Одна женщина, их общий друг, написала, что Лора знала, что скоро умрет и просила передать ему, что хотела бы, чтобы Стефан знал, что она, Лора, любила его. Давно уже никто не привлекал внимание Стефана Колдера так, как сделала это сегодня вечером Верона.
Глава 6
Немного позже, этим вечером Колдер нашел возможность поговорить с Вероной наедине. Это был незаурядный обмен острыми словечками и шутками.
Они поужинали в офицерском клубе. Было довольно очаровательное окружение. На берегу Великого Горького озера все танцевали на террасе перед освещенным луной озером, которое выглядело под усеянным звездами небом, как лист серебра.
Танцуя со Стефаном, Верона была так же весела, как и с другими мужчинами. Но ее веселость временами казалась слишком нервной. К тому же она выпила довольно много шампанского, была необычайная духота, даже здесь, возле озера. И после нескольких минут пребывания на танцплощадке пот потек по спине Стефана, а воротник его стал влажным.
– Как вы относитесь к тому, чтобы оставить танцы и пойти подышать на берег озера.
– Я думаю, это будет великолепно, – ответила Верона.
И на самом деле, было великолепно, когда они сидели на ветерке в стороне от общества. Верона поняла, как сильно устала, и как необходима ей была минутная передышка.
Стефан закурил. Он был любителем сигар. Верона вдохнула воздух и сказала:
– Гм. Хорошо пахнет. Напоминает мне отца. Сигара была для него огромным наслаждением вечером, после ужина, но сейчас он говорит, что не может себе это позволить. Надеюсь, я привезу отсюда домой много из необходимого для него. Кажется, несправедливым, что мы имеем так много, тогда как они все еще вынуждены себе в чем-то отказывать.
Стефан кивал.
– Да, я думаю, многие так же считают. Но вам же не нравится здесь? Не так ли?
– Я просто ненавижу это место, – сказала Верона.
Чувство, с которым Верона произнесла эти слова, заставило Стефана сдвинуть брови.
– Неужели это так серьезно?
– Да, полковник, серьезно.
Стефан пристально, изучающе посмотрел на Верону. Ее лицо выглядело изнуренным, красивым и безгранично огорченным.
– Вы называете меня немного формально. Вы не хотите звать меня по имени? В нем, кажется, есть что-то, что вам не нравится.
Краска залила лицо Вероны.
– Ой, – произнесла она со вздохом, – как вы можете быть таким, таким страшно проницательным?
– Я изучал психологию, моя дорогая, и женские болезни, и душевные, и физические. И когда Брауни представила меня вам, вы чуть не упали в обморок. Дело было не в жаре. Было что-то другое. Не хотели бы вы рассказать мне об этом?
– О! – воскликнула Верона. – Вы слишком, слишком внимательный человек. О, нет! Не заставляйте меня говорить, я не могу. Мне нужно сегодня быть веселой, потому что у меня день рождения.
Стефан подумал, что это были самые трогательные слова, которые он когда-либо слышал. Он взял руку Вероны, задумчиво рассматривая ее тонкие пальцы.
– Да, я наблюдал за вашими руками весь вечер. Мечта скульптора, моя дорогая. Вы очень красивы, дитя мое, вы знаете об этом? Вы не приспособитесь здесь. Вы жена не армейского типа. К тому же я довольно стар даже для того, чтобы быть вам отцом, и я чувствую, что имею право говорить такие вещи.
– Да, пожалуйста. Мне ужасно нравится говорить с вами. Видите ли, вы жутко похожи на одного моего знакомого. Его зовут Стефан. Вы совершенно правы. Поэтому я чуть было и не потеряла сознание. Но полковник Колдер, я просто не могу называть вас Стефан! – голос Вероны сломался. Она судорожно глотнула.
Полковник увидел, как две большие слезы показались на глазах, задрожали на ресницах Вероны и скатились по ее щекам.
Колдер освободил ее руку, достал платок и, наклонившись вперед, тщательно вытер слезы.
– Вы не должны плакать в день своего рождения, Верона. Если я причина, по которой вы заплакали, то я никогда не прощу себе этого. И ваш муж будет совершенно прав, если достанет свой табельный револьвер и пристрелит меня.
Верона засмеялась и высморкалась в свой большой шелковый платок. Затем она сказала более спокойно:
– Я действительно благодарна вам за то, что вы привели меня сюда. Я была просто на грани истерики. Бери Кинтел – такой баламут. Он не может быть серьезным ни на минуту. Это так утомительно. Коль Чарльз – прекрасный мальчик, просто прекрасный. И он обожает Форбса, они работают вместе. Но он немой. Я никогда не знаю, как с ним разговаривать, и он безобразно танцует.
– Как и я, – добавил Стефан.
– Я не заметила этого!
– Тогда, должно быть, вы много выпили, моя дорогая. Я изуродовал обувь всех моих партнерш. Как правило, я играю в бридж. Я не танцую. Но вы были очень любезны, что пригласили меня на ваш вечер, и я…
– Ивы сделали все, что могли – договорила за полковника Верона и посмотрела на него сквозь ресницы своим застенчивым, очаровательным, волнующим взглядом.
