Кислая и расстроенная Анна снова заглянула в милицейский кабинет Богула.Несмотря на довольно поздний вечер, лейтенант был еще на работе. Листал какие-то толстые папки, лежавшие высокими стопками у него на столе.— Вот полюбопытствуйте, что я откопал в нашем архиве.— В архиве? — удивилась Светлова.— Знаете, — интригующе перелистывая пожелтевшие листы в картонной папке, начал Богул, — похоже, насчет того, что последние лет двести ничего похожего на исчезновение людей в нашей тихой глубинке не происходило, я ошибся… Тут я, Аня, пожалуй, хватил лишку… Двести — это я загнул!— Неужели?— Да… Оказывается, и в истории нашей глубинки встречались похожие происшествия. Причем, заметьте, тоже серийные исчезновения. И тоже не раскрытые!— Не накаркайте!— И было это не так уж давно. В том смысле, что не двести, а всего лишь пятнадцать лет тому назад.— И что же это были за преступления?— Ну, может, и не преступления… Но происшествия точно. Хотя уголовные дела были заведены… Они и по сию пору, надо сказать, не раскрыты.— Так что же это такое?— Это исчезновения. Видите ли, на протяжении более чем двух с половиной лет люди пропадали без следа. Как и теперь. А потом все это вдруг прекратилось. Все пропавшие были местными, кроме одной приезжей-командированной. В общем, пятеро человек как в воду канули.— А где?— В районе Заводи и реки Чермянки.— Ну, может, они и вправду канули?— То есть.., в каком смысле?— Ну, в воду канули. Все-таки река рядом… В городском районе вблизи реки довольно часты подобные происшествия. Человек гулял, выпил — решил искупаться. Или просто оступился в безлюдное время суток… Ночью, например… А река хранит свои тайны.— Вы заблуждаетесь насчет того, что река так уж их и хранит. Особенно насчет нашей Чермянки заблуждаетесь. Это, знаете ли, не океан. Анаша Заводь не, Мариинская впадина. В реке, кстати сказать, тяжелее, чем в земле, концы спрятать. Хоть и существует выражение “концы в воду”… Но, как ни странно, по моим наблюдениям, утопленников находят чаще, чем закопанных.— Любопытное наблюдение. Учту.— Пользуйтесь на здоровье моим бесценным опытом! Не жалко.— И что же дальше?— Так вот, в районе этих развалюх…— Развалюх?— Да, а что?— Вы хотите сказать, что район Заводи и Чермянки это и есть район одноэтажной застройки?— Да.— Те самые одноэтажные частные дома?— Что значит “те самые”?— Да не обращайте внимания. Просто я хотела сказать: действительно, частные дома?— Ну да! Другого такого района у нас в городе просто нет. А что такое все-таки?— Да так… Ничего особенного. — Светлова нахмурилась.— Только не утверждайте, что печать сосредоточенных раздумий на вашем светлом челе ничего не означает!— Да нет, почему же… Означает.— Ну, так не томите!— Слушайте. Дом, где нашли Немую, нашу девочку-Маугли, находился как раз в районе Заводи и Чермянки. В том самом районе, где, как вы говорите, энное количество лет назад таинственно исчезали люди.— Любопытно!— Более ничего похожего в вашем городе не случалось?— Нет. Кажется, нет.— И вот сейчас опять начали исчезать люди.— И что же?— При этом… На кроссовках Немой, нашей подросшей девочки-Маугли, — белая глина. Как, на машине — без владельца! — найденной только что. Больше такой глины мы нигде не находим.— Совпадение?— И вам не кажется заслуживающим внимания, что люди исчезают именно там, где поблизости обнаруживается эта странная девочка?— Да, но в момент той серии исчезновений ей было года три. Да и сейчас, когда ей лет восемнадцать.., как она могла бы расправиться с таким количеством сильного и взрослого народу? Ведь не это же вы имеете в виду?