Когда он в следующий раз позвонит, она будет с ним разговаривать.
Джасмин готовилась к самой жаркой, решающей схватке. Она не отвечала на звонки Тарика два дня. Вначале ею руководил слепой инстинкт, попытка избавить себя от положения отверженной. Этого у нее в жизни было достаточно.
Когда же она успокоилась, то поняла, что ей требуется время и расстояние, чтобы разобраться в своих чувствах. Тарик своей грубостью вверг ее в шок. Отныне она навсегда запомнит, что человек, которого она любит, – это не тот человек, за которого она вышла замуж.
Так любит ли она этого Тарика?
Окончательного ответа на этот вопрос у нее еще не было. Во всяком случае, ее гнев уже невозможно не замечать. На этот раз она ответит на звонок Тарика.
Телефон зазвонил, когда над Зюльхейлем занималась заря. Джасмин взяла трубку после второго звонка.
– Ценное имущество слушает.
Джасмин не обдумывала этих слов; они просто вылетели у нее. Она испугалась, но и ощутила некоторую гордость за себя.
На другом конце провода царила глубокая тишина.
– Джасмин, мне не смешно, – наконец произнес Тарик.
– Ну, раз я не актриса театра комедии, то мое эго не очень страдает. – Она села на кровати, свесив ноги на пол, и почти услышала, как ярость вскипает в груди. – Ты хочешь что-то сказать или звонишь только затем, чтобы напомнить мне, где мое место?
Откуда у нее взялись эти слова?
– Что-то ты упряма.
– Это точно.
– Чего ты ожидала, когда летела сюда? – До сих пор голос Тарика звучал ровно, но теперь в нем появилась нота раздражения. – Что все пойдет по-старому? Что я буду раскрывать перед тобой душу по первому требованию?
– Нет. Я рассчитывала, что ты забыл меня. – Жесточайшая правда. – Оказалось – нет. Ты взял меня и женился на мне, дал мне место в твоей жизни. Как же ты смеешь смотреть на меня как… как на вещь, предназначенную для того, чтобы смахивать пыль с твоих царственных туфель? Как ты смеешь?..
Ярость Джасмин достигла пика. Слезы душили ее.
– Никогда я на тебя так не смотрел! – запальчиво возразил Тарик.
– Не надо, не отрицай. И знаешь еще что? Я не хочу разговаривать с человеком, который таким образом со мной обращается. Я могу почти ненавидеть тебя. И больше мне не звони. Может, к тому времени, как ты приедешь, я успокоюсь. А сейчас у меня ничего нет для тебя. Ни-че-го!
Сейчас в ней говорили только горечь и боль.
– Поговорим, когда я вернусь.
Джасмин услышала в его голосе нечто новое, но что именно – не могла понять.
Дрожащей рукой она положила трубку на рычаг. Такой вспышки она сама от себя не ожидала. Но это очищает. Она заслуживает лучшего отношения. Пусть она нелюбима, но имеет право требовать уважения.
То есть того, чего ее муж, наверное, ей не даст.
Я могу почти ненавидеть тебя.
Тарик глядел на вымощенные булыжником улицы Парижа, а в ушах у него все еще звучали слова Джасмин. Он привык к ее обожанию, привык быть центром ее внимания. Так было с самой первой их встречи. И никогда ему не приходило в голову, что он окажется рядом с Джасмин, которая станет обращаться с ним подобным образом.
Это ощущение ему не нравилось. Его тяга к этой женщине дошла до такого уровня, что ему не хватает ее ежеминутно, когда они не вместе. Четыре года разлуки он перенес лишь потому, что работал дни и ночи, намеренно доводя себя до изнеможения. Ее смех, ее нежность стали для него целительным бальзамом. И вот – она разъярена.
Недооценил он женщину, которой стала Джасмин. А в этой женщине куда больше глубины и страсти, чем он мог предположить. Она и прежде обладала свойственным женщинам скромным бесстрашием, но сегодня в первый раз упрекнула его с такой прямотой и искренностью.
Та Джасмин никогда не смогла бы его ненавидеть.
И та Джасмин оставила его.
Если он чуть приоткроет свое сердце, чем она ответит на это? Отнесется к нему с тем же пренебрежением, с каким отнеслась четыре года назад, или… Непростые вопросы, но в ответах на них заложено не меньше чувственности, чем в сладком аромате парижского ветерка.
Но в первую очередь он должен вернуть Мину. Она принадлежит ему. Ей не позволено его ненавидеть.
Глава восьмая
– Что значит – он во дворе? – воскликнула Джасмин, приглаживая ладонями нерасчесанные волосы.
Мумтаз пожала изящными плечами.
– Я попросила Хираза задержать его, чтобы предупредить вас.
– Сегодня же пятница! А он должен был вернуться только в понедельник.
В коридоре послышались тяжелые шаги. Глаза Мумтаз расширились.
– Я должна идти. Желаю удачи.
Она вышла из комнаты. Джасмин слышала, как она что-то говорит Тарику.
