— Не хочу даже думать об этом! Это значило бы искать преступника здесь, среди нас. Это слишком!.. Такое преступление не может быть совершено на почве заурядного конфликта или ссоры… Может быть, я непоследователен и нелогичен. Но я предпочел бы несчастный случай…— И я бы предпочел несчастный случай, — сказал Ион Роман. — Но мы не можем руководствоваться предпочтениями. Парень погиб на наших глазах, и это нас кое к чему обязывает… Не только к бдению у тела усопшего…— Не знаю… — вымученно произнес Владимир Энеску. — Не знаю. Раду действительно за последние дни сильно изменился. Казался беспокойным, неуверенным, испуганным, но причины для этого были, и вполне обычные… Извечные конфликты чувств…— Кое-что я тоже заметил, слышал разные разговоры. Если бы вы могли припомнить детали…Журналиста опять было охватило чувство протеста, он напрягся и покрылся испариной.— Только не это! — ужаснулся он. — Это все равно что подсматривать в чужую постель и при этом еще фотографировать. Если бы я был хоть в чем-то уверен…Ион Роман понял, что дальнейшие разговоры бесполезны. Лучше было оставить журналиста одного… с вопросами, возникшими в ходе беседы, с растущим беспокойством и коварной бессонницей. Уже у порога он обронил:— Дай бог, чтобы нам не пришлось идти дальше этой сентиментальной беседы, чтобы мы оба заблуждались. Но я сильно опасаюсь, что очень скоро придется заглядывать не только в чужие постели, но и под них…Владимир Энеску внезапно обрел ясность мысли. Слова Иона Романа подействовали на него, как ушат холодной воды. Как их надо было понимать? Как угрозу? Как предупреждение? Как сигнал тревоги? В руках он продолжал мять толстую тетрадь в черной обложке. 22.50 — Я убежден, что он мог бы нам помочь, — сказал Тудор, когда Ион Роман закончил свой отчет. — Все зависит от того, как он воспримет твои последние слова. Сигнал тревоги? Как предупреждение? Как угрозу?— Ей-богу, — произнес сыщик, — хотелось вырвать тетрадь, и не знаю, совладаю ли я с этим желанием. У меня предчувствие, что из нее можно много выудить… А вот, должно быть, капитан Винтила…Машина затормозила на полной скорости, а грохот захлопывающейся дверцы напомнил звук выстрела. Капитан по диагонали пересек холл, не заметив, что по пути опрокинул несколько табуреток. Он пытался сохранять спокойствие и тщательно подбирал слова:— На обратном пути я заехал в морг, — произнес он. — То, что я там узнал — гораздо важнее того, что случилось в порту. Поэтому позвольте начать с конца… Судмедэксперт пришел к твердому убеждению, что смерть Раду Стояна была вызвана не попаданием воды в дыхательные пути, а сердечным приступом. Специальное исследование будет лишь простой формальностью. Термин «твердое убеждение» принадлежит эксперту. Следует отбросить версию самоубийства. Версия убийства не исключается. Однако пока еще нельзя окончательно поставить крест и на версии несчастного случая.— Существует ли возможное объяснение этого несчастного случая? — спросил Тудор. — Или только гипотеза?— По мнению судмедэксперта, есть только одно возможное объяснение, — ответил капитан Винтила.— Похоже, что он зацепился ногами за какую-то уплывшую в море веревку, или за икорный канат, или за трос от бакена, — сказал Тудор.— Точь-в-точь слова доктора, — не скрывая своего восхищения, поспешил подтвердить капитан.— Яхта была слишком далеко от него, — вмешался Ион Роман, — чтобы предположить якорный канат. А бакена там и в помине не было. Остается только возможность уплывших веревки или троса. Но разве это можно доказать? Думаю, что невозможно…— Да… — сказал Тудор. — Очень трудно обнаружить состав преступления при вероятности несчастного случая. Но, думаю, есть и другой путь, чтобы отвергнуть или подтвердить версию несчастного случая. Поэтому немного притормозим.И он попросил капитана продолжить рапорт.— Слушаюсь, — подчинился офицер. — В настоящий момент изучаются следы на лодыжках и общие результаты вскрытия. Очень скоро нам подошлют подробный, точный и окончательный отчет.— Мог ли это быть несчастный случай? — громко спросил Ион Роман. — Только сейчас я понимаю, что мы балансируем на проволоке. Лично я именно так себя чувствую…— Верю, — кивнул Тудор. — Тяжела попытка превратить несчастный случай в убийство. К счастью, однако, это чисто логическая проблема, и тяжесть ее во многом будет воображаемой, субъективной, а значит, несущественной. Отбросить эту версию никогда не поздно, это не принесет никому вреда. Отсутствие фактов сразу устранит как предпосылку, так и саму проблему. Но это не сравнить с гораздо более тяжелой попыткой превратить убийство в несчастный случай. Тут дело перемещается из субъективной и малозначащей области воображения в область осязаемой действительности — социальной этики… Граница между этими двумя областями достаточно ощутима. На основании имеющихся данных можно говорить не о выборе, а просто-напросто об исполнении долга!