Он также добавляет, что Фрейя была жрицей у ванов и первой научила асов волшебному искусству seidhr. Она имела власть общаться с потусторонним миром и могла принимать облик птицы.
Локи — фигура загадочная и двусмысленная. Этимология его имени неясна; он не имел ни своего культа, ни своих храмов. Сам будучи асом, Локи, тем не менее, все время стремится навредить другим богам и в конце времен будет сражаться против них; именно он сразит Хеймдалля. Поведение Локи сбивает с толку: с одной стороны, он помогает богам в их битвах с великанами; по его приказу карлики выковывают различные магические предметы, атрибуты богов (кольцо Драупнир для Одина, молот для Тора и т. д.). С другой стороны, он — безнравственный злодей, который не остановится перед преступлением: локки виновен в смерти Бальдра и даже похваляется этим. Его злобная демоническая природа передалась и потомству: волк Фенрир и Мировой Змей — сыновья Локи; его дочь — великанша Хель, хозяйка мрачной страны, куда отправляются после смерти. те, кто не имеет права пребывать в Вальхалле.
Мифология изобилует сюжетами, связанными с Локи, но они напоминают, скорее, фарсы или народные побасенки. Локи хвалится своими любовными похождениями: он наградил сыном жену Тюра, возлег вместо Тора с его женой и т. д., он участвует почти во всех розыгрышах и историях, связанных с богами и великанами. Знаменита мрачная поэма "Перебранка Локи" (Lokasenna), повествующая о том, как он проник в пиршественный зал богов и поносил их самым ужасным образом. Лишь появление Тора положило конец его глумлению.
Уже более века ученые традиционно трактуют Локи как бога то огня, то грома, то смерти, подобного христианскому Дьяволу или культурному герою, сравнимому с Прометеем. В 1933 г. Ян де Фрис сблизил Локи с трикстером, амбивалентным персонажем североамериканской мифологии. Жорж Дюмезиль предложил более правдоподобное толкование; он сопоставил фигуру Локи с Хёдом, Бальдром, а также с мифом о конце света. Лживость Локи, его злоба и переход на сторону противника во время эсхатологической битвы сближают этого бога с мрачным персонажем «Махабхараты», Дурьодханой, воплощением демонического начала в мире (ср. § 191). По мнению Дюмезиля, масштабы соответствий между «Махабхаратой» и «Эддой» доказывают существование общего эсхатологического мифа о борьбе Добра и Зла и конце мира — мифа, который сложился еще до рассеяния индоевропейских племен.
Как мы уже отмечали (§ 173), на последней стадии язычества германцев немало заботила эсхатология. Конец света составлял неотъемлемую часть космологии; и так же, как в Индии, Иране и Израиле, сценарий и главные действующие лица апокалипсиса были хорошо известны. Наиболее полная и величественная картина представлена в поэме "Прорицание Вёльвы" и пересказана Снорри Стурлусоном. Там мы находим клише, хорошо известные апокалиптической литературе: нравственность приходит в упадок, люди убивают друг друга, солнце не дает света, земля содрогается, звезды падают с небосвода; избавившись от цепей, чудовища обрушиваются на землю: Мировой Змей всплывает из Океана, вызывая катастрофические наводнения. Но есть и некоторая особость: наступит трехлетняя зима (jiтbulvetr); войско великанов прибудет на корабле из ногтей мертвецов; еще одно войско, под предводительством великана Сурта, взберется по радуге и атакует Асгард, обитель богов. В конечном счете, воинство богов и героев встретится на широкой равнине для решающей битвы с ордами великанов и монстров. Каждый из богов поразит своего противника. Тор умертвит Мирового Змея, но и сам погибнет от его яда. Одина проглотит Фенрир; сын Одина, Видар, сразит Волка, но вскоре будет убит. Хеймдалль и Локки уничтожат друг друга. В общем, все боги и их противники погибнут в эсхатологической битве, в живых останется лишь Сурт; он сожжет весь мир, и всякий след жизни исчезнет; земля будет поглощена Океаном, а небо обрушится.
Однако это не конец. Из моря поднимется новая земля, цветущая, прекрасная и плодородная, какой она никогда еще не была, чуждая всякому страданию. Сыновья погибших богов вернутся в Асгард, Бальдр и Хёд выйдут из преисподней примиренными. Новое солнце, ярче, чем прежнее, начнет свой ход по небу. Чета людей спасется в стволе Иггдрасиля и даст жизнь новому человечеству. Некоторые авторы пытались усмотреть в мифе о конце света восточные влияния (иранское, христианское, манихейское и т. д.). Но, как доказал Дюмезиль, перед нами — скандинавская версия эсхатологического мифа индоевропейцев; позднейшие влияния лишь расцветили образность и добавили несколько патетических деталей.
