- Ты бы еще сам наверх взгромоздился, - ругнулся я. - Куда топать?
- Иди за мной! - Крэнстон, неся по сумке в каждой руке, показывал
дорогу. Поднявшись на пять ступенек, он остановился у двери. Щелкнул
замок, и мы вошли в залитую солнцем просторную гостиную, занимавшую весь
первый этаж.
- Клади на пол, - разрешил Крэнстон.
- Сними хотя бы сумку, иначе я разобью фотоаппарат.
- Сейчас помогу, - пообещал Крэнстон, но почему-то не спешил.
- Джонни, это тебе дорого обойдется! - вскричал я нетерпеливо.
- Сейчас, сейчас, - повторил он. Я повернулся к нему и увидел, что
Крэнстон, притихший, какой-то потерянный, замер посреди комнаты с листком
бумаги в руках, губы его беззвучно шевелились.
- Ты что, получил "черную метку"? - попробовал я пошутить, но слова
повисли в воздухе.
Я опустился на корточки, поставил ящики на пол и с трудом вытащил
пальцы из-под груза.
Молчание затягивалось, но я понял, что Крэнстона трогать нельзя: судя
по всему, известие поразило его.
- От Джейн, - сказал наконец он. - Ее не будет. Ни сегодня, ни
завтра...
- Твоя девушка?
- Невеста. После Игр я собираюсь жениться.
- С ней что-то стряслось?
- Пустяки. - Джон старался улыбнуться, но губы его только жалко
искривились. - О'кей, Олег, что ни делается, говорят, - к лучшему. Хвала
Джейн и за то, что она предоставила папашину дачу в наше распоряжение.
Чтоб не возвращаться к этой теме, скажу: мы любим друг друга, это
серьезно, но отец Джейн против. Решительно против нашего брака.
- Плевать! Не хочет и не надо, жить-то вам, - легкомысленно
попробовал я успокоить Джона Крэнстона.
- У нас все много сложнее, Олег. Джейн - единственная дочь мистера
Префонтейна. Он полагает, что я не гожусь на роль распорядителя его
долларами, а они - рано ли, поздно ли, но по наследству перейдут к
Джейн... - Говоря это, Крэнстон быстро и ловко сновал по комнате,
расставлял и рассовывал привезенное; туго набил холодильник банками с
пивом, кока-колой, пакетами с провизией. Несомненно, Джону здесь был
знаком каждый закоулок до мелочей.
- Конец, - сказал Джон, захлопывая холодильник. Он собрал картонные
ящики и сунул их в черную пасть камина. - Сейчас одиннадцать с небольшим.
До двух можем выкупаться и приготовить яхту. В два - обедаем, еще два часа
- на сон, а после походим под парусами. Тебя устраивает такой распорядок?
- Я - твой гость.
- Ты не просто гость, Олег. Я бесконечно рад, что ты приехал. Мне
просто необходимо выговориться. Поэтому, если у тебя есть другие
предложения, я готов сделать так, как ты захочешь.
- Я в твоем распоряжении.
- Спасибо, дружище. Большего я не мог и желать. Тогда за дело.
Комнаты наверху, занимай любую. Переодевайся и - на воздух.
Лето и тишина царили вокруг. Здешняя природа напоминала мне нашу,
киевскую. Сосны, желтые брызги лютиков в изумрудной густой траве и
жизнерадостные кулички на песчаной отмели, глубоко вдавшейся в озеро.
- Сначала выкатим яхту, о'кей? - нетерпеливо предложил Крэнстон.
Это была пятиметровая килевая яхта типа "М", давно уже лишенная
спортивного "гражданства". Она покоилась на тележке с автомобильными
шинами. Мы впряглись с Крэнстоном, тележка неожиданно легко подалась и
покатилась с едва заметного откоса. Мы зашли в озеро почти по пояс,
прохладная вода бросила в дрожь, и мы в один голос воскликнули:
- Холодище!
Оттого, что вырвалось это у нас одновременно, и что холод не сковал,
а только родил желание двигаться, работать, что жарко светило солнце над
головой, и тишина вливала в сердца умиротворяющий покой, и еще от тысячи
причин, до которых вовек не доискаться, нам стало до невозможности хорошо,
и, поняв это, мы дружно улыбнулись.
- А хороша жизнь, Олег! - воскликнул Джон.
- Прекрасна! - подтвердил я.
Яхта закачалась на волнах, мы откатили на берег тележку, Джон сходил
за мачтой. Пока я устанавливал легкое золотистое тиковое дерево в паз и
натягивал растяжки, Джон принес белое парусиновое полотнище. Яхта была в
приличном состоянии. Она выглядела живым существом, и я словно уловил
биение ее нетерпеливого сердца (впрочем, это, по-видимому, тихо стучала
волна о борт).
- Эх, сейчас бы ветерок! - размечтался я.
- Не дрейфь! - обнадежил Крэнстон. - На Лунном озере ветер начинается
ровно в шесть, едва солнце опустится за гору.
- Рыба здесь водится?
