Артаксеркс задумчиво отщипывал ягоды от крупной, иссиня-черной виноградной грозди, которая не умещалась на его крупной ладони, и время от времени поглядывал на Эсфирь, словно желая лишний раз убедиться, что она здесь, рядом. Она была нужна, необходима ему - это было очевидно. Каждая женщина в такие моменты чувствует себя на седьмом небе от счастья, и Эсфирь не была исключением, но только не сегодня, нет, не сегодня...
Эсфирь вспомнила, что точно такие кудри, рассыпанные по плечам, были также и у Гаваха, и не выдержала - быстро вытерла слезу со щеки. Но от Артаксеркса не укрылась её печаль.
- Что с тобой, Эсфирь? - спросил царь. - Скажи, что у тебя на сердце наше владычество общее... Чего ты хочешь? Говори любую свою просьбу - даже если ты попросишь до полуцарства, обещаю, это будет дано тебе. Отныне ты моя царица.
- Мне не нужна даже малая часть твоего царства, - ответила Эсфирь. Но я хочу просить тебя о Гафахе, моем слуге.
- О каком таком Гафахе? - удивился царь, но лицо его сразу же сделалось жестким, словно мгновенно окаменело. - О том Гафахе, кто затеял протев меня заговор и пожелал моей смерти? Сегодня он будет казнен на площади вместе с Фаррой. Сначала я хотел приказать, чтобы они сами съели свой яд, но для них такая смерть будет слишком легкой.
- Но Гафах не виновен! - воскликнула Эсфирь. - Произошла ошибка, которую ещё не поздно исправить. Я слишком хорошо знаю Гафаха, да, это так, я слишком часто слушала его игру на свирели, и он открывал мне свое сердце. Он никому не желает зла и не может быть заговорщиком! Прошу тебя, прикажи ещё раз допросить Фарру, пока он ещё может что-то сказать, сделай это ради меня!
Артаксеркс смотрел на неё теперь хмуро и отчужденно, и Эсфирь не стала объяснять, что не мог, никогда в жизни не мог поднять Гафах руку на того, кого она любила - его шалости не простирались дальше песенки про жука.
- Что может понимать женщина в таких делах? - сквозь зубы сказал царь. - И зачем ты сейчас говоришь мне это? Гафах будет повешен, это мое слово. Знай, Эсфирь, я постарался забыл о том, что он был твоим слугой, и ты не должна была сейчас напоминать мне об этом, чтобы не будить во мне подозрений.
- Но можно хотя бы ещё раз, последний раз допросить Фарру. Я прошу только об этом.
- Я не собираюсь два раза допрашивать убийц царя, для них и так слишком много чести.
- Но есть человек, который видел и своими ушами слышал разговор заговорщиков, и сможет узнать их голоса - это Мардохей, стражник у дальних садовых ворот. У Гафаха такой красивый голос, что его не спутаешь ни с каким другим, он все время словно поет. Я расспрашивала Мардохея, он не заметил ничего особенного в голосе у того, к кому обращался Фарра, но этого просто не может быть!
Артаксеркс качнул головой, и волосы свесились ему на лицо, прикрывая глаза и разувшиеся от негодования ноздри.
- О, Эсфирь, Эсфирь! Откуда ты знаешь все это? Зачем ты вмешиваешься в такие дела? Я думал, ты была от всего этого в стороне.
- Я-я-я была в стороне, да-да-да, в стороне, - прошептала Эсфирь, которая от волнения снова начала заикаться. - Но я просто не хочу, чтобы сегодня повесили ни в чем не повинного ребенка, а настоящий преступник остался бы на свободе, потому что я...боюсь за тебя.
- Ладно, я прикажу начальнику стражи ещё раз допросить этого Мардохея и показать ему заговорщиков, но ты... ты...если ты...Будь здесь и теперь никуда не выходи из этой комнаты, - приказал Артаксеркс, быстро поднялся из-за стола и вышел за дверь.
Дождь прошел, и в саду снова пели птицы. Но теперь в мире все было по-другому. Что она наделала!
Эсфирь растерянно смотрела на пустую скамью напротив. Что теперь с ней будет? Неужели Артаксеркс и её может заподозрить в заговоре? И только из-за того, что она пытается спасти жизнь маленького евнуха со свирелью. Безумие!
Эсфирь потеряла счет времени и отняла руки от заплаканного лица, когда вновь услышала близкие шаги и шорох тяжелого царского платья. Лицо Артаксеркса было непроницаемым и грозным.
- Начальник стражи привел в темницу Мардохея и тот сказал, что вторым был твой не мальчишка. А затем и Фарра сознался, что настоящего преступника зовут Гавах, а Гафаха, твоего слугу схватили из-за схожести имени. Тот, кто хотел подсыпать мне яд, служил на кухне, - сказал Артаксеркс.
- Какое счастье! Я ведь говорила, я знала это!.. - воскликнула Эсфирь, но тут же осеклась под сердитым взглядом Артаксеркса.
