Оба рассмеялись, затем он вытащил из сумки свиной окорок и целых три коробки сладостей. За продуктами последовал отрез шерстяной материи.
– Это тебе для рейтуз, для теплых рейтуз, – сказал он.
– О, Энди, Энди!
Она опустилась на колени, прижимая к груди яркую шерстяную материю, и повторяла его имя, плача и смеясь одновременно.
Свой рождественский подарок он вручил ей в последнюю очередь.
– Это рождественский сюрприз для моей Кэти, – сказал он, доставая из кармана маленькую черную коробочку и раскрывая перед ней. На подушечке из красного бархата лежала золотая цепочка с медальоном в форме сердца. Кэти подняла полные слез глаза на Эндри, не в силах заговорить. Открыв медальон, она увидела там миниатюрный портрет, с которого на нее смотрел он. Эндри взял медальон из ее рук и указал на обратную сторону портрета, которая пока была пуста.
– А здесь будет написан твой портрет, Кэти, – сказал он.
Она бросилась к нему на грудь, рыдая от восторга, и ее радости не было конца.
Эндри ушел в плавание за день до Нового года, с утренним отливом. Утро было морозным, дул легкий бриз. Покормив Лиззи, Кэти поспешила на пристань. В сером свете раннего утра она видела, как буксир выводит корабль Эндри к проходу между волнорезами. Она смотрела, как корабль удаляется вниз по течению, и, когда он превратился в маленькую точку и скрылся вдали, еще долго стояла на молу, до тех пор, пока холод не проник до самых костей и не заставил ее уйти.
Вместо того чтобы сразу пойти домой, она направилась в сторону Кинг-стрит. Для этого ей пришлось пройти через рыночную площадь, которая даже в этот ранний час уже была полна прилавков с новогодними лакомствами. Ветряная мельница за ратушей в углу площади стояла неподвижно на фоне свинцово-серого неба, что предвещало шторм. Кэти надеялась, что затишье продержится до тех пор, пока корабль Эндри не отойдет на безопасное расстояние от песчаных отмелей.
Она прошла между рядов телег, нагруженных всевозможным товаром, от картофеля до живых свиней, прошла мимо торговок овощами с большими плетеными корзинами в руках и мимо лотков со сладостями, стараясь держаться подальше от уличных торговок с большими отрезами тканей, перекинутыми через плечо, которые чуть ли не силой пытались всучить свой товар, и, выйдя, наконец, на Кинг-стрит, свернула в сторону аптеки.
В субботнем выпуске местной газеты ей попалась на глаза реклама лекарства от водянки. По мнению Эндри, Лиззи страдала именно этой болезнью – ее тело распухало на глазах из-за избытка воды в организме. В прошлый его приезд, они ходили вместе к аптекарю, в Северный Шилдс, куда их привело другое газетное объявление, но лекарство, которое он дал, хоть и стоило целых два шиллинга за бутылочку, не помогло Лиззи. Оно только наводило на нее сонливость.
Аптекарь на Кинг-стрит взял с Кэти девять пенсов и предупредил, что необходимо провести трехмесячный курс лечения, прежде чем появятся заметные улучшения в состоянии пациента.
На обратном пути Кэти не пошла через рыночную площадь, а избрала кратчайшую дорогу домой. Спустившись с холма там, где Тэмз-стрит выходила на Нижнюю Тэмз-стрит, она вышла к реке и направилась вдоль набережной, где увидела двух грязных оборванных ребятишек, идущих ей навстречу, мальчика и девочку, мальчику было с виду лет шесть, и он держал за руку девочку примерно четырех лет. Оба были босиком и без пальто. Их босые ступни и руки покрылись коростой, и там, где кожа потрескалась, проступила кровь.
Кэти, вспомнив свое собственное детство, подумала, что, хоть она и выросла в нищете, ей никогда не приходилось ходить босиком. Ее дед заботился о том, чтобы ей всегда было что обуть, – он шил ей обувь из верха старых ботинок и голенищ сапог. Она помнила, как он часами мял в своих мозолистых руках грубую кожу, пока она не становилась мягкой и эластичной.
– Постой, – сказала она мальчику, когда дети поравнялись с ней, и открыла сумочку. – У вас есть мама?
Мальчик медленно кивнул головой.
– Есть, миссис.
– А ваш папа работает?
– Да, миссис, он плавает на реке.
Из рассказов Эндри Кэти знала, что не только шахтеры, заводские рабочие и крестьяне получают за свой труд мизерную плату. Жалованье матроса тоже очень низко, а работать ему приходится в очень тяжелых условиях, что же касается еды, которой матросов кормят на судне, она просто отвратительна.
– У вас есть другие братья или сестры? – спросила она у детей.
– У нас еще девять братьев и сестер, миссис. Их было десять, но Джимми похоронили на прошлой неделе. Он был на год старше Бэсс, – мальчик указал на сестру. – Он родился сразу после меня.
