лина. — Потому что я ждала ребенка, и этот ребенок — сын Алексея.— Что? — выдохнула Манечка, и лицо ее судорожно запрыгало. — Нет! Этого быть не может. Ванечка не его сын. Что может быть общего между этим громилой и нашим мальчиком?— Я, — засмеялась Лина. — Я и есть это общее, и придется тебе смириться с этой ужасной мыслью. И чтобы ты успокоилась и больше не громоздила чушь, знай: Алексей разведется с женой, мы поженимся, и он даст Ваньке свою фамилию. Ясно?— Да, — сказала Манечка. — Ну вот, хоть что-то определилось.Но ничего так и не определилось. Ей было сообщено, что Алексей Петрович развелся и теперь навсегда поселяется в их доме. Манечка еще не успела узнать, что дочь ее расписалась с ним. Однако умирала она в полной неизвестности — из кого же вышел ее любимый внук? Хотя в самый последний день это уже не имело для нее никакого значения. Она так и не узнала, что дочь ее беременна вторым Ребенком, а имя мальчика будет теперь Иван Алексеевич Коробов.— Манечка скончалась третьего мая, в одиннадцать дня, без муки, тихо вздохнув напоследок, будто печалясь, то вот — нет рядом внука. Когда он вернулся из школы, мама так отчаянно плакала, что у него замерло и сжалось сердце. Дядя Алеша сказал, что Манечка умерла от болезни. Мальчик захотел посмотреть на нее. Он вошел в маленькую темную комнату. Манечка, крохотная и худая, лежала на столе. У нее были как бы искривленные внутрь ступни в новых туфлях-лодочках и спокойное старое лицо. Мальчик взял ее желтую руку и поцеловал. Он не знал, что в этот час бабушке Манечке не исполнилось еще и сорока восьми лет.2 Адвокат Дмитрий Константинович Семернин посетил их уже на новой квартире через пару лет после смерти Манечки. На этот раз адрес сообщила ему Лина, и в конце сентября девяносто второго он приехал в Харьков. Семернин остановился в гостинице «Интурист», где когда-то работала Лина; ей не хотелось там с ним встречаться, и она после недолгого колебания пригласила его к обеду, когда он позвонил в полдень.— Я перекушу в ресторане, — сказал Дмитрий Константинович, — и потом приеду. Хочу повидать мальчика.— Вы вряд ли его застанете. Иван учится во вторую смену, а после едет заниматься своими шахматами.Адвокат промолчал, и в конце концов они договорились, что к пяти он прибудет.Дом находился в двух кварталах от гостиницы. Дмитрий Константинович с удовольствием прошелся по проспекту, заваленному колючей кожурой каштанов, где толкалась несколько возбужденная перед вечером молодая публика. Пообедав в ресторане, он там же купил коробку немецких конфет и бутылку шампанского.Подумав, выбрал на лотке с десяток крупных оранжевых апельсинов. Из Москвы он вез мальчику подарок — нарды, которые оставил ему Марк. когда оба они были молоды и допоздна засиживались над этой игрой, зачарованные ее странной логикой.Ему понравилось место, в котором Лина купила трехкомнатную квартиру — в письме она отчиталась перед ним, на что преимущественно уходят деньги, переделенные на ее имя.Дом стоял в глубине тенистого дворика и имел один подъезд. Лина жила на пятнадцатом, предпоследнем, этаже. Лифт, как ни странно, был чист и исправен.На площадке адвокат свернул налево — здесь было лишь две двери, абсолютно одинаковые, наглухо зашитые светлым деревом, — и нажал кнопку звонка.Дверь распахнулась. Миновав тесноватый коридор, он прямо прошел вслед за Линой в большую прихожую.Лина захлопнула дверь ногой, потому что на руках держала темноволосую двухлетнюю девочку в пестрой пижаме. Малышка тут же подняла голову с плеча Лины и с любопытством взглянула на мужчину. Глаза у нее оказались светлыми, серыми с голубизной, мутноватыми со сна.Адвокат, потоптавшись, сложил свои свертки в шаткое кресло в углу прихожей и сбросил плащ.— Сейчас, — сказала Лина, — я одену эту упрямицу, а вы проходите, Дмитрий Константинович, в комнату. — Она локтем распахнула стеклянную дверь, и адвокат шагнул в гостиную.Он был несколько растерян. Эта поездка в общем-то не входила в его планы. Однако с Линой его связывало не просто многолетнее знакомство, а главное — адвокат очень хотел повидать мальчика, рассчитывая так или иначе дождаться его прихода: не могла же Лина выставить его так скоро. В каждом письме она сухо сообщала сведения о сыне: учится так-то, болеет тем-то, интересуется такими-то вещами — но не больше. Лина всегда была сдержанно-молчаливой: и в семнадцать, когда они только познакомились, и теперь, перешагнув рубеж тридцати.