- Сколько душе угодно! Кстати, спиннинги - в широком выборе у тебя в
комнате, - предупреждая мой вопрос, сказал Джон. - Я не любитель этого
дела, признаю лишь подводную охоту. У себя дома, в Австралии, это для меня
- первое развлечение.
- И на акул охотился?
- На акул - нет. Акул у нас расстреливают из автоматов сверху, с
лодок и катеров. На барракуд - да. Это - достойный соперник.
- Ладно, так уж и быть, поспиннингую один. Теперь можно позагорать...
Мы блаженствовали на раскаленном песке. Приятная истома овладела
нами, лень было даже разговаривать. Я вспомнил, как мы познакомились.
Это произошло в Мехико-сити, в шестьдесят восьмом, на последней моей
олимпиаде.
Да, это была моя третья олимпиада - после Рима и Токио, - и я
подумывал о золотой медали. Тренировался без отпуска и выходных. Ольга
Федоровна, тренер, как-то сказала, не то осуждая, не то жалея: "Ты сам
себе хозяин, Олег. Знаю, что ты сделаешь по-своему, даже если я откажусь в
знак протеста тренировать тебя. Но попомни мое слово: ты делаешь
непоправимую ошибку - такой нагрузки не выдержал бы даже Геракл".
Что мне до Геракла, если я весь, как бутылка шампанского газами, был
полон честолюбивым желанием добиться успеха, чего бы это мне ни стоило.
Пусть тогда мало кто верил в меня - достаточно того, что я верил в
собственные силы.
Меня попросили из сборной еще в январе, после того, как я не поехал в
Цахкадзор на лыжный сбор. Хотя, честно говоря, никаких претензий у меня не
было: если человек не понимает, что его век в спорте кончился, кто-то
должен открыть ему на это глаза. Другой вопрос, что можно это было сделать
мягче. Со мной же поступили круто, уповая, видать, на мой спортивный
характер и волю. В один прекрасный день я получил письмо из федерации:
"Уважаемый Олег Иванович! Плавательная общественность ценит Ваш вклад в
дело развития отечественного плавания... Ваши заслуги... рекорды и
победы... Вашу эстафету подхватила талантливая молодежь... мы всегда рады
будем Вас видеть почетным гостем...".
"Почетный гость"... Эти слова разозлили меня, и уже в апреле в
соревнованиях на приз "Комсомольской правды" я выиграл весь вольный стиль
да еще с двумя рекордами Европы. Не стоило тогда давать волю чувствам, это
я уяснил позже, в Мехико, когда меня, как ни просился, как ни
отговаривался, что не потяну эстафету, что должен плыть только двести
метров, - старший уговорил-таки. Эстафета меня доконала, и в финале я был
последним...
Впрочем, тогда утром, разминаясь в тренировочном, тесном и маленьком,
бассейне в олимпийской деревне, я еще не знал, что ждет меня вечером. Я
просто озверел, когда кто-то торпедой врезался в меня, и едва не бросился
в драку.
- Вы мне мешаете, - спокойно отозвался на мою тираду незнакомый
спортсмен с щегольскими черными усиками. - У меня вечером - финал.
- Смею вас заверить, сэр, - едва переводя дух от негодования,
процедил я, - у меня тоже - финал.
- О, рад с вами познакомиться! Джонни Крэнстон. Австралия. - Губы
парня расползлись в приветливой улыбке.
- Романько Олег, СССР, - сказал я, чувствуя, как укладывается спать
моя злость.
- Желаю вам успеха, Олег!
- Ни пуха ни пера, Джон!
Он с недоумением посмотрел на меня, видно, мой перевод русской
пословицы на английский показался ему какой-то абракадаброй, но
переспрашивать не стал.
Крэнстон первым (и, кажется, последним, кто сделал это в тот вечер)
подошел ко мне, когда, раздавленный неудачей, я сидел на полу в душевой,
вода хлестала по голове, потоки ее смывали мои слезы.
- Хелло, Олег!
Я поднял глаза и как сквозь туман увидел Крэнстона.
- Вы плыли о'кей! Загляденье. Потом, на последнем четвертаке, вас
словно схватили за ноги. Спазм?
В голосе его я не уловил того отвратительного дешевенького
сочувствия, которое так раздражает, и устало ответил:
- Нет, просто не хватило сил.
- А меня подвел Медисон, мой тренер. Я слишком верил ему. Теперь -
конец, уеду в Штаты. Я должен сделать спортивную карьеру.
- Сколько тебе?
- Послезавтра - восемнадцать.
- Еще можно успеть, Джон...
Он действительно уехал в Штаты.
- ...Я не говорил тебе, Олег, - открыв глаза, сказал Крэнстон, - что
в Мельбурне мы купили двухэтажный домик в бывшей олимпийской деревне? Тот
самый домик, где жили советские футболисты. И страшно этим гордился и
приводил товарищей посмотреть... Но я выбрал плавание. В Австралии
мальчишки становятся или бегунами, или пловцами...
- Я сойду после этих Игр. Сыт по горло и тренировками, и тренерами...
- Крэнстон замолчал, провожая взглядом белые пушистые облачка.
