Из-за образования, что ли?— Совершенно верно, — сказал Дан. — Но я слышал, он ведет переговоры с одним из знаменитейших театров комедии. Осенью с эстрадой будет покончено!— Хорошее настроение у меня улетучилось. Пауль — рядом с Сильвией Костин, но не выставляет мышцы напоказ, как Дан, и не строит ангельских улыбочек, как Раду. Пауль — мужчина, и, быть может, единственный среди нас способен произвести впечатление на королеву. То есть единственный мой соперник…В голову полезли идиотские мысли! К черту! Хватит! Надо расслабиться. Я поднял бокал и стал чокаться со всеми. И с Паулем, и с доном Петрини, когда те вернулись за наш стол. Сицилиец был на вершине блаженства, будто нашел длинную и неповрежденную древнегреческую амфору для своей коллекции черепков. Он был так рад, что заказал еще бутылку «Наполеона», хотя первую еще не прикончили. Я не стал дожидаться продолжения и ушел в свою комнату. Мне стало как-то не по себе, на душе скребли кошки, и я вдруг резко почувствовал болезненную тяжесть в теле. Хотелось побыть одному, я знал, что успокоюсь лишь поделившись с дневником своими богатыми впечатлениями первых двух дней отпуска.Господи, как быстро бежит время! Я даже не прилег до рассвета. Но почувствовал наконец спокойствие и… дикую усталось. Пора закрывать дневник. В небе еще виднеется поздняя звезда. Возможно, третий день таит приятные сюрпризы? Глава II Четверг, 3 июля. Разбужен всесильным и бесцеремонным солнцем. Вероятно, оно хочет отомстить за оскорбление, нанесенное ему нашим прогнозом. Взглянул на часы — было ровно восемь — и вскочил с кровати, как пожарник по тревоге, хотя спал очень мало.Несколько вполне четких воспоминаний и ясных мыслей укрепили меня в приятном предположении, что голова моя свежа. Через четверть часа я был готов. Наскоро перекусил, автоматическими движениями побрился, сунул голову под душ, причесался, облачился в свой единственный летний костюм и спустился в гостиную в ожидании неведомого или, вернее сказать, одержимый вполне определенным желанием…Гостиная была пустынна, лишь в одном из кресел я обнаружил прятавшегося за газетой Пауля Сорана.— А где остальные? — спросил я его.— Зависит от того, о каких остальных идет речь… Дан и Раду с утра пораньше отправились в Констанцу в магазин. Вернулись пять минут назад. Мы втроем обосновались в пансионате через дорогу и слили наши личные средства в единый бюджет… Другие? Возможно, еще не спускались.Но в этом мире существует еще и привратник…Манеры портье с трудом поддаются описанию, но все же я решил более не прибегать к намекам на прогноз погоды. С хорошо отработанным безразличием я поинтересовался у него передвижением других жильцов. И получил полный отчет: господин Петрини распорядился не беспокоить его до полудня, господин Марино спустился в 6 часов 30 минут, учительница Сильвия Костин — в 7 часов, примерно за десять минут до архитектора Андрея Дориана.Я вернулся к Паулю и поделился полученными сведениями, но он, казалось, даже меня не слышал, сидел с угрюмым, мрачным видом. Потом вдруг с деланным безразличием поведал мне, вчерашнее гулянье, получившее второе дыхание от новой бутылки коньяка (все того же марочного «Наполеона»), продолжалось до зари, и что дон Петрини, дабы «не обидеть» своих собутыльников, «сделал им большое одолжение», позволив за нее заплатить. Услышав об этом, я тут же почувствовал, как по мне, обжигая кожу, текут все денежки, когда-либо водившиеся у меня в кармане. Не думаю, что суммы, которой я располагал даже в самом начале отпуска, хватило бы на полбутылки «Наполеона». Я вспомнил, с какой элегантностью директор внес первую бутылку, и торжественно объявил, что во всей стране можно найти лишь пару дюжин подобных бутылок, из них пять — у него в ресторане.— Во сколько вам это обошлось? — глупо спросил я.— Мы стали более чем банкротами… — упавшим голосом отозвался Пауль Соран.Тогда я понял, почему ребята объединили свои ресурсы и втроем обосновались в пансионате по другую сторону шоссе. — Причем по собственной вине! — нервно продолжал Пауль. — В довершение всего дон Петрини ржал, как клоун, что его винный погреб понес большие потери. Куда девались его аристократизм и хорошие манеры!.. Уходя, мы попытались прихватить полупустую бутылку в надежде сбыть за полцены, так как допивать ее желание пропало. Это все равно что сдуру глотать золотые монеты… Сицилиец же заметил, как Дан прячет бутылку в цветы, чтобы потом незаметно вынести. «Ура! — закричал он. — Выпьем за такую идею! Оросим цветы „Наполеоном“!» И, вообрази, принялся разливать коньяк по цветочным горшкам… А потом слезно молил нас спеть вместе с ним: У меня есть лей Румынская денежная единица.