Наступило молчание, прерванное стуком шагов. Кто-то спускался по лестнице. Это был журналист Владимир Энеску. Он направился прямо к столу в центре холла.— Кажется, я вам помешал, — начал он. — Постараюсь быть предельно краток. Прийти к вам меня побудили две вещи. Во-первых, опасение, что версия несчастного случая, которую не доказать и не опровергнуть, может стать причиной какой-нибудь драмы. Но еще меня охватывает страх, даже ужас, при мысли о том, что преступление может быть сочтено несчастным случаем. Я никого не хочу оскорбить, но скажу, что из двух зол — несчастного случая и преступления — все внимание надо обратить на второе, большее.— Вы никого не оскорбляете, — успокоил его Тудор. — Кроме того, таков и наш вывод. И мы признательны…— Сказать по правде, — проговорил журналист, — мне казалось, что моя идея произведет эффект взрыва. Я ведь не подслушивал ваш разговор… Поэтому я ужасно рад…Этот деликатный ответ на неловкую благодарность заставил Тудора вглядеться в журналиста повнимательней.— И во-вторых, — продолжал Владимир Энеску, — выбрав эту идею, я должен смириться с тем, что из нее логически вытекает — с дознанием, но поверьте, я не в состоянии выдержать допрос, главным образом из страха, что буду неточен, рассеян, сентиментален и вообще буду себя вести по-дурацки. Прежде чем прийти к такому решению, я долго боролся с собой. И спешу сообщить вам о нем, пока не передумал. Может, через пару минут я уже буду об этом сожалеть. Вот, пожалуйста! Почерк разборчивый…И он протянул Иону Роману черную тетрадь.Сыщик моментально выхватил ее у него из рук.— Вот за это действительно спасибо, — сказал он. — Мы понимаем, как трудно было решитъся.— Честно говоря, я ждал подобной оценки, — улыбнулся Владимир Энеску. — Там много глупостей и всякой личной чуши. Не берите это в расчет. Наверное, атмосфера, в которой мы жили, всякие возникшие мелочи, отношения между нами и прочие пустяки могут вас заинтересовать. Не думаю, что это окажется очень полезными, но в любом случае я был бы вынужден наговорить вам кучу вещей, и в результате вышло бы то же самое… В конце концов…Он не закончил свою мысль, а лишь смущенно пожал плечами.— У нас будет возможность еще раз прочесть эти записки? — спросил Тудор.— Не понимаю, — сказал журналист. — До завтрашнего утра вы сможете их. прочитать несколько раз. Или вы…— Да… — кивнул Тудор. — Я предполагаю возможность прочитать их в другом виде, в напечатанном, например. Позволю себе добавить, что такая возможность, вероятно, и толкнула вас на сей шаг, но это отнюдь не означает, что наша признательность неискренна. Лучше раньше, чем позже…— Да… — невольно признался Владимир Энеску. — Намерение опубликовать записки предопределило мое решение на несколько часов дать вам тетрадь. Вы нащупали нужную струну. Поэтому и звук получился чистый.— Вы и в своих чувствах склоняетесь к версии убийства, или это чисто этический выбор? — неожиданно спросил Тудор.— Думаю, что это — этический выбор, — ответил Владимир Энеску. — Руководствуясь чувствами, я склонялся бы к версии самоубийства, а никак не несчастного случая. Раду казался очень подавленным, даже отчаявшимся…— Самоубийство в воде? — удивился капитан Винтила. — В данных условиях это просто невозможно.— Не самоубийство в воде, — отпарировал журналист, — а экстравагантное самоубийство, для которого вода служит только декорацией. А что, если он принял яд на берегу? Я ничего не утверждаю, просто выдвигаю предположение, пришедшее мне только что в голову…— Очень интересно… — задумчиво проговорил Тудор. — И как идея самоубийства… но и как идея убийства!— Об этом я не подумал! — признал журналист. — Но, кажется, я оказался не столь краток, как обещал поначалу. Мне нужно сходить в пансионат. В комнате Пауля горит свет, а я — настоящий преступник. — Надо бы давно навестить его…— Только если ты заслужил благосклонность тигрицы, — предупредил Ион Роман. — Она меня еле впустила. А если увидишь господина Дана Ионеску, пришли его сюда на несколько минут. Простая формальность…— У меня тоже просьба, — сказал капитан Винтила. — Чтобы мне с дамой на воротах не встречаться. Господин Винченцо Петрини просил меня отнести ребятам из пансионата эту бутылку коньяка. На него очень подействовало известие о смерти Раду Стояна. Он словно постарел лет на десять и, честное слово, расплакался, как ребенок. Не в состоянии был даже вытереть слезы. Он достал из саквояжа эту бутылку, и мы вместе помянули Раду, вылив сначала несколько капель, чтобы земля ему была пухом. Я и не догадывался, что на свете есть такие чудесные напитки…— А-а! — воскликнул Владимир Энеску. — Коньяк «Наполеон»! Сколько из-за него в первый вечер ребята настрадались! Дон Петрини заказал две бутылки, ребята, для формы, заявили, что заплатят хотя бы за одну… и сицилиец доставил им это удовольствие. Потом поливал цветы коньяком «Наполеон», grand fine champagn! Марочным (фр.).