Она изменилась, отметил адвокат, помещаясь в одном из чересчур мягких кресел у стеклянного журнального столика в Дальнем конце гостиной. Во второе на миг присела Лина, чтобы спросить, что он станет пить — чай, кофе, сок…Исчезла ломкая угловатость высокой худощавой девушки, какой он знал ее в молодости. Не осталось следа того чугунного оцепенения, которое он физически ощутил, посетив ее в камере после того, что случилось. Обошлось и без сумрачного взгляда, которым Лина одарила его в прошлый приезд. Теперь эта женщина смотрела на него спокойно и уверенно — она была на своей территории.— Кофе, пожалуй, — сказал адвокат, усаживаясь поудобнее и как бы давая понять, что не намерен чересчур скоро покинуть столь чистый, уютный и гостеприимный дом. — Возьми, Лина, там в прихожей конфеты и фрукты. Нарды я отдам мальчику сам.— Я же сказала, что он будет довольно поздно…Дмитрий Константинович усмехнулся и пожал плечами, Лина коротко вспыхнула, но, сдержавшись, встала, через короткое время перед ним была развернута хрустящая полотняная салфетка и поставлена фаянсовая сервизная чашечка с растворимым кофе. Лина вновь села и молча придвинула поближе сахар и сливки, но на невинный вопрос адвоката: «А мы не выпьем глоток шампанского в честь нашей встречи?» — вскочила и со стуком водрузила на стол черную бутылку из пакета, который перенесла в комнату из прихожей. Ей пришлось вытащить оттуда и нарды — и это было сделано так, что адвокат понял: присутствие игры в этой комнате ей неприятно. По мере того как в женщине росло раздраженное возбуждение, в нем родилось и с каждой минутой крепло чувство, похожее на злость. Так что бокалы они подняли без особой приязни друг к другу.Теперь он узнавал прежнюю Лину, хотя внешне она была бесконечно далека от той девочки, с которой он познакомился у своей приятельницы-танцовщицы на одной из бессчетных вечеринок, куда хозяйка его то и дело приглашала. Разбитная приятельница давно исчезла, а Лина волей обстоятельств осталась и заняла в его душе куда более значительное место, чем он предполагал поначалу. Однако, как и прежде, сквозь ее враждебное отчуждение пробиться не было никакой возможности.Все тот же взгляд исподлобья на красивом и замкнутом лице, все та же прямая спина и губы, готовые вот-вот выговорить: «Убирайтесь к черту!»Тогда, в камере, он спросил ее:— Лина, скажи, почему ты это сделала?— Ты все равно не поймешь этого, — ответила она сквозь зубы, и исхудавшее, серое от бессонницы лицо ее стало похожим на лицо отчаявшейся, окончательно утратившей разум фанатички.— На чем же я как твой адвокат должен строить защиту, если ты молчишь?— Мне все равно, — сказала она, кривясь и неловко перемещая на тюремной койке свое тяжелое, ставшее грушевидным тело, — мне плевать на все, и я вас не приглашала…— И на это? — Он кивнул на ее живот. И тогда она вскочила и крикнула:— Убирайся к черту!Сейчас они сидели в светлой комнате, и в паузе между словами было слышно, как где-то рядом шумно передвигает игрушки ребенок. Дмитрий Константинович потянулся налить еще шампанского, однако Лина резко поднялась и вышла, оставив дверь открытой.Он скользнул взглядом по мебельной стенке напротив и в который уже раз подивился стандартности современного интерьера — все тот же ряд хрустальной посуды, все тот же цветной телевизор в нише, случайные книги и пыльные искусственные тюльпаны. Взгляд его остановился на письменном столе у окна.Рядом располагался узкий зеленый незастеленный диванчик, над которым низко висели настенный светильник и полка с книжками. Приглядевшись, на столе он увидел фотографию улыбающейся Лины и стопку учебников, пластиковый стакан с карандашами и фломастерами; на прислонившемся к балконной двери стуле висел детский вязаный свитер, вывернутый наизнанку. Детали свидетельствовали, что Иван живет в этой комнате, и сердце адвоката дрогнуло…Лина вошла с девочкой на руках, взяла, нагнувшись, апельсин из пакета и, усадив ребенка на колени, стала осторожно срезать ножом кожуру.