Три дня промелькнули незаметно. Мы плавали на яхте, я учил Джона азам
парусной техники, и нас едва не положило парусами на воду, когда налетел
шквал и на корме зацепился шкот.
Мы находились милях в трех от берега, и перспектива очутиться в
довольно холодной воде вряд ли могла обрадовать. Собственно, испугался я
не за себя - за Крэнстона, для него эта купель могла обернуться бедой.
Словом, я ринулся с носа, где возился со стакселем, через всю яхту,
зацепился за шканцы ногой и с размаху, ссадив кожу на руке и правом боку,
рухнул на пайолы, мгновенно - откуда только прыть взялась! - вскочил,
цепляясь за нависший над головой румпель, броском дотянулся до кормы и
освободил шкот. И как раз вовремя, потому что гик уже вычерчивал белый
пенный бурун.
Яхту резко "поставило на ноги", опасность миновала.
- Никогда б не поверил, что это так волнует! - смеясь, сияя глазами,
крикнул Крэнстон. - Яхта превратилась в непокорного скакуна! Здорово!
Если б мы легли парусами на воду, - поумерил я восторг Джона, -
пришлось бы плыть за моторкой. Водичка же - сам знаешь...
- Я и не подумал об этом, - сник Джон, и лицо его снова стало
отчужденным, как тогда, в первый день, когда он читал записку Джейн. -
Было бы чертовски глупо, если б я простудился... Нет, нет, это исключено,
- закончил он после короткой паузы, обращаясь скорее к собственным мыслям,
чем ко мне.
- Ничто не должно помешать тебе, Джон...
Я заметил: всякий раз, когда мы приближались к берегу, Джон с
трепетным ожиданием вглядывался в него, точно надеялся увидеть там
кого-то; и каждый раз, обнаружив, что его "меркурий" застыл в одиночестве
и домик по-прежнему пуст, хмурился и замолкал.
Я не сомневался: Джон еще ждал...
Джейн так и не приехала.
В последний вечер мы набили камин поленьями; огонь разгорался
медленно, нехотя, сырые обрубки осины шипели, выпускали пар, и лишь когда
со стороны океана, с востока, откуда по вечерам наползали темно-лиловые
тучи, задул ветер, - камин ожил.
Мы подтянули поближе к огню низкий столик, уставили его жестянками с
пивом и кока-колой и разложили остатки провизии - португальские
консервированные устрицы и паштет из мексиканских крабов, венгерскую
салями, жареную утку, французский камамбер, швейцарский сыр и еще многое
другое, купленное Джоном в магазине в олимпийской деревне. Я пил пиво.
Джон налил бокал сухого вина и, разбавляя его кока-колой, неторопливо
потягивал, смакуя каждый глоток.
Когда долго тренируешься, мышцы твои становятся крепкими и
эластичными, сердце готово выдержать любые нагрузки, но тут-то нередко и
наступает кризис: результаты начинают стремительно лететь вниз, и напрасно
бьются над этой злой загадкой медики. Тот, кто пришел в спорт не вчера,
знает и радость и горе, легко определит: нервная система уже больше не в
состоянии брать на себя тяжесть тренировочных стрессов, она просто
"отключается", и хоть ты лопни, а тело твое, налитое силой, превращается в
запечатанный сосуд, откуда не выдавишь ни капли энергии.
В таких ситуациях - баста, никаких тренировок, нужен отдых. Когда же
такое случается накануне стартов, лучшего "лекарства", чем стакан сухого
чистого вина, - не придумаешь.
- Ты мучился, когда бросил плавать? - спросил Джон.
- Мучился? Мягко сказано. Мне порой казалось, что жизнь осталась
позади. Спасла работа. Мне повезло, я попал в газету, где умели верить в
человека, даже если ты только что закончил с грехом пополам университет и
у тебя еще на лбу написано, что ты - только спортсмен. В клубной команде я
по-прежнему оставался лидером, и мы собрались в Италию... Меня вызвал
редактор. "Я ничего не имею против ваших увлечений, - сказал он. - Но
теперь вы должны выбирать: или спорт, или работа..." Я выбрал работу.
- Если бы мне так сказали, - запальчиво возразил Крэнстон, - я бы
хлопнул дверью, только меня и видели!
- Я тоже намеревался поступить подобным образом. Но, поразмыслив,
признался себе честно: я уже ничего не дам спорту... и он мне ничего не
даст. В нашем деле нужно вовремя уйти, не тянуть, не цепляться за
воспоминания...
- Ты прав, Олег! Но иногда можно и ошибиться. Когда я переехал в
Штаты, мне чертовски не повезло с тренером. Я проигран отборочные
соревнования и разобиделся на целый мир. Будущее рисовалось мрачнее
Дантова ада: в колледже едва успел перейти на третий курс, денег - ни
шиша, планы мои рухнули, и я оказался погребенным под развалинами
собственного честолюбия...
- И что дальше?
- От полного краха спасла Джейн. Это она свела меня с Маккинли - он
вхож в их дом, но я, честно говоря, невзлюбил его поначалу, решив, что он
подбирается к Джейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11