Полковник Колдер покачал головой.
– Это было не сложно. Но давайте вернемся к фактам. Вам не нравится вечер. Почему?
– Только потому, что напомнил вам о другом Стефане:
Верона опустила голову.
– Наверное.
– Итак, вы смирились, пытались подавить в себе свои чувства, бедняжка. Но прошлое по-прежнему лежит на вас и давит тяжелым грузом. Почему бы вам не избавиться от этого, и не рассказать мне о себе? Я совершенно безопасен, как улитка. Все, что вы мне скажете, останется тайной. Многие доктора поступают так же. Почему бы вам не считать себя моим пациентом? Вы больны. Не физически, конечно. Хотя нам не помешало бы набрать немного веса и хорошо отдохнуть. Но больна, в первую очередь, ваша душа. Это все от того, что все ваши идеалы и чувства, настоящие чувства законсервированы, закрыты в вашем подсознании. Они действуют как внутренний яд. Сегодня вам исполнилось двадцать четыре года, слава Богу, вы еще ребенок! Вы же не хотите, чтобы что-нибудь отравляло вашу жизнь. Выплесните все ваши эмоции и мысли наружу. Вам будет легче. Уверены ли вы в том, что мне можно доверять?
– Я вполне уверена в этом. – ответила Верона низким голосом. – Я чувствую, что могу рассказать вам все, что угодно. И моя душа, действительно, больна. Я знаю это. Иногда моя болезнь достигает критической точки. Я все время старалась побороть себя.
– Каким образом?
Полковник Колдер задал ей этот вопрос специально. Верона жила на нервах, и она заставляла себя всеми силами вести жизнь, которой она явно не желала. Она вела бой со своими привычками. И очень тяжелый бой. Но она проиграло его.
– Теперь скажите мне, почему вы так несчастны? Чем вас не устраивает ваше настоящее?
– Форбс – прекрасный человек. Он очень прекрасный. Я привыкла к нему. Я уважаю его. Он очень хорош вообще и страшно хорош в работе. Я сильно привязалась к нему, но я, я… не должна была выходить за него замуж.
– Сейчас неизбежный вопрос, Верона: так почему же вы вышли за него замуж?
Почему она вышла замуж за Форбса? Верона закрыла глаза и безнадежно покачала головой. Как часто она задавала себе этот вопрос! Потому что Форбс заслужил большего, чем она могла дать ему. Она искренне хотела дать ему счастье и быть самой счастливой рядом с ним.
Верона рассказала Колдеру о своей долгой дружбе со Стефаном Бестом, о том, что они сначала были близки в живописи, а затем и в любви. Как дружба переросла в более глубокое чувство, и как Стефан променял ее, ее добродетель и любовь на свою карьеру. Потом, боясь себя и устав от долгого ожидания, безнадежных перспектив, она ушла к Форбсу Джеффертону в надежде, что обретет с ним семейный покой.
Верона описала последний отчаянный вечер, когда она сбежала от Стефана и во всем призналась Форбс.
– Видите ли, – добавила она, – даже в ту ночь я сомневалась в том, что мне стоит выходить замуж за Форбса. Но он успокоил меня, оказав, что все будет хорошо. Он дал мне понять, то у него разобьется сердце, если я уйду от него. И гак я согласилась. Какая польза от того, что у всех будут разбитые сердца? – сдерживая слезы, закончила Верона.
Затем Стефан Колдер сказал:
– Жаль, что твой художник дал тебе уйти. Я знаю тип таких людей. И, исходя из того, что ты говорила об успехе, который пришел к нему в последние годы, у меня нет сомнений, что это человек, в душе которого горит пламень гения. Но эти люди всегда опасны для женской любви. Можно привести примеры из жизни великих художников! Я могу назвать вам дюжину. Гойя, например. Он первый приходит на ум. Он поставил свое искусство выше семьи, бросил жену и детей. Возможно, он был прав. Есть и другие люди, не художники, которые верят, что профессия более важна, чем женитьба. Я не могу с этим согласиться. Если бы женщина, которую я полюбил, была бы свободна, я бы поставил ее превыше всего. Но эту проблему каждый решает для себя сам. Никто не может сказать, что ваш художник бросил вас. Он был честным до конца. Но он причинил вам сильную боль.
– Но он и себе тоже причинил боль. Я знаю это!
– Значит, он навредил и себе, моя дорогая. Он мог бы на вас жениться.
– Я должна была ждать его. Теперь я знаю это.
– Просто быть мудрой после того, как все произошло. Но вполне возможно, что вам пришлось бы ждать годы и годы, пока он добился бы признания. Ему повезло, а вам нет, потому что у вас было меньше терпения. Задумайтесь. Я не обвиняю вас в том, что вы стремились обрести в жизни опору. Наоборот, я восхищаюсь силой вашего характера, тем, что вы порвали с человеком, которого так любили.