Так что эта бутылка — не подарок, а долг. Но я сильно опасаюсь, что она уже не доставит им радости. 23.10 — Что в зале ожидания порта? — спросил Тудор после ухода журналиста.— Ничего особенного, — ответил капитан Винтила. — Начальник таможни заверил, что и сигареты пассажиров проверены, и каблуки на ботинках, и зонтики, и зубная паста. Тотальный досмотр, исключающий всякую ошибку, но и без всякого результата. По ходу вскрылась некоторая мелочёвка — наркотики, новые лекарства, тайная корреспонденция, валюта, но все — в незначительных количествах…— Тайная корреспонденция?! — заинтересовался Ион Роман. — А у нашего сицилийца ничего такого не обнаружено?— Нет. У него досмотр был самым простым из-за незначительного багажа. Только в саквояже, который он нес в руке, оказались несколько странные вещи — вырезки из старых газет на разных языках, множество мелких афиш, тоже пожелтевших и тоже для полиглотов. Цирковые рекламы, как сказал таможенник. Особого внимания он на них не обратил. Одну задержал, но не думаю, чтобы она представила интерес…— Я тоже не думаю, — согласился Тудор. — Тем более мелочёвка с лекарствами и наркотиками.— И все-таки Марино украдкой вручил сицилийцу туго набитый конверт, — вспомнил Ион Роман. — Что же такое в нем могло быть и куда он исчез.— Пустой конверт, был найден в портфеле среди реклам и афиш, — ответил капитан Винтила. — Может быть, господин Марино не дал, а вернул нечто господину Петрини, а именно: афиши и рекламы. Если они кажутся вам важными…— Все равно здесь делать больше нечего. А впрочем, если при контроле багажа был зафиксирован и пустой конверт, я думаю, что мы можем сбросить с души один камень… чтобы получше прочувствовать второй… Да… Одежду жертвы обыскали? Вещи, номер?— Предметы повседневного обихода, — ответил Ион Роман. — В комнате тоже не удалось напасть на какой-нибудь след. Две книги, я их пролистал. Между страницами — ничего. Чистое белье, небогатый, но элегантный гардероб, карманы пустые, бумажник, содержащий 2800 лей в банкнотах различного достоинства, паспорт в ящике тумбочки, фотографический портрет в кармашке чемодана, там же — проездной билет на два трамвайных маршрута и телефонная книжка, в которой я не обнаружил ни одного знакомого имени, ни адвоката Жильберта Паскала, ни Елены. Подобные номера он, вероятно, держал в памяти…— И здесь все проверено, — согласился Тудор. — Или почти все. Купальный халат? Плавки?— Халата у него не было! — уточнил Ион Роман. — А про плавки я забыл. Я имею в виду кармашек, который бывает на некоторых плавках. В тот момент я о нем забыл…— Может быть, там ничего и нет, — сказал Тудор, — но пока мы сами не посмотрим и не пощупаем…— Слушаюсь! — раздался голос капитана Винтилы. — Постараюсь вернуться с заключением судмедэксперта.— Прекрасно! — одобрительно сказал Тудор, а затем, повернувшись к Иону Роману, попросил: — Разузнайте, страдал ли Раду Стоян болезнью сердца?— Можно узнать и побольше, — ответил Ион Роман. — Если вы мне позволите побеспокоить некоторых лиц.— Только в том случае, если ответ на первый вопрос будет отрицательным… А пока можно рассчитывать только на благосклонность и понимание окружающих. Точно так же, как мы не можем игнорировать идею журналиста об экстравагантном самоубийстве, мы не можем игнорировать и возможность обычного сердечного приступа.— Я тоже слушаюсь, — улыбнулся Ион Роман. — Постараюсь служить примером хороших манер.Тудор вяло поднялся из кресла. Черная тетрадь тяжело повисла в его руке, словно была наполнена свинцом.— Если не появится ничего нового или очень важного, я не хочу, чтобы мне мешали. Меня интересуют эти заметки. Прежде всего из-за желания нащупать какую-то ниточку. Я сюда как с неба свалился, и мы блуждаем в темноте не только в прямом смысле. Если бы найти хоть в этих записках проблеск света. И раз уже нам передали их добровольно и, кажется, только до утра, надо с толком использовать эту оказию. Мне надо всего пару часов покоя, почерк действительно разборчивый. 23.25 Горничная, с первого этажа, мощная, высокая девица с крупным носом и круглыми вылупленными глазами, всем своим видом показывала, что страшно рада иметь дело с полицейским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37