Ика категорически отказалась сопровождать мать, но когда Брошек вскользь заметил, что в Соколице, возможно, удастся напасть на след магистра, а то и Толстого, мгновенно передумала и заявила, что готова пожертвовать собой и идет переодеваться.
И пошла переодеваться.
Через десять минут они с матерью — обе в джинсах и свитерах, обе с завязанным в «конский хвост» волосами — сели в машину и укатили. Пацулка успел дать Ике несколько личных поручений. Разумеется, он касались кондитерских изделий.
Через пять минут закончился второй пятничный ливень. Более того: случилось нечто невероятное. В первый раз с понедельника дождь на какое-то время вообще прекратился.
— At work! — воскликнул Влодек. — За работу, леди и джентльмены!
— Неужели тебе еще не надоело строить из себя английского лорда?! — буркнул Брошек.
— Не надоело! — с вызовом ответил Влодек. — А что?
— А то, что у тебя по английскому отметки хуже, чем у любого из нас! — отрезал Брошек.
Но тут же спохватился, что переборщил, и постарался смягчить свою колкость.
— Впрочем, ты тут ни при чем, — улыбнулся он. — Просто англичанка тебя невзлюбила. Она терпеть не может красавчиков. — И добавил, как бы невзначай: — У меня идея. Альберт здорово сечет английский. Поболтайте о том о сем на этом прекрасном языке. Обоим будет полезно.
— С удовольствием, — шепнула Катажина, вновь с отчаянием ощущая, как горячая волна заливает ее щеки, лоб и даже подбородок.
На этот раз, однако, покраснела она как нельзя кстати. Влодек был польщен и вновь вырос в собственных глазах. И даже, повеселев, перестал глядеть на Брошека, как боксер перед началом матча на своего соперника. А на Катажину бросил нежный взгляд, заставив ее покраснеть еще больше.
— Я тоже… — пробормотал он, — я тоже… с удовольствием.
Брошек понял, что опасность миновала.
— Ну ладно, — сказал он. — За работу, как справедливо заметил Влодек. At work, ребятушки, вперед, en avant, avanti, ragazzi! Дежурит Влодек. Пацулка с Альбертом посмотрят, не оставила ли Неизвестная Личность каких-нибудь следов. А я пошел к Краличекам и компании — постараюсь разузнать, как они провели вчерашний вечер.
И, не откладывая, отправился на другой берег.
Минуту спустя Катажина с Пацулкой зашагали в сторону леса. Влодек остался на веранде один.
Катажина раза два с тоской оглянулась, но дух Альберта быстро поставил ее на место. Ведь не кто иной, как Альберт, настоял на том, чтобы она на время рассталась с… известно с кем. Сама Катажина, конечно же, предпочла бы разыскивать следы Неизвестной Личности вместе с Влодеком.
Впрочем, и она не хуже Альберта понимала, что в этом случае ее внимание бы рассеивалось, затрудняя поиски. Поэтому она первая предложила кандидатуру Пацулки; после короткого совещания предложение было принято тремя голосами при одном воздержавшемся (Влодеке).
И в этом тоже была своя прелесть.
На мосту Брошек приостановился. Казалось, он обдумывает, сколь велика возможность наводнения — иначе зачем ему было так долго всматриваться в быстрое течение, образующее мощные водовороты у мостовых быков.
Однако на самом деле Брошек думал о том, что Ике гораздо больше идет «конский хвост», чем коса (хотя и с косой, если ее высоко заколоть, тоже неплохо), но лучше всего ей, пожалуй, было бы с короткой стрижкой. Разговоры об этом шли уже целый год, но Ика под разными предлогами уклонялась от посещения парикмахерской. Последние два месяца, правда, друзья перестали уговаривать ее остричь волосы, а это означало, что по прошествии двух последующих она — из духа противоречия — скорее всего решится на такой шаг.
Придя к этому заключению, Брошек тихонько рассмеялся и перешел на другой берег. В окне домика под красной черепичной крышей маячило лицо пани Краличек. Вежливо ей поклонившись, Брошек свернул к домику, изобразив на своей физиономии чуть заискивающую глуповатую улыбку подлизы-ученика, пытающегося угадать, чего от него хочет учитель.
Войдя во двор и не переставая улыбаться, Брошек молниеносно огляделся. И увидел роскошный пепельно-серый автомобиль, по-прежнему стоящий в сарае с поднятым капотом, и торчавшие из-под него ноги, без сомнения принадлежавшие пану Адольфу.
Против открытой двери сарая на маленькой терраске сидела панна Эвита, которую Брошек впервые увидел улыбающейся; улыбка ее предназначалась маленькому, похожему на клубок шелковистых золотых ниток спаниельчику, которого она держала на коленях. Щенок, тоненько повизгивая, тщетно пытался ухватить панну Эвиту за ее прелестный носик.
— Гадкий сценоцек, — нежно ворковала панна Эвита, — невоспитанный, просто невозмозный. Ну поцему ты такой оцаровательный и такой гадкий?