— Да я и сама не знаю, что я имею в виду, — кисло заметила Светлова. — Пожалуй, я имею в виду только то, что все это — более чем странно…— Я, надо сказать, тоже думаю, что вы все-таки правы, — согласился Богул. — За этим совпадением что-то стоит.— Богул, а вы не могли бы для меня по вашим каналам найти адрес того дома?— Какого?— Дома, где обнаружили Немую и откуда ее забирали в приют.— Пожалуй! Не думаю, что это трудно. * * * Когда Светлова утром следующего дня снова звонила в дверь Горенштейна, разноцветные попугайчики все так же беззаботно щелкали и заливались.Разумеется, Светлова, сгорая от стыда, осознавала всю неуместность своей назойливости… Но по всему выходило, что без Горенштейна Светловой не обойтись!— Ну вы и липучка! — подивился, обнаружив ее на пороге своего дома, Горенштейн. — Опять по мою душу?— Опять, Соломон Григорьевич. Горенштейн, еще облаченный поутру в халат, зевая, взглянул на часы.— Кошмар! Вы что — спать не ложились?!— Не спится.— И опять ко мне — за тем же самым?— Точно так… Понимаете: мне это очень-очень нужно.— Насколько нужно? Что это, голубушка, означает “очень-очень”? — сварливо поинтересовался Горенштейн. — Моя жена, знаете ли, тоже обычно говорит: “Мне очень-очень нужно”! Как правило, при этом речь идет об очередном платье, без которого она отлично, на мой взгляд, могла бы обойтись!Прибегая к этому убедительному сравнению, доктор сморщился, как от дольки лимона во рту… Очевидно, воспоминания о диалогах с супругой были — “не очень”.— Вам вообще-то повезло, должен заметить, что она в отъезде.— Кто она? — рассеяно поинтересовалась Аня.— Моя жена, естественно!— Аа-а… Видите ли… — Светловой было совсем не до Соломоновой супруги. — Речь идет не о платье, доктор… — серьезно заметила Светлова. — А о жизни и смерти!— Чьей жизни и чьей, извините, смерти? — сухо уточнил Горенштейн.— Моей жизни и моей смерти.— То есть?— Т6 есть, если я не разгадаю одну загадку, мне из этого города не уехать…— А вы бы хотели?— Да, знаете..— То-то, я смотрю, вы тут у нас подзадержались, — вздохнул доктор. — Не по своей, значит, воле у нас гостите?— Не по своей, — согласилась Анна.— О-о! Тут я вас, голубушка, понимаю! Ох, как я вас понимаю… — Горенштейн снова вздохнул. — Уж если я кого и понимаю — отлично, заметьте, понимаю! — так это тех, кто хочет уехать из нашего орденоносного города Мухосранска. Очень-очень хочет уехать. Это действительно серьезный аргумент!— Да?— Ну, разумеется! Уехать на фиг — и все дела! Куда угодно — только уехать!..— Ну.., вот я и говорю… — промямлила Светлова, дивясь тому, как доктора разобрало от ее “серьезного аргумента”.— Так что, девушка… — Горенштейн значительно вскинул свой породистый подбородок. — Пожалуй, ваше “очень-очень” меня убедило.— Неужели вы согласны?— Получается, что так.— Можно я вас поцелую?— Не стоит, голубушка, — предусмотрительно увернулся от раскрытых объятий Анны доктор. — У меня, знаете, эти неуставные отношения с пациентками-клиентками вот уже где! Так что обойдемся без лишних нежностей.— Как скажете, доктор! — скромно потупилась Светлова. — Я готова говорить и о деле. Понимаете, фокус еще и в том, что уговорить немую девушку должны вы, Соломон Григорьевич.— Ну, приехали! Чудненько! Ее еще и уговаривать надо?— Да.— Мало того, что я, как врач, категорически отказываюсь от этой затеи, еще, оказывается, и пациентка против! Кому же это тогда нужно, спрашивается?