Судя по дошедшим до нас фрагментам, религия германцев была одной из самых сложных и оригинальных в Европе. В первую очередь, бросается в глаза ее способность обогащать и обновлять индоевропейское наследие через усвоение чужеродных идей и иной религиозной практики средиземноморского, восточного и североазиатского происхождения. Подобный процесс характерен также для индуистского синтеза (§ 135) и религии римлян в период формирования (§ 161). Причем способность германцев к религиозному творчеству не была парализована и с принятием христианства. Одна из самых прекрасных эпических поэм, «Беовульф» (Англия, VIII в.), представляет героическую мифологию полнее и глубже, чем соответствующие континентальные памятники, как раз благодаря влиянию христианства. Особенно впечатляющее изображение rаgnаrоk вырезано на каменном кресте в Госфорте (Камберленд); на другой стороне представлено Распятие Христа. В период раннего средневековья религиозная креативность германцев развивается либо в симбиозе с христианством, либо в противодействии ему. Священный авторитет королевской власти в средние века основывался, в конечном счете, на древней германской концепции, согласно которой король считался представителем божественного Предка: могущество правителя зависело от некоей потусторонней священной силы, которая служила одновременно основанием и гарантией мирового порядка. Следует также добавить, что героическая мифология, обогатившись и получив переоценку, продолжила существование в легендах о святом Георгии, сэре Галахаде, Парцифале и способствовала учреждению рыцарства.
§ 178. Фракийцы, "великие анонимы" Истории
Древнейшая фракийская культура возникла в результате синтеза значительного субстрата бронзового века и традиций полукочевников, пришедших из степей нынешней Украины. Этногенез фракийцев совершился на довольно обширной территории между Днестром, Северными Карпатами и Балканами. С вторжением киммерийцев (конец VIII в.), в искусстве и в оружейном деле появляются элементы кавказского происхождения. Еще в V в. Геродот писал, что фракийцы — наиболее многочисленный после индусов народ. Однако они практически не оставили следа в политической истории. Царство Одрисов (в долине Марицы) было достаточно могущественным для того, чтобы воевать с Македонией ок. 429 г. до н. э., но менее века спустя, в правление Филипа II, утратило автономию. Александр Великий, следуя отцу, продолжил политику экспансии: прибл. в 335 г. он перешел Дунай с намерением завоевать и подчинить себе гето-даков. Неудачный исход кампании позволил этим фракийским племенам сохранить независимость и укрепить национальную организацию. В то время как фракийцы южных областей были окончательно втянуты в орбиту эллинизма, Дакия стала римской провинцией лишь в 107 г. н. э.
Несчастливо сложилась судьба для религиозного творчества фракийцев и гето-даков. Греки достаточно быстро осознали силу и оригинальность фракийской религии. Различные традиции локализовали во Фракии (или Фригии) начало дионисийского движения (§ 122) и большую часть мифов об Орфее (§ 180). Сократ ("Хармид", 156d) с восхищением отзывался о врачах "фракийского царя Залмоксиса", чьи знания и практика были неизмеримо выше греческих. Но, за исключением нескольких ценных свидетельств Геродота о мифо-ритуальном сценарии Залмоксиса, сведения о религии фракийцев и гетов крайне скудны и расплывчаты. Несмотря на изобилие материальных памятников религии (особенно эпохи императорского Рима), отсутствие письменных источников не позволяет толковать их иначе как весьма приблизительно, с известной долей сомнения. Подобно кельтам, фракийские и гето-дакские жрецы и отшельники не доверяли письму. То немногое, что нам известно об их мифологии, теологии и ритуалах, было передано греческими и латинскими авторами в interpretatio graeca и latina. Если бы Геродот не записал свои беседы с греками Геллеспонта, мы никогда не узнали бы о мифо-ритуальном сценарии Залмоксиса, и даже имя Гебелейзиса осталось бы неизвестным. Конечно, религиозное наследие фракийцев (так же, как и славян, балтов, древних германцев и потомков кельтов), пусть с неизбежными изменениями, сохранилось в народных обычаях и фольклоре балканских народов и румын. Но анализ европейских фольклорных традиций в перспективе всеобщей истории религий еще ждет своих исследователей.