Со сдавленным стоном Джасмин завязала на голубом халате пояс. Переодеваться было поздно. Ей не хотелось встречать Тарика в халате, не доходившем ей до колен, с распущенными до плеч волосами, но дверная ручка уже поворачивалась. Джасмин поспешно присела на табурет перед туалетным столиком и взяла щетку для волос. Так он по крайней мере ничего не заметит, если у нее ослабеют ноги.
Она услышала, как Тарик вошел и закрыл за собой дверь. Ее пальцы конвульсивно сжали резную ручку щетки, но она продолжала расчесывать волосы ровными движениями, как бы не обращая внимания на присутствие Тарика. Но она чувствовала его приближение. И вот он остановился за ее спиной, наклонился и опустил обе руки на туалетный столик, словно заключая ее в ловушку. Она продолжала причесываться, хотя уже не чувствовала пальцев. И избегала смотреть в зеркало, опасаясь зеленого пламени, которое ее там поджидало.
– Как твое горло?
При одном из его звонков, еще до последнего, мучительного разговора, она сослалась на больное горло.
– Намного лучше.
– Слышу. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Да.
Избегая прикосновения головой к его груди, Джасмин двигалась вперед, но Тарик склонялся все ниже. И вот она уже на самом краешке табурета и дальше двигаться некуда.
– Замечательно. А то я беспокоился, ведь ты так часто спала, когда я звонил.
Хотя говорил он спокойно, Джасмин знала, что он не может не быть в ярости. А она сейчас не готова встретить его гнев достойно. Она не ненавидит Тарика, нет; то была бравада. Ее чувства к нему хаотичны, неопределенны. Но от ненависти они далеки. К тому же они стали еще острее. Что если она полюбила Тарика еще глубже, чем любила все эти годы?
Ее окутало тепло его тела. Должно быть, он изменил позу. Стало совсем сложно продолжать причесываться, так как при каждом движении приходилось прикасаться к нему. Она бросила взгляд на его руки и увидела, что он чуть-чуть сдвинул их, приблизив к ее телу. Пиджака на нем не было, только голубая рубашка.
Он вынул щетку из ее окоченевших пальцев, положил ее на столик. Джасмин застыла, когда Тарик убрал ее волосы назад, за уши, полностью открыв лицо, и провел по ее щеке костяшками пальцев. Так он обычно ласкал ее после завершения акта любви. Джасмин стиснула зубы, злясь на себя за то, что Тарику так легко удалось разжечь в ней ответный огонь.
– Дома ты тоже будешь отказываться говорить со мной?
Между тем неторопливая ласка продолжалась.
– Я уже говорю с тобой.
К счастью, голос не изменил ей.
– Ты очень на меня сердишься, моя Джасмин? – Его хрипловатый гортанный голос звучал над ее ухом, тогда как торсом он почти накрыл ее. – Ты еще не успокоилась?
– Я не сержусь.
Ее сердце колотилось о грудную клетку. Гнев давно выгорел, оставив после себя горькое пепелище. Тарик поцеловал мочку ее уха. Джасмин задрожала.
– Нет, Мина, ты не умеешь лгать. Посмотри-ка на меня. Твой муж приехал домой. Так поздоровайся с ним.
Эти слова резанули ее, словно эхо того командного тона, которым он говорил с ней перед отъездом.
– Тебе нужен секс? Отойди, и я лягу в постель.
Она почувствовала сильную потребность выплеснуть наружу свои самые темные и злые страсти, но подавила в себе это желание. Нет, она не позволит Тарику увидеть, как сильно он ранил ее.
Она ощутила, как затвердели его мускулы, словно он приготовился нанести удар. Он подался назад, и она чуть не упала с табурета, с трудом удержав равновесие. Тогда он подхватил ее и поставил перед собой. Необутая, она доходила ему до середины груди. Не желая смотреть ему в глаза, она сосредоточила взгляд на его плечах.
– Не надо так, Мина. Ты же знаешь, что станешь жидким огнем в моих руках.
Одну руку Тарик положил ей на бедро, второй обхватил ее подбородок, но не заставил ее поднять взгляд.
– Да, я знаю, ты можешь заставить меня трепетать в любую секунду.
Джасмин запнулась, повторяя издевательские слова Тарика. Слова настолько верные, что ей оставалось только внутренне рыдать. Если его пальцы не прекратят эти чувственные прикосновения, она разобьется, словно ваза из тонкого хрусталя.
– Я не буду с тобой воевать. – Она стояла неподвижно, опустив руки.
– Иди в постель, Джасмин. Усталый, расстроенный голос.
Он оставил ее посредине спальни, а сам прошел в свою комнату через смежную дверь, которая закрылась за ним с легким щелчком.
А Джасмин охватило изнеможение. В страхе перед предстоящим объяснением она провела почти без сна предыдущие пять ночей. Не сбрасывая халата, она заползла под одеяло. Но чувство утраты не давало ей заснуть. Ложное, конечно, чувство. Никогда в жизни она ничего не имела, а значит, ей нечего было терять. И все-таки хотелось пойти к мужу, прижаться к нему…
– Нет.