— Кроме меня, в общем, никому, — скромно призналась Анна.— По крайней мере, вы откровенны. Это мило.— Спасибо, Соломон Григорьевич, на добром слове.— Рано меня благодарить! Допустим, я-то согласен на этот эксперимент… Но я плохо представляю, как мне уговорить эту нашу — точнее, пока вашу — пациентку.— Понимаете, доктор… Вы должны найти важные доводы, простые, ясные слова, которые не смогут не подействовать, — горячо принялась убеждать Горенштейна Светлова.Все эти фразы Анна уже не раз прокручивала в голове, готовясь к встрече с Гором.— Ведь нельзя же сказать, что при всей своей немоте и нежелании общаться девушка отгородилась от мира!— Не отгородилась? — сдержанно осведомился Гор.— Уверяю вас, нет! — Аня припомнила страстное свидание Немой с Кикалишвили. — Не могу вас посвятить в известные мне подробности, но, уверяю, не отгородилась. Она любит… Возможно, и любима. В конце концов, ей всего-то восемнадцать лет. Значит, она хочет самых обычных вещей: выйти замуж за любимого человека, родить детей… Объясните ей, что нормальная жизнь возможна — если и она станет вполне нормальной!— Ну, если так дело повернуть… — неуверенно пробормотал Горенштейн.— Объясните ей, что она может говорить! Зачем же от этого отказываться? Неужели она хочет, чтобы ее будущие дети тоже молчали? А это вполне вероятно при немой матери!— Тише, тише, дорогая! Не стоит так пылко передо мной витийствовать. Я ведь не немая мать.— А ее будущий муж? — не сбавляла оборотов Светлова. — Разве он не будет рад, если его невеста, его будущая жена, наконец заговорит?!— Кто его знает, — с некоторым сомнением в голосе снова пробормотал Горенштейн. — Некоторым, знаете, нравится, когда жены мало разговаривают.— Это да, — согласилась Аня. — Это бывает. Анна снова припомнила жениха Немой — с его рэкетирскими тайнами. Возможно, такого криминального Отарика как раз и устраивает, что его возлюбленная — немая.— Но мы не будем учитывать интересы этого гипотетического мужа, — твердо сказала Аня, — у нас есть свои интересы. И они заключаются в Том, что девушка должна заговорить!Анна достала фофановские деньги…— Мне бы хотелось внести задаток.— Ну, не знаю…— А вдруг вашей жене что-нибудь “очень-очень” понадобится?— Это вполне возможно, — без особой радости в голосе согласился с Аниным предположением Горенштейн.— Только знаете, Соломон Григорьевич…— Ну, что еще?— Эта девушка ни в коем случае не должна знать о том, что мы с вами знакомы… И вообще, лучше… Лучше, чтобы вообще никто об этом не знал. Вы меня понимаете?— Да ничего я не понимаю! — огрызнулся Горенштейн, убирая деньги в бумажник. — Если честно — ничего. Темный лес! Но уж раз договорились, что ж… Буду нем, как рыба. Точней, как наша потенциальная пациентка.— Может быть, попросить Осич, чтобы она устроила вам с девушкой встречу? Пригласила ее к себе, а заодно и вас, Соломон Григорьевич… И, таким образом, приняла, так сказать, участие в судьбе своей бывшей воспитанницы… Мне кажется, это не должно девушку насторожить…— Пожалуй… — согласился Гор. — Я мог бы присутствовать — как бы случайно — при их встрече. И изучить, так сказать, пациентку предварительно. И если результаты осмотра меня устроят… Я как бы ненароком предложу девушке попробовать избавиться от немоты, мол, несколько сеансов — и все. Скажу, что мне это интересно как специалисту. А это правда! И что, мол, как давний знакомый Валентины Терентьевны, я готов принять участие в судьбе ее воспитанницы.