— Дай мне, — сказал Дмитрий Константинович, — порежешься. Всегда ты делаешь то, что другим в данной ситуации кажется неудобным и невозможным.Лина взглянула на него и, усмехнувшись, отдала нож и апельсин.— Ты писала мне, что вышла замуж, но о девочке ничего не сообщила. Как ее зовут?— Катя… А разве одно исключает другое? Я имею в виду появление ребенка. — Ну почему же…— Я подумала, — сказала Лина, скармливая долькy девочке, — что вы как-то свяжете мою новую жизнь с нашим… финансовым соглашением. — Она спустила дочь с колен, и девочка побежала к стулу, где висел свитер. Aдвокат проводил ее взглядом.— Видишь ли, Лина, — проговорил он, — ведь соглашения никакого и не было. Я лишь выполнил волю Марка. И хотел бы напомнить тебе, что, пока мальчику не исполнится восемнадцать…— Знаю, — перебила женщина, и адвокат умолк, словно ,вновь наткнувшись на стену, которую, как ни старайся, пробить невозможно. — Еще в прошлый раз вы, Дмитрий Константинович, мне все растолковали совершенно вразумительно.— Ну, раз знаешь, — проговорил несколько раздраженно адвокат, — я повторяться не буду. Все остается в силе, и чтобы ты окончательно была спокойна, скажу единственное: Марк оформил бумаги, когда мальчик еще не родился, Могу предугадать твой вопрос: «Зачем?» У него было достаточно причуд, и одна из них — это желание, чтобы на имя его ребенка был открыт счет со дня рождения…Лина вздрогнула, но промолчала, однако Дмитрий Константинович, внимательно за ней наблюдавший, заметил, как на секунду ее лицо стало растерянным.— Скажи, Лина, что тебя беспокоит? Я приехал, и мы можем выяснить все до конца.— Счет, — промолвила Лина. — Значит, по воле Марка Кричевского у моего сына должны быть собственные деньги, и когда вы объявите ему об этом, он вправе спросить у меня, откуда они… Насколько я понимаю, это выглядит именно так.— Послушай, Лина, — сказал адвокат, — и будь очень внимательна. Все бумаги, связанные с имущественным положением Марка, были оформлены им, когда ты жила в его доме, будучи его женой, беременной на седьмом месяце. Мне он ничего не объяснил, составляя их, и я ни о чем его не расспрашивал. Между нами с самого детства были очень близкие отношения, и я никогда не анализировал мотивы его поступков. Повторять тебе, что значил Марк для меня, я не буду —К тому же именно тогда у меня появилась надежда, что вы будете счастливы вместе… Да что говорить! — Адвокат махнул рукой. — То, что мы с тобой назвали «счетом», ни с какой стороны таковым не является. Это деньги, идут на содержание ребенка, и какую-то часть их ты имеешь право тратить на себя как его мать и как его, если угодно, опекун. Лина, скажи мне, что тебя мучает?Дмитрий Константинович проводил взглядом ее высокую фигуру, только теперь отметив, как просто и дорого она одета: в длинную, до щиколоток, темную юбку из плотного шелка, черную кружевную блузку без рукавов и плетеные кожаные сандалии. Также он вспомнил, что видел золото на ее руках и точеной шее.Вопрос повис в воздухе, но адвокат упрямо повторил его когда женщина вернулась, толкая впереди себя складной чешский детский стол и стульчик на колесиках, где уже сидела девочка с игрушками и карандашами. Лист белой бумаги Лина взяла в ящике письменного стола.— Итак?— Пойдемте на кухню, Дмитрий Константинович, там у меня сигареты, — сказала женщина и кивнула на дочь:— Она привыкла здесь играть, рядом с Ванькой…Адвокат прошел вслед за Линой в просторную кухню. На столике там стоял недопитый стакан сока и блюдо с домашним кексом, накрытым бумажной салфеткой.Мужчина протиснулся на сиденье диванного уголка, Лина же, достав из шкафчика сигареты и зажигалку, села напротив и, изогнувшись, взяла с подоконника тяжелую хрустальную пепельницу. Занавеска колыхнулась, задев затылок адвоката тугим накрахмаленным кружевцом.— Значит, так… — произнесла Лина, щелкая зажигалкой. — Моего мужа зовут Алексей Петрович Коробов, он числился в системе ДОСААФ, а сейчас на тренерской работе. С некоторых пор — полагаю, это временно — заработки его стали не настолько стабильными, чтобы он продолжал чувствовать себя уверенно…Алеша в этом неповинен, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49