- Да, все обошлось, - сказал он со значением. - На первый раз я прощаю тебя, царица. Но ты должна дать мне слово, что больше никогда, никогда в жизни в жизни не будешь вмешиваться, и говорить со мной о делах государства. Ты - женщина, а мы живем не на островах. Ты должна знать свое место, а не то...
Губы Артаксеркса сами собой сложились в жалкую и одновременно полную презрения гримасу - так было всегда, когда он говорил вслух или хотя бы только мысленно вспоминал о царице Астинь и о вреде женской гордости.
- Дай мне слово, Эсфирь!
- Я даю тебе слово, что никогда... - начала Эсфирь, но не договорила, потому что покачнулась и упала без чувств. Лишь в самый последний момент её успел подхватить на руки Харбона, стоящий ближе всех с кувшином вина в руках.
Харбона понял, что Эсфирь сделалось плохо от духоты, потому что и впрямь...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. УКАЗ ЕЗДРЫ
...солнце стояло в самом зените.
Был солнечный, очень яркий летний день, когда перед троном царя Артаксеркса предстал Ездра, сын Серайи.
Этот Ездра был иудейским книжником из Вавилона, сведущим в Моисеевых законах, и к тому же священником, из левитов. Он прибыл из Вавилона на осле в сопровождении других иудеев, которые, судя по одеждам, тоже были левитами, и сразу же явился во дворец, заявив, что имеет несколько важных, безотлагательных слов не к кому-либо из персидских вельмож, но нименно к царю Артаксерксу, и тот непременно должен выслушать его со вниманием.
Разумеется, со стороны иудеянина, даже если бы он был человеком богатым и высокого родства, это была немыслимая дерзость. Но Ездра прибыл ко двору без подарков и без рекомендательных писем, как обычный простолюдин. Когда же начальник стражи, Каркас, к которому Ездра, в конце-концов, был доставлен, заметил левиту о его оплошносях, тот с достоинством заявил, что ему не нужны благодетели. Потому что над ним простерта благодеющая рука Бога, который в Иерусалиме и повсюду, и именно эта рука направила его теперь в Сузы, во дворец к царю
"Если вы скажете обо мне Артаксерксу, он примет меня", - с редкой самонадеянностью сказал Ездра, что было и вовсе смешно.
Все во дворце знали, что сейчас Артаксеркс настолько наполнен любовью к Эсфирь, к будущей царице, что с неохотой занимался важными государственными делами, не говоря о таких, что могло привести в Сузы бедного вавилонского книжника.
Но к всеобщему удивлению, когда Артаксерксу была передана просьба Ездры, он распорядился пустить левита во дворец, и встретил его в тронном зале, на своем престоле, как обычно принимал иноземных гостей и послов из далеких стран.
Последние время Артаксеркс и впрямь находился в непривычно ровном и благодушном расположении духа, много размышляя об отвлеченных предметах, особенно - о несхожести народов своего царства и о различных богах, охраняющих эти народы. Царю хотелось всех понять и примирить между собой, сначала - понять, а затем - примирить, и вавилонский книжник оказался как никогда кстати.
Священник и книжник Ездра, учивший словам заповедей своего Господа иудеев Вавилонских, выбрал наилучшее время, деньи час, когда ему следовало являться к царю, и царские евнухи долго потом перешептывались между собой, спрашивая, можно ли это считать простым совпадением, или книжника и впрямь толкала во дворец невидимая рука вездесущего Иудейского Бога.
Большинство из евнухов склонялись все-таки ко второму, особенно когда как следует разглядели обличие и манеры Ездры: он сильно был не похож на простого книжника, которые, как правило, повсюду старались держаться как можно тише и незаметнее, привыкнув к уединению и беседам лишь со своими свитками и табличками.
Ездра же обладал на редкость громким и красивым голосом, перед придворными держался гордо, а темные глаза его так блестели от возбуждения, как будто бы он только что промыл их чистой водой и ещё не успели просохнуть. Одежда Ездры из белой виссоновой ткани, местами красиво расшитая золотыми нитями, тоже выглядела достойно и даже величсетвенно. Трудно было поверить, что на самом деле этот человек - простой раб, из пленных, чьи предки когда-то с согнутыми спинами были пригнаны из родных земель в Вавилон, чтобы служить персидским царям и вельможам.
Артаксеркс тоже с немалым интересом разглядывал книжника, который сумел добиться встречи, о которой могли лишь мечтать многие из знатных персидских князей. Почему-то сегодня гордый, если не сказать надменный вид Ездры, не возбуждал в сердце царя Артаксеркса привычного презрения и гнева. Ноборот, царь был даже доволен и видел свою заслугу в том, что подданые его царства не живут при нем, как жалкие рабы, а чувствуют себя вполне свободно, как послушные дети под началом милосердного отца.