Нет, она не поддастся влечению, коль скоро Тарик не видит ничего из ряда вон выходящего в своем обхождении с ней. Уважение, повторила про себя Джасмин. Она заслуживает уважения.
Тарик швырнул скомканную рубашку через всю комнату. Она его отвергла! Такого от Джасмин он не мог ожидать. Он полагался на ее врожденное великодушие. Время и разлука, наряду со страстным гневом Джасмин, заставили его пожалеть о жестоких словах. Они ранили жену. Более того, в них была неправда. Много раз за эти четыре года он просыпался по ночам с мыслью о ней, а это неопровержимо свидетельствовало о том, что она незаменима.
А если дело приняло непоправимый оборот? Если Мина вправду возненавидела его? Ее тело было таким жестким в его объятиях, губы молчали. Она была похожа на маленького зверька, замершего перед хищником. Нет, в Джасмин живет не жажда мести, не злость, а… боль. И его бешенство отступило перед лицом этой правды. Он обидел свою жену, свою Мину. Это его Мина, и его долг – защищать ее. Даже от самого себя.
Впервые в своей жизни Тарик не знал, что ему делать. Шейх едва ли может позволить себе нерешительность, а вот у мужа есть к тому все основания. Он понимал, что поступил плохо, но он не из тех людей, кто привык просить прощения.
Издав неопределенный звук, больше всего похожий на рычание, Тарик ушел в душевую, а мыслями его владела маленькая женщина с большими синими глазами, которую он оставил в соседней комнате.
Знакомые руки, жесткие, но и ласковые, гладили ее по голой спине. Джасмин помнила, что легла в постель одетой, но в этом сновидении кожа касалась кожи. Поцелуй в затылок, поцелуй в каждый позвонок… Властные руки на бедрах… Она застонала и перевернулась на спину, призывая любимого. А когда он прижался губами к ее груди, изогнулась навстречу ему. По ее груди прошелся шершавый от щетины подбородок.
– Тарик, – прошептала она.
Теперь Джасмин проснулась и сознавала, что происходит. Но было уже поздно останавливаться. Ее тело открылось в призыве. Она вздохнула и отдалась неизбежному. Что бы он ни говорил, что бы ни делал, он – ее мужчина. Да как может она отвергнуть его, если он прикасается к ней как к высшей драгоценности?
Он целовал ее, а она с радостью отвечала. Его губы путешествовали по ее телу, исследовали пупок, отыскивая особенно чувствительные места, а ее реакция побуждала его повторять энергичные ласки. Мышцы ее живота сжимались, а бедра приподнимались помимо ее воли. Он был так близко, что она чувствовала биение его сердца всем телом.
Не дожидаясь требования, она раздвинула ноги, но Тарик не торопился овладеть ею. Он поднял ей ногу и закинул себе на плечо. Тепло его тела обожгло чувствительную кожу. А потом он потерся небритым подбородком о внутреннюю сторону бедра, и она едва не задохнулась.
– Пожалуйста, Тарик…
А когда ей показалось, что она достигла высочайшего наслаждения, Тарик опустил голову и подарил ей самый интимный из всех мыслимых поцелуев.
Она вскрикнула и хотела было увернуться, но он крепко прижал ее и стал медленно, с величайшей осторожностью вводить ее в курс этой головокружительной любовной близости. Ее удовольствие было его единственной целью.
Та маленькая частичка ее мозга, что еще была способна функционировать, знала: это его извинение. Ее воин восхищается ее телом, ищет ее отклика. Он не станет говорить слов, но даст ей понять, что она для него нечто большее, нежели объект похоти.
Обеими руками Джасмин вцепилась в простыню и отдалась ласкам Тарика. Плечи его расслабились между ее бедер, а руки, удерживающие ее на месте, стали скорее якорями, а не тисками. А потом – думать она уже не могла. Она обрела ту свободу, которую могла найти только в его объятиях, и унеслась на крыльях наслаждения. Тарик держал ее до тех пор, пока не унялась дрожь, после чего вошел в нее, так осторожно, словно не был уверен, что его ждут.
Его колебания вызвали у Джасмин слезы.
– Вот ты и дома, – прошептала она и во второй раз за вечер достигла пика наслаждения.
Прошло много времени, прежде чем она набралась мужества и спросила:
– Почему ты так рано вернулся?
Тарик крепче прижал ее к себе и поцеловал в плечо.
– Мы заключили торговое соглашение быстрее, чем предполагалось.
– А ты…
Джасмин хотелось спросить про соглашение, но она прикусила язык, не желая нарваться на отпор.
– Что, Мина?
– Нет, ничего.
Тарик помолчал, затем проговорил:
– У Зюльхейля есть договор с рядом западных стран о беспошлинном провозе произведений прикладного искусства через границы.
Джасмин приняла предложенную ей оливковую ветвь:
– Почему именно произведения прикладного искусства?
– Ювелирные изделия и другая художественная продукция из Зюльхейля высоко ценятся в мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18