— Отлично! — не удержалась от ликования Светлова.— Да, пожалуй… — пробормотал Гор. — Вот так мы и устроим пробный сеанс. * * * В час дня Светловой позвонил Богул:— Есть! Ровно две минуты! Они, голубчики… Те самые часики! С пропавшего, так сказать, тела…— Богул, вы гений! — искренне восхитилась Анна. — Итак, остается один маленький вопрос: откуда у Кикалишвили эти часы?— Ну, это мы у него спросим. Нам — да не ответить! Конечно, ответит — куда он денется? Вы подъезжайте пока… Думаю, разговор с другом Стариком будет интересным.Когда Светлова наконец появилась в кабинете Богула, рассчитывая увидеть там рядом с лейтенантом “друга Отарика”, физиономия у Богула была довольно постная. А отсутствие Отарика, по всей видимости, означало, что ликования типа “Куда он денется!” явно были преждевременными.— И где же наш друг Отарик? — осведомилась Светлова, отлично понимая, что есть вопросы, которые режут просто без ножа.— Да что-то пока…Богул, делая вид, что страшно занят, куда-то позвонил, что-то сказал…— Понятно… — вздохнула Светлова. — Пока мы тут проводили эксперименты с часовыми механизмами, Кикалишвили, очевидно, попросту удрал?— Получается, что так… — вздохнул лейтенант.— Ну вы и… — Светлова из милосердия не стала заканчивать свою мысль.— Да мне бы его только найти! — пробормотал Богул. — Уж он мне в два счета все расскажет. Глава 7 Уговаривание Гора и внезапное исчезновение друга Отарика выпотрошили Светлову окончательно. Только упрямство не позволяло ей признаться самой себе, как же она устала.— Вы так плохо выглядите! — Елена Ивановна придержала грустную Анну за локоть, когда та прошмыгивала к себе в номер. — Мне кажется, вам здесь у нас не хватает домашнего уюта…"Мозгов мне не хватает”, — вздохнула Светлова, но вслух только произнесла:— Не хватает. Вы правы.— А заходите-ка вечером на чаек. У нас тут все запросто. В дурака играем.— В дурака?— Ну да… Подкидного."В дурака — это я, пожалуй, осилю, — опять вздохнула Светлова. — Это наш уровень”. И кивнула согласно:— Спасибо. Загляну. * * * — Милости просим! Заходите, заходите… Разрешите представиться: Леонид Алексеевич Туровский, хозяин, так сказать, мотеля “Ночка”, в котором вы изволите гостить. Мы ведь так еще и не познакомились? Хоть вы и надолго уже у нас.., хм-м.., задержались… Ну да мы гостям только рады! А Леночка на кухне хлопочет… Пироги!Аня с интересом смотрела на лицо человека, которого прежде видела только издалека.Грубо вылепленное лицо Туровского — и утонченная гармония его красавицы Елены… Квазимодо, получивший красотку Эсмеральду? Нет, не так. Ведь Квазимодо — урод… А лицо Туровского грубовато, простовато… Всего лишь… И только. Но не лишено шарма…Правда, это лицо кажется еще более грубоватым, простоватым на фоне Елениной красоты.Скорей так… Царевна и дворник.Откуда это? А так, кажется, про поэта Максимилиана Волошина и его красивую жену сказала одна маленькая девочка… Удивительно точное определение для некоторого типа супружеских пар! Устами младенца глаголет истина.Заметив Анин внимательный взгляд, Туровский ухмыльнулся и вдруг подмигнул ей из-под лохматых бровей.Аня не выдержала — и рассмеялась: против обаяния этого человека трудно было устоять.Теперь Аня понимала Елену Ивановну, сделавшую в свое время такой выбор.Он был как медведь. Но как уютный плюшевый медведь, увеличенный до гигантских размеров — бывают такие игрушки выше человеческого роста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36