Слегка склонив на грудь голову в тяжелом венце, Артаксеркс ожидал, когда Ездра начнет просить денег из царской казны. Обычно все приходили к царю с одной и той же просьбой, особенно - жрецы и служители разных храмов, посвящающие царя в дела своего культа и в многочисленные расходы на жертвоприношения.
Сегодня Артаксеркс готов был выслушивать любые просьбы - мало того, ему хотелось сделать что-то необычное, но в тоже время - полезное, что понравилось бы всем его подданным без исключения, в том числе - и будущей царице Эсфирь.
Но Ездра не просил денег - он обратился к царю с нижайшей просьбой отпустить его в Иерусалим, а вместе с ним и других священников из Вавилона, Суз, Персеполя и других городов персидского царства для служения в главном иудейском храме. Всего в нескольких словах, сказанных к тому же через переводчика, Ездра сумел нарисовать на редкость страшную и убедительную картину упадка и запустения храма Иерусалимского, где уже есть стены и крыша. Но теперь требуются левиты, которые смогли бы вдохнуть в него жизнь, дух Божий через свое слово, как заповедано в законах Моисеевых.
Ездра просил у царя немного - сделать своей властью распоряжение, чтобы областеначальники персидского царя, которые хозяйничали за рекой, не препятстововали этому походу, и чтобы Артаксеркс отпустил их с миром из Вавилона, как когда-то поступил Кир, мудрый из земных царей.
- И это все? - удивленно спросил Артаксеркс, который привык в этом зале совсем к другим просьбам.
- Да, это все, - ответил Ездра. - Но это немало. Я хотел бы получить охранное письмо, чтобы никто из царских начальников не задерживал по пути наш караван, в котором будут идти священники и книжники, не имеющие денег для откупа.
- Я слышал, что в этой моей области, в Иудее, не хватает хлеба. Разве ты не хочешь просить у меня хлеба? - помолчав, поинтересовался Артаксеркс, по привычке выдержав паузу, во время которой проситель должен был в полной степени осознать степень своей ничтожности.
- Нет, - сказал Ездра. - Если мы доставим в Иудею то, что должны привезти, там будет хлеба в избытке.
Артаксеркс с ещё большим интересом взглянул на него: книжник держался вполне достойно перед лицом владыки. Разумеется, сначала он, как все, пал ниц перед царским троном, но затем какой-то неожиданной для взрослого человека легкостью вскочил на ноги, и теперь стоял перед Артаксерксом прямо, не сгибая спины и отводя от него своих горящих глаз.
- Ты имеешь в виду - скот? Вы хотите взять с собой в Иудее много волов, коров и овнов, чтобы самим пахать землю и разводить мясо? Что, же, это разумно, потому что если привезете туда хоть сто телег зерна, голод уменьшится только на несколько дней, - благодушно согласился царь.
- Нет, не это, - качнул Ездра гордой головой.
- Да, понятно, вы повезете с собой золото и потом купите на него все, что вам понадобится у соседних народов. Что же, это ещё разумнее, чем гнать с собой скот, потому что многие животные все равно не выдержат такого долгого перехода.
- Нет, у нас нет столько золота, чтобы сразу купить все, что нам будет нужно для жизни, - сказал Ездра. - На те пожертвования и доброхотные дары, которое нам, возможно, удастся собрать перед отъездом в Вавилоне, мы сможем купить только овнов и агнцев для всесожжений и хлебных приношений для жертвенника. Но если мы все же доберемся до Иерусалима, то там и без того вскоре заколосится рожь, зазеленеют виноградники и масличные сады. Потому что мы привезем с собой слово Божие - то, чего больше всего не хватает теперь нашим братьям, утратившим веру. Но как только они снова вспомнят о Господе, у нас будет вдоволь хлеба и сколько угодно золота, потому что с нами будет Бог наш - любящий, благой и милосердный.
Ездра говорил с такой убежденностью, что Артаксеркс помимо воли залюбовался его восторженным, счастливым лицом.
- Разве твой Бог так уж благ, как ты говоришь? - усмехнулся Артаксеркс, вспомнив о разоренных иудейских городах и сожженых землях.
Зычный и красивый голос Ездры окреп и теперь буквально гремел между колонн, поднимаясь к высокому потолку, обрастал звуками и множился от эха, словно бы подкрепленный невидимым хором:
- Господь наш един, Он создал небо, небеса небес, все небесное воинство, и землю, и все, что на земле, моря, и все, что живет в воде...
Кадык на его длинной шее так и ходил ходуном, а подбородок теперь был ещё более высоко вздернут.
- Это тот самый Господь, который избрал Аврама, вывел его из Ура Халдейского... Тот, кто увидел бедствие отцов наших в Египте, и услышал вопль их у Чермного моря... И явил знамения и чудеса над фараоном, и над всеми рабами его, о которых стало слышно по всей земле...
Артаксеркс не перебивал, пока Ездра с присущей ему страстью пересказывал историю своего народа. Многое из того, что говорил этот книжник, царь слышал впервые и немало удивлялся таким дивным речам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49