Кэти присела на корточки так, что ее лицо находилось теперь на одном уровне с лицом мальчика. Достав свой платок, она вытерла его сопливый нос. Черные волосы мальчика были сплошь покрыты белыми гнидами. Этой участи Кэти тоже удалось избежать: когда она была маленькой, мать вела постоянную войну со вшами, клопами и прочей мразью. Глядя на этих несчастных оборванцев, Кэти подумала, что ее собственное детство в целом было не таким уж плохим.
– Я живу на Крэйн-стрит, номер четырнадцать, – сказала она. – Вы знаете, где находится Крэйн-стрит?
– Да, миссис. Это вон там, напротив реки.
– Правильно. Если вы будете приходить ко мне с утра по субботам, я бы могла давать вам немного денег. А пока возьми вот это.
Она достала из кошелька шиллинг и вложила его в руку мальчика. Мальчик посмотрел на монетку на своей ладони, потом поднял глаза на нее.
– Да, миссис, мы обязательно придем, – сказал он почти торжественным тоном.
– А теперь иди к маме и отнеси ей деньги.
– Да, миссис. Хорошо, миссис.
Дети пошли своей дорогой, шлепая босыми ногами по слякоти. Вернувшись домой, Кэти медленно сняла пальто, заглянула к Лиззи, чтобы убедиться, что у нее все в порядке, и, поворошив угли в камине, придвинула стул к огню и села. Она долго сидела, глядя на разгорающееся пламя и думая об Эндри, надеясь, что он успеет миновать песчаные отмели, прежде чем начнется шторм. Потом ее мысли вернулись к двум маленьким оборванцам с окровавленными руками и ногами, и ей вспомнилась Сара. Она уже давно не позволяла себе думать о дочери, потому что эта мысль приносила ей слишком много горечи. Сейчас она пыталась представить себе, какой стала ее Сара к пяти годам. Была ли она красивым ребенком? Да, она наверняка была очень красивой девочкой. Теперь Сара уже должна была хорошо говорить, и говорила она не на языке простонародья, а так, как разговаривают в знатных семьях, – как мисс Анн и мисс Роз… как мисс Тереза. Все эти годы Кэти не переставала втайне негодовать на мать и на брата, которые вынудили ее отдать своего ребенка на воспитание чужим людям, и только с появлением Эндри ее горечь немного смягчилась. Она, конечно, продолжала сожалеть о том, что отдала дочь, но в некотором смысле была даже рада, что у Сары есть возможность получить более достойное воспитание, нежели то, которое получила она сама, а главное, что ее дочь не испытывает нужды ни в чем. Если бы Сара осталась с ней, судьба девочки сложилась бы так же, как судьбы сотен других ребятишек, живущих в их квартале. Конечно, ее детство не было бы таким, как у этих двух малышей, разгуливающих в лохмотьях по улицам, – Сара всегда была бы чисто одета и сыта, об этом Кэти смогла бы позаботиться. Но она не смогла бы предложить дочери лучшей жизни, нежели та, которую вела она сама, лучшего окружения, нежели то, в котором жила она. Лиззи связывала ей руки, из-за Лиззи она не могла переехать в более приличный район и найти хорошую работу… «Я хочу увидеть ее, – сказал ей внутренний голос. – Увидеть хоть на минутку, послушать, как она разговаривает».
– Нет, нет! – вскрикнула Кэти, вскакивая на ноги.
Она ни в коем случае не должна встречаться с дочерью: если она увидит Сару хоть на минуту, то уже не сможет прожить без нее, уже никогда не обретет покоя.
Ей надо родить еще одного ребенка, вот что ей нужно. Ее удивляло, что за все эти месяцы она еще не забеременела. Ей бы очень хотелось иметь ребенка от Эндри. Если бы у нее был ребенок, она бы не чувствовала себя такой одинокой, когда его нет рядом. Нет, одного ребенка ей мало, – она хотела бы родить двоих, троих детей… Иметь каждый год по малышу до тех пор, пока она молода. Кэти словно забыла о том, что у Эндри уже есть дети, и она, не будучи его женой, не имеет никакого права возлагать на его плечи дополнительные заботы о содержании детей. Он уже и так содержит ее и Лиззи. Но то, что Эндри заботится о ней, было для нее как бы само собой разумеющимся. Она знала: пока он жив, у нее не будет материальных затруднений, и, если у них появятся дети, он будет заботиться о них так же, как заботится о ней.
В канун Нового года был сильный снегопад. Под покровом снега грязный унылый пейзаж за окном превратился в сказочную картинку. На улице стало чище и светлее, но на душе у Кэти было темно и тревожно. Сейчас, в преддверии праздника, она чувствовала себя как никогда одинокой, а после отъезда Эндри страхи снова проснулись в ней. Сначала она надеялась, что Джо оставит свои ханжеские предрассудки и заглянет к ней на Новый год, ведь это был первый Новый год после того, как они расстались, раньше они всегда встречали его вместе. Но наступил вечер, а брат не пришел, и Кэти поняла, что ее надежды бессмысленны.