на пропой, Да и тот, наверно, не мой. Господи, боже ты мой! Меня разобрал дикий смех. Я покатывался до тех пор, пока Пауль с подчеркнутым достоинством не объявил, что все трое решили сократить срок своего пребывания на море…Между тем в гостиной появились и остальные двое. И, как это иногда случается на пороге отчаяния, пришли в неописуемое веселье от моего хохота. Стали обсуждать планы и из кучи выдвинутых идей выбрали самую разумную — воспользоваться солнечной погодой и пойти на пляж. Дан вызвался показать нам потрясающее место, мало кому известное и потому почти всегда тихое — Теплую бухту.Чувствовалось, что один лишь Раду вовсе туда не стремится. Он вдруг словно превратился в пружину, впившись взглядом в парадную дверь. Мы тоже расслышали клаксон автомобиля, но не придали этому значения. Портье уже входил внутрь, согнувшись под тяжестью двух громадных дорожных сундуков. За ним с двумя лакированными чемоданами в руках следовал весьма элегантно одетый господин с белоснежной сединой. Затем появился молодой человек, буквально увешанный багажом. Из-за коробок, чемоданчиков и сумок, которыми он был обвешан, как доспехами, торчала одна голова, вернее гказать — одни глаза, пытливо шарившие по всем углам гостиной. Не знаю почему, мне показалось, что они фиксируют любую подробность с точностью фотообъектива. Замыкала этот кортеж девица в коротком платье и шикарных туфлях. У нее не было даже сумочки; двигаясь налегке, она словно парила в воздухе. Несомненно, платье и туфли на ней были последним криком моды, однако сама девушка в смысле женственности воплощала в себе и прошлое, и настоящее, н будущее. Лицо ее было свежим, как у ребенка, а жесты выражали постоянное изумление. Своими невинными, беспокойными и ласковыми взглядами она, казалось, хотела одарить весь мир вокруг себя. Даже никчемным колоннам в центре гостиной что-то перепадало от ее нежности и жизнерадостности.Мы замерли как истуканы, а Раду весь засиял от счастья. Девушка уселась в бархатное кресло в нескольких шагах от нас, утопая в золотистых волосах, потоками ниспадавших на плечи. Она была очень молода, пребывая в обманчивом возрасте между 16 и 18 годами. Явно настойчивым взглядом она искала Раду. Так мне показалось вначале. Но в тот момент, когда господин с белоснежными волосами посмотрел на девушку, она отвела взгляд, и лицо ее озарилось выражением неподдельного восторга — так смотрят младенцы, открывающие в мире вокруг себя тысячи цветных безделушек. Она явно притворялась, но как искусно, как безупречно!.. Ну и везет же этому типчику с ангельской мордашкой. Только вот… Я вспомнил о молодом человеке с багажом… Он как раз приближался к нам с таким высокомерным видом, будто намерен был предъявить кому-то счет… Но отрекомендовался весьма непринужденно: «Эмиль Санду, адвокат», и спросил, есть ли поблизости хорошее место для купания. Я не колеблясь отнес его к разновидности невыносимо противных субъектов. Скрипучий голос, непомерно вытянутая физиономия, напоминавшая едкую карикатуру на великого Стэна Лорелла. Ему ответил Дан. Или Раду. Или Пауль. Не помню точно — мое внимание было отвлечено другим. В любом случае кто-то из них ответил: «Теплая бухта». Но я точно запомнил, что девушка повторила эти слова, обращаясь к седовласому господину, наполнив сердце мое радостью:— Сходим, искупаемся в Теплой бухте, папа?На этом счастливый ход событий не завершился. Симпатичный родитель улыбнулся в знак согласия и, протянув руку Эмилю Санду, сказал примерно следующее:— Очень вам признателен… Меня зовут Жильберт Паскал, адвокат… Рад с вами познакомиться.Значит, их встреча — это встреча двух попутчиков по поезду или такси, то есть совершенно случайная. При таком повороте дела следовало бы немного подкорректировать первые впечатления об Эмиле Санду. Невыносимо противным или неизлечимо антипатичным он уже не казался.Примерно через полчаса мы отправились на пляж. Пройдя несколько метров, мы без особого труда определили, что за нами кто-то идет. Замедлили шаг и дали себя обогнать. Отец в сверкающем белизной костюме и дочь в купальнике, подчеркивающем ее благородство и невинность, на ходу помахали нам рукой. При этом папочка с достоинством приподнял панаму, а дочь бросила магический взгляд на Раду.— Аппетитная девочка! — начал было нашептывать мне на ухо адвокатишка, но тут же поперхнулся, увидев, как сжимаются мои кулаки.Около часа мы тащились по зыбкому песку, палимые безжалостными лучами солнца. А впереди, изящно покачивая юным станом, скользила фея нашей мечты. Думаю, что, следуя за ней, мы ненароком прошли бы через все моря и океаны.Наконец за поворотом блеснул заливчик, но нас уже кто-то опередил.Палатка и два навеса от солнца украшали берег а в воде виднелись три купальные шапочки, белая и две голубые. Мы немедленно определили их принадлежность: белая — учительница Сильвия Костин, голубая — господин Мони Марино, другая голубая — дон Петрини, сицилиец, который просил разбудить его после полудня. Лишь он один из купальщиков на нас отреагировал, изобразив приветственный жест рукой. У дона Петрини зрение было что надо!.. С видом олимпийского чемпиона он двинулся к берегу, крикнул «Bravissimo bambini!» Здесь: Молодцы, мальчики! (ит.)