— Добрый день. — Брошек шаркнул ногой и поклонился поочередно панне Эвите, ногам пана Адольфа и, наконец, пани Краличек в окне. — Я иду за газетами и на почту, — сказал он. — И подумал, что не мешало бы к вам зайти и спросить, не нужно ли чего. В ларьке или на почте.
Пан Адольф, видимо, был не в духе, что — принимая во внимание его занятие, — не вызывало удивления.
— На почте? Это еще зачем? — простонал он из-под машины. — Наша почта не здесь, а в Выдмухове. Какой черт нас тут держит?
— Ты зе сам говорил, Долек, — сказала панна Эвита, — сто не церт, а сцепление.
Долек пробормотал что-то невразумительное, а панна Эвита опять принялась сюсюкать над своим песиком. Брошеку почему-то стало неловко. Панна Эвита была потрясающе хороша: лицо ее освещала сияющая улыбка, глаза блестели, волосы казались золотистее самого настоящего золота… Но голос…
— Может быть, вам нужны газеты или еще что-нибудь, — не сдавался Брошек.
— Коли уж он так любезен, — раздался в глубине дома страдальческий голос пана Краличека, — пусть принесет полдюжины пива.
— Ендрек!
Это прозвучало, как удар бича. Пани Краличек была особой решительной.
— Нет так нет, — покорно, хотя и не без затаенного раздражения сказал пан Краличек. — Но во всяком случае пускай купит два фонарика. Или три.
— Одного тебе мало, Ендрусь? — уже мягче спросила пани Краличек.
— Мало! — крикнул Ендрусь и высунулся в окно. — Вечно кто-то куда-то засовывает мои вещи, а потом человек в темноте разбивает себе голову.
Брошек уставился на пана Краличека, не в силах вымолвить ни слова, даже поздороваться. Вид у веселого толстяка был весьма жалкий: левый заплывший глаз украшал синяк великолепного сине-зеленого цвета, правая щека была исцарапана, словно он брился бороной, на подбородке красовался второй синяк — поменьше, чем под глазом, но тоже очень внушительный.
Брошек с трудом прокашлялся.
— Ого! — воскликнул он наконец. — Что случилось?
— Ничего. Сам видишь, — вздохнул пан Краличек. — Жажда меня вчера, понимаешь, замучила. Компанию мне никто не захотел составить, и потопал я один выпить пива. Естественно, кто-то из моих дорогих друзей куда-то задевал мой фонарик. И на обратном пути я впотьмах врезался мордой в кусты. Вон там, за мостом.
— Кто-то задевал! — язвительно крикнул пан Адольф из-под машины. — Сам небось оставил в городе.
— Ничего подобного! — вспылил пан Краличек. — Взял я его. Я точно помню.
— Ендрусь! — строго сказала пани Краличек. — Твоя память…
— Но на этот раз…
— Не кричи! — с улыбкой произнесла пани Краличек, и бедный Ендрусь немедленно замолчал.
— Нехоросый Ендрусь пугает мою собацку, — обиженно сказала панна Эвита, потому что спаниель испуганно взвизгнул.
— Я плохо вижу в темноте, — пожаловался пан Ендрусь, — но Долек со мной идти отказался, хотя сам тут же куда-то слинял.
Неведомая сила вытолкнула пана Адольфа из-под машины.
— Ну, знаешь! — завопил он. — Я мотаюсь по всей округе в поисках механика для твоей машины, а ты на меня же всех собак готов повесить! Только из-за того, что я не потащился с тобой дуть какое-то паршивое пиво!
— А где он, твой механик? — глупо хихикнул пан Ендрусь. — Его тоже я потерял?
— Постыдился бы, Ендрусь! — одернула его пани Краличек.
Пан Адольф только молча смерил приятеля уничтожающим взглядом и снова исчез под машиной. Но, похоже, руки у него сильно дрожали, и он что-то не то сделал: двор вдруг огласился отчаянным ревом клаксона.
Звук был устрашающий. Пан Краличек так и присел, его жена поморщилась и заткнула уши, а самая чувствительная из всех панна Эвита вскочила, выронив спаниеля.
Щенку, вероятно, нечасто удавалось вырваться на свободу, поэтому он, радостно завизжав, опрометью куда-то помчался.
— Лови его! — крикнула пани Краличек.
— Дерзите его! — закричала Эвита.
Однако собачка, ловко сманеврировав, проскользнула между растопыренными руками панны Эвиты и Брошека и, протиснувшись в дырку в заборе, с веселым лаем понеслась по круто спускающейся вниз дорожке.
Брошек мгновенно понял, куда мчится опьяневший от счастливого ощущения свободы щенок, и на секунду оцепенел. Однако тут же пришел в себя и кинулся за ним. С разбега перемахнув через забор, он в несколько скачков догнал спаниеля. И, точно вратарь на низкий мяч, бросился на него и бесцеремонно схватил за хвост и задние лапы. Щенок жалобно заскулил, а лицо приближающейся панны Эвиты исказила злобная гримаса. Когда же, подбежав к поднимающемуся с земли, бледному от волнения Брошеку, она увидела, что тот поймал собачку буквально в метре от обрывистого берега реки, прямо над тем местом, где бурлил один из грозных водоворотов, то просто разрыдалась.