В доме стоял шум и праздничная суматоха. Все жильцы готовились к новогодней ночи. Она неоднократно слышала голос Мэгги, которая перекликалась с кем-то на лестнице. С Мэгги она больше не встречалась после той ужасной ночи и была рада, что не встречалась.
Сегодня на их улице произошло две драки. Одну из них она наблюдала из маленького окошка в комнате, где раньше спал Джо, – эта комната выходила окнами на улицу. Дрались две женщины. Глядя на них, Кэти думала, что разъяренные женщины страшнее и злее мужчин. Мужчины в драке используют кулаки, а женщины царапаются, кусаются, таскают друг друга за волосы и пинают ногами. Она ушла на кухню, не досмотрев поединка двух мегер. О второй драке она узнала, заслышав крики во дворе, но на этот раз не стала подходить к окну: вид дерущихся вызывал у нее чувство тошноты.
К вечеру у Лиззи начался один из ее припадков. Она сидела посреди постели и выла, уставившись в потолок, и Кэти никак не удавалось заставить ее замолчать. Кэти боялась, что миссис Робсон, в конце концов, не выдержит этого монотонного протяжного воя и придет скандалить. Она все время прислушивалась к шагам на лестнице. В ту ночь, когда Мэгги явилась к ней с двумя мужчинами, миссис Робсон разговаривала достаточно вежливо, хоть и со скрытым упреком. Миссис Робсон была женщиной спокойной, но шум, который производила Лиззи, выводил ее из себя, и вряд ли она станет мириться с ним в канун Нового года. Не зная, что делать, Кэти обняла сестру и, баюкая ее, повторяла:
– Перестань, Лиззи. Перестань, прошу тебя.
Но Лиззи оставалась глуха к уговорам. Широко раскрыв рот, она продолжала издавать этот звериный пронзительный звук.
То, чего Кэти так боялась в течение последних недель, случилось в этот вечер, примерно в половине седьмого, сначала она услышала приглушенные голоса на лестнице. Когда голоса замерли внизу, она решила, что это миссис Робсон пошла посоветоваться с Мэгги Проктор и Джинни Вильсон насчет того, какие меры принять против шума в квартире на верхнем этаже. Заслышав стук в дверь, она удивилась, что миссис Робсон успела так быстро подняться наверх. Прижав руку к груди, чтобы унять отчаянное сердцебиение, она пошла открывать, уже готовя себя к неприятному объяснению с соседкой. Но, как только она открыла дверь, ее страх сменился удивлением, потому что на пороге стояли две абсолютно незнакомые ей молодые женщины. В свете керосиновой лампы на столе посреди комнаты она очень хорошо видела их лица, а также лица двух незнакомых мужчин, стоящих сзади. Минуту она стояла в дверях, глядя широко раскрытыми глазами на этих незнакомцев, а в следующую минуту девушки, грубо оттолкнув ее, ворвались в комнату, мужчины вбежали вслед за ними. Комната тут же наполнилась криками и визгом, а Кэти, остановившись как вкопанная, изумленно смотрела на своих странных гостей, не зная, что и думать, – вряд ли это можно было назвать новогодней шуткой. Девушки бегали по комнате, крича во весь голос, а мужчины гонялись за ними. Казалось, все четверо сбежали из сумасшедшего дома. Наконец оцепенение Кэти прошло, и она, схватившись обеими руками за голову, принялась кричать им, чтоб они убирались вон, стараясь перекрыть их вопли, но никто ее не слушал. Через некоторое время послышались торопливые шаги на лестнице, и на пороге возникли два полисмена. При виде блюстителей порядка Кэти почувствовала облегчение.
– Выгоните их отсюда! Помогите мне избавиться от них! – воскликнула она, обращаясь к полицейским.
И полицейские выполнили ее просьбу, выдворив из комнаты ее непрошеных гостей. Но, пока один полисмен оставался с ними на лестничной площадке, его напарник вернулся к ней.
– Надевайте пальто, – сказал он, кивнув в сторону двери и давая тем самым понять, что она должна идти с ним.
– Что? – Она вскинула голову. Прижав пальцы ко рту, она в течение нескольких секунд изумленно смотрела на полисмена, потом спокойно сказала:
– Но я никуда не пойду, я не делала ничего дурного. Они ворвались в мою квартиру…
– Ладно, ладно, пошевеливайтесь, – грубо оборвал ее полисмен. – Не утруждайте себя объяснениями, я уже и так все о вас знаю.
Он протянул к ней руку, собираясь взять ее под локоть, но она отскочила в сторону.
– Что это значит? – в ярости закричала она. – Что вы обо мне знаете? Я никогда в жизни не видела этих людей до того, как они ворвались ко мне. Я не имею ни малейшего представления, кто они такие и откуда взялись.
Полисмен медленно шагнул к ней.
– Послушайте, крошка, мне вовсе не хочется вытаскивать вас отсюда силой, но я буду вынужден это сделать, если вы не пойдете со мной по-хорошему. Даю вам минуту на сборы: или вы наденете пальто и последуете за мной, или я выволоку вас на мороз в том, в чем вы есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47