По словам Геродота (V, 7), фракийцы почитали "Ареса, Диониса и Артемиду"; однако их цари поклонялись «Гермесу», считая себя его потомками. Исходя из этой скудной информации, еще более загадочной в interpretatio graeca, мы попытались восстановить фракийский пантеон. От Гомера ("Илиада", XIII, 301 и т. д.) до Вергилия ("Энеида", III, 357) Фракия традиционно считалась родиной Ареса, бога войны. С другой стороны, фракийцы славились воинской доблестью и равнодушием к смерти; следовательно, можно допустить, что некий бог типа «Ареса» был главой их пантеона. Но, как мы уже видели (§ 176), древний германский бог неба, Тiwaz, отождествлялся римлянами с Марсом. В таком случае, возможно, что «Арес» фракийцев изначально также был богом неба, впоследствии став богом грозы и войны. Тогда и «Артемида» — божество хтоническое, аналог фракийских богинь Бендиды или Котиды; Геродот предпочел называть ее «Артемида» (вместо, например, "Деметра"), что более подходило к дикой природе лесов и гор Фракии.
Если подобное «прочтение» допустимо, мы можем предположить у древних фракийцев существование мифа об иерогамии между богом грозы и Матерью-Землей; «Дионис» стал бы плодом этого союза. Грекам были известны фракийские имена Диониса; наиболее употребительные среди них — Сабос и Сабазий. Культ фракийского «Дионисю» напоминает описания Еврипида в «Вакханках» (ср. § 124). Церемонии проходили ночью в горах, при свете факелов; под звуки дикой музыки (звон медных котлов, кимвалы и флейты) поклонники Диониса с радостными криками заводили неистовый хоровод. "В эти необузданные и изнуряющие танцы чаще всего пускались женщины; одеты они были причудливо; они носили bessares, длинные свободные одежды, сшитые, по-видимому, из лисьих шкур; сверху — козьи шкуры и, возможно, на голове — рога". В руках они держали змей, посвященных Сабазию, кинжалы или тирсы. Достигнув исступления, "священного безумия", они хватали предназначенных для жертвоприношения животных и разрывали их на части, поедая мясо сырым. Омофагией, по традиции, заканчивалось ритуальное слияние с богом; отныне участники церемонии носили имя Сабос или Сабазий.
Как и у греческих вакханок, речь идет о некоем временном "об?жении". Однако экстатический опыт мог пробудить и специфические религиозные способности, в первую очередь — дар пророчества. В отличие от греческого дионисийства, фракийцы связывали практику прорицания с культом «Диониса». Оракул бога находился в ведении у племени бессов; его храм был выстроен на высокой горе, и пророчица предсказывала будущее, входя в экстаз, как и дельфийская пифия.
Экстатический опыт подкреплял убеждение в том, что душа не только самостоятельна, но и способна к unio mystica с божеством. Обусловленное состоянием экстаза отделение души от тела раскрывало, с одной стороны, фундаментальную двойственность человеческой природы, а с другой — возможность нематериального, чисто духовного посмертного существования вследствие прижизненного "об?жения". Архаические верования в загробную жизнь, смутную и неопределенную, постепенно видоизменились и привели к учению о метемпсихозе или к различным концепциям бессмертия души. Вполне возможно, что экстатический опыт, проложивший дорогу подобным воззрениям, не всегда имел «дионисийскую», т. е. оргиастическую природу. Состояние экстаза могло быть достигнуто с помощью некоторых трав или посредством аскезы (уединение, пост, вегетарианство) и молитвы.
В такой среде и сложились на территории Греции ритуалы и религиозные концепции, получившие название «орфизм» (ср. § 180 и далее). Вера в бессмертие и убежденность в блаженстве души, разлученной с телом, приводит, у иных фракийских племен, к граничащему с патологией преклонению перед смертью и обесцениванию жизни. В племени травсов при рождении ребенка причитали и сетовали, зато с радостью хоронили мертвых (Геродот, V, 4). Многие античные авторы объясняли исключительное мужество фракийцев в сражении их эсхатологическими убеждениями. Марциан Капелла (VI, 656) приписывал им даже "страстное желание смерти" (appetitus maximus mortis), ибо "умереть им казалось красивым". Эта религиозная валоризация смерти еще узнаваема в некоторых фольклорных произведениях румын и других народов Юго-Восточной Европы.
Что касается «Гермеса», почитаемого исключительно «царями», т. е. военной аристократией (Геродот), то этого бога трудно распознать. Геродот не говорит ни слова о фракийском боге солнца, хотя из других источников мы знаем о существовании такого бога. Можно было бы, таким образом, усмотреть во фракийском «Гермесе» некое солнечное божество. Спустя несколько веков, на Балканах все чаще встречаются статуи так называемого «Героя-Всадника»; его принято отождествлять с Аполлоном. Однако это уже более поздняя концепция, которая не может пролить свет на «роялистскую» теологию, упомянутую Геродотом.
§ 179. 3алмоксис и "иммортализация"
Тот же историк утверждает, что геты — "наиболее мужественные и справедливые из фракийцев" (IV, 93).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59