, что можно было истолковать как признательность за наше появление на берегу. Разумеется, встречать он вышел явно не меня.Пока я размышлял об этом, произошел несчастный случай. Моя нога совершенно по-идиотски соскользнула в яму, а ничего не подозревавшее тело жестоко усугубило это скольжение, в результате чего получился стопроцентный вывих. Вместо того чтобы зарычать от боли, на что у меня было полное право, я с дикой гримасой героически попытался продолжить свой путь и, возможно, продержался бы некоторое время в вертикальном положении, если бы не взглянул на ногу — огромная синяя опухоль походила на мячик. Внутри нестерпимо жгло, словно там бесновались тысячи чертей. Я извинился и сел под куст в тень: Дан поспешил ко мне делать массаж, но нетерпение поскорее залезть в воду превратило его пальцы в железные крючья. От остальных я получил словесные утешения, вполне дружеские и сочувственные. Для меня это прозвучало похоронным звоном, потому что одежда уже слетала с тел моих спутников в темпе, принятом в старом немом кино. Дан превзошел всех. Он покинул меня, когда остальные уже влезали в воду, но первый оказался рядом с оранжевой шапочкой, скрывающей золотые кудри нашей феи.Я тоже разделся с надеждой искупаться. Но едва дошел до кромки воды, как свалился от боли. Тогда я растянулся на песке, утешаясь щедростью солнца, которое было чересчур дружелюбным ко мне после клеветы в его адрес. С берега удобно было наблюдать за событиями, разворачивающимися в заливчике.Голубая шапочка небесного цвета — Марино — сразу же отделилась от шумной группы в Теплой бухте, миновала громадные буруны, вздымавшиеся там, где, вероятно, проходила песчаная коса, и потерялась вдали, в открытом море.Но меня интересовал заливчик. Теплая бухта, где пребывали семь шапочек и моя надежда, вернее, две. Оранжевая шапочка — фея. Белая— королева. Голубая — дон Петрини. Черная — Пауль Соран. Красная — Дан Ионеску. Зеленая — Эмиль Санду. Полосатая — Раду Стоян. Словно все заранее договорились носить разные шапочки, меня могли бы спутать лишь с Паулем Сораном, его шапочка тоже была черной.Семь шапочек сначала образовали круг, затем одна из них, разумеется оранжевая, переместилась в центр круга, а другая шапочка, белая, потихоньку стала отдаляться. Поначалу движения казались мне синхронными, затем их слаженность нарушилась. Вскоре окружность вокруг оранжевой шапочки стала сужаться, и вся фигура превратилась в цветок с пятью лепестками. Белая точка удалялась, пока я не потерял ее из виду. Лишь позже я ее обнаружил, но так далеко в море, что мне сделалось не по себе. Думаю, другой глаз не смог бы различить белую шапочку, но я феномен по части зрения, как считают многие окулисты. Меня увлекла загадка двух главных шапочек, а лихорадочное воображение подсказывало начало драмы.Королева, конечно, непреднамеренно выдворенная из круга, расценила это как тягчайшее оскорбление и гордо ушла в изгнание. Я представил ее — самодовольную, надменную, волевую, властную, и такая реакция показалась мне естественной. Ирония судьбы… Рядом с любой другой женщиной учительница музыки оставалась бы неоспоримой королевой, владычицей моря и суши. Единственной, кто мог потеснить ее на престоле, была златокудрая фея. И вот случай свел их вместе…А что же голубая шапочка в открытом море?.. Смелый заплыв! Она уже еле виднелась, капля неба в чернильной сини. Рядом с ней белая точка. Или мне просто показалось, что в открытом море встретились две отважные шапочки?Поскольку ласки солнца стали слишком пылкими, я стал искать укрытие и нашел его под густым кустом. Подул приятный ветерок, и, если бы не покалеченная нога, я бы мог считать себя баловнем природы. Но черти, которые вертелись в ноге, нашли новые орудия пытки — буравчики и сверла. В жизни я много занимался спортом, не раз получал вывихи, но ни один из них не был таким противным… и, главное, ни один не случался в такой неподходящий момент.Цветок с оранжевой сердцевиной переместился на сушу, продолжая свои игры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37