– Значит, вы не можете назвать меня малодушной?
Полковник ответил на этот жалобный вопрос улыбкой:
– Нельзя назвать малодушной девушку, которая хотела сохранить свою добродетель.
– Но я не должна была выходить замуж за Форбса. Не только потому, что Стефан быстро добился успеха и мог бы жениться на мне, но и потому, что я не могу дать Форбсу ощущения полного счастья.
Колдер посмотрел на немного наклоненную красивую молодую голову с жалостью и нежностью.
– Дитя мое, Форбс – человек, который может сам позаботиться о себе, и он более удовлетворен сам собой, чем вы. И только вы испытываете затруднения.
В глазах Вероны застыла безысходность.
– Я даже и не пытаюсь уже рисовать, а Стефан говорил, что я, должно быть, стану хорошим художником. Кажется, все потеряно. О, я не знаю… – внезапно закончила Верона, качая головой из стороны в сторону.
– Ваша большая ошибка – сказал Стефан, – в том, что вы не отказались от договоренности с Форбсом Джеффертоном после последнего разговора с художником. Вы были вполне уверены той ночью, что по-прежнему любите его. Свадьба, которая состоялась только потому, что на вас не мог жениться ваш друг, не может удовлетворить девушку вашего темперамента.
– Если бы Форбс не был таким хорошим, я могла бы принести ему извинения и вернуться к Стефану. Я надеюсь все еще, что он относится ко мне так же, как я к нему. Мне так хочется повидаться с ним. О, я хочу поехать домой!
Колдер покачал головой и поджал губы.
– О, вы, женщины! Какой ошибочный аргумент. Я слышал это так часто: «Должно быть, было бы проще, если бы мой муж не был таким хорошим человеком, тогда я бы ушла от него…» Как не стыдно!
Верона многозначительно хмыкнула и закусила губу.
– Теперь вы видите, насколько я глупа!
– Я не считаю, что вы глупы. Я думаю, что вы очень добры и милы. Но вам следовало бы быть более рассудительной. Мир был бы жалким местом, если бы мы позволили нашим собственным заблуждениям руководить нами. И величайшая из всех ошибок – представлять себе, что можно исправить одну ошибку, сделав другую. Вы бы почувствовали себя более несчастной, если бы сейчас ушли от Форбса к своему художнику. Я не сомневаюсь, он встретил бы вас с восторгом. И в своем сегодняшнем положении предложил бы вам развестись с мужем, и сам женился бы на вас. Но вам пришлось бы пройти через ад, чтобы обрести свободу. Такой же ад был бы уготован и Форбсу. Это не устроило бы вас, Верона, не так ли?
Верона слушала Колдера. Ее сосредоточенный взгляд остановился на нем. Как будто все ее существо зависело от его слов. В этой полутьме ей казалось, что сам Стефан смотрел через оправу очков: полунежно, полудружески. Сердце Вероны терзалось в страшных муках. Но слова полковника, казалось, придавали ей странную новую силу, ощущение мира после бури. Потому что перед ней сидел не пламенный эгоист, а мужчина без предубеждений, человек твердых убеждений, отличный психолог, доктор, который мог излечить не только тело, но и душу. Когда Колдер закончил говорить, Верона сделала глубокий-глубокий вдох. Она чувствовала себя, как будто она тонула и опять попала на воздух.
– Вы совершенно правы, – ответила она. – Это бы меня не успокоило. Все, что вы мне сказали – это правда. Я должна быть вам благодарна, мне не на что жаловаться. Я буду продолжать пытаться сделать Форбса счастливым. Я буду. И перестану тужить о Стефане и прежней жизни.
У меня это получится.
Стефан Колдер на мгновение замолчал. Он думал: «Она, как малое дитя, просящее прощения. Она довольно мужественна, но она основательно запуталась и в отчаянии. Бедное, замечательное, маленькое существо.»
Стефан ощутил не подчинявшееся его сознанию желание обнять Верону, погладить ее. Как когда-то он обнимал Лору, гладил ее, а она все плакала и плакала. Как и Верона, она была доброй и честной. И никакой вины за ней не было. Как и Верона, она страдала от собственной порядочности. Бедная Верона!
И Колдер прервал свой внутренний монолог, обратясь к Вероне:
– Я знаю, что вам немного поможет. Не надо лелеять мечты о художнике. И не надо хранить тайную веру в то, что он и ваше прошлое было более замечательным, чем ваше настоящее с Форбсом. Насколько я знаю этих художников, особенно гениальных, они причиняют много страданий своим близким. Вас извела бы ревность. Вы никогда бы не чувствовали себя в безопасности. И никогда не были бы первой в его душе, потому что его искусство всегда будет для него на первом месте. В любом случае у вас была бы с ним суровая жизнь. С Форбсом же просто. И он балует вас. Делитесь со мной иногда. Достаньте свои краски. Рисуйте. Будьте доброжелательной и заботливой, смотрите на жизнь проще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25