— Бозе мой, Бозе мой! — запричитала она сквозь слезы.
Потом схватила собачку на руки. Потом обняла Брошека за шею и… принялась осыпать его лицо жаркими благодарными поцелуями.
Брошек замер. В голове у него была полнейшая пустота. На щеках и лбу горели поцелуи. В лицо ударял крепкий запах духов.
В этот самый момент опять заревел клаксон, но не в сарае, а на мосту.
Там остановилась возвращающаяся с базара машина. Из окна высунулась Икина мать; сидевшая рядом с ней Ика напряженно глядела прямо перед собой.
— Эй, Брошек! — крикнула мама. — Можешь не ходить за газетами. Я все купила. Ну и… прими мои поздравления!
И машина, проехав по мосту, начала взбираться на другой берег.
Брошек не без труда уклонился от дальнейших изъявлений благодарности.
И повернул к дому.
Обычно расстояние от моста до дома он преодолевал за четыре минуты.
Однако на этот раз — хотя ему было о чем рассказать, и новости он нес поистине сенсационные, — Брошек едва переставлял ноги.
Дорога заняла у него чуть ли не четверть часа.
Уже пробило двенадцать, а следовательно, пришла пора заняться обедом.
В тот день кашеварили Катажина с Пацулкой. Тем не менее, когда Брошек доплелся до дома, он застал всех друзей на кухне. Из кухонного окна были видны как сарай, так и часовня, поэтому Влодек мог без зазрения совести покинуть свой пост на веранде, чтобы помочь Катажине чистить картошку. Ика, естественно, к ним присоединилась. И в этом тоже не было ничего удивительного: все, кроме Влодека, сделали небезынтересные открытия, которые следовало немедленно обсудить. Поэтому, несмотря на протесты Пацулки, компания собралась на кухне, где начались страшная кутерьма и дикий галдеж, достигшие апогея, когда Ика сообщила, что Брошек на берегу целовался с очаровательной панной Шпрот.
— Может, он любит рыбные консервы? — хихикнул Влодек. — Впрочем… — И осекся.
— Что «впрочем»? — спросила Ика, и голос ее опасно дрогнул.
Влодек счел за лучшее не продолжать и сосредоточил все свое внимание на очередной картофелине. На мгновение воцарилась тишина, которую Пацулка встретил вздохом истинного облегчения.
Именно тогда в кухню вошел Брошек.
— Что слышно? Как дела? Вы не представляете, — выпалил он, вымученно улыбаясь и не глядя никому в глаза, — сколько интересного я узнал. Просто не представляете!
— Не представляем? — с холодным презрением процедила сквозь зубы Ика.
— Я что-то видел, я что-то слышал, — пропел Влодек.
— Угу, угу, — подхватил Пацулка.
Альберт смотрела на Брошека возмущенно и негодующе. Ика принялась энергично резать лук для салата. Однако Альберт отлично понимала, что слезы на глазах ее ближайшей подруги не только от лука. Поэтому в ее сердце вспыхнул гнев, и этот гнев был страшен, ибо ему сопутствовало отвращение к безнравственной личности.
— Ничего не может быть хуже, — сказала Альберт, глядя Брошеку прямо в глаза, — если дурные наклонности начинают проявляться уже в младенческом возрасте.
— Ха-ха, — добавил Пацулка.
— Чего вы от меня хотите? — спросил Брошек, чувствуя, что его бросает то в жар, то в холод.
Альберт приблизилась, ткнулась носом в его щеку и, принюхавшись, брезгливо поморщилась.
— От него разит духами! Духами «Шанель»! — со знанием дела сказала она. — Стыд! Стыд и позор! Панна Шпрот очень хороша, не спорю. Но целоваться с этой куколкой на берегу реки, среди бела дня, под самым носом у бедного жениха и у всех на глазах…
От такой вопиющей, такой чудовищной несправедливости Брошек на некоторое время утратил способность соображать, говорить и тем более защищаться. Просто молча стоял, попеременно бледнея и краснея.
— Оставь его в покое, Альберт, — сказала Ика. — Пусть целуется с кем хочет. Здесь это никого не интересует. — Голос ее задрожал, но она с вызовом повторила: — Никого!
— Да вы что! — наконец обрел дар речи Брошек. — С ума посходили? Я и не думал с ней целоваться! Это собака… то есть она меня поцеловала… я спас ее собаку. Иначе она б утонула. Ну и она начала меня целовать… но я… я…
— Бедненький! — с убийственной иронией перебила его Альберт. — Он даже на минуту не может выйти один из дома — немедленно попадает в странные переделки! Пожалуй, надо подыскать ему хорошую няню, — с жестокой улыбкой продолжала она, — пускай оберегает его от преследований разнузданных поклонниц!
— Эй, ты, Каська! — крикнул Брошек с таким выражением лица, что Катажина испугалась, а Пацулка поспешил оттащить ее в сторону. — Я постараюсь об этом забыть, Альберт, — сказал Брошек, огромным усилием воли беря себя в руки.
Но тут Ике окончательно отказала выдержка. Она подскочила к Брошеку и спросила, сверкая почерневшими от ярости глазами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31