Когда я выключил двигатель и стал возиться с якорем, меня окатило волной из-за борта. Ее свежесть приободрила меня. Бросив на палубу одежду, я опустил якорь за борт.
Когда плаваешь на волнах, это чем-то напоминает качание в люльке. Запахи океана опьяняют. Ты вздымаешься и опадаешь вместе с его телом, словно ты рядом с женщиной; движения эти успокаивают, расслабляют, снимают любое напряжение.
Я вскарабкался на палубу и, шлепая босыми ногами, направился в кубрик. Сдвинув дверь, я вошел внутрь. Потянувшись за полотенцем, я нащупал лишь пустой крючок. Не успел я повернуться к выключателю, как услышал голос.
– Ищешь полотенце, Люк?
Оно вылетело из темноты, попало мне в лицо и свалилось на пол. Я нагнулся поднять его.
Я ее не видел. Она была где-то в темноте, но я слышал ее смех.
– Господи, ну и костляв же ты. Я наблюдала за тобой в иллюминатор. Можно сосчитать все косточки.
Я торопливо обернул полотенце вокруг талии. Я услышал шорох, а затем очертания ее головы обрисовались на фоне полной луны, что смотрела в кубрик. Ее руки легли мне на плечи, и когда она повернулась, лунный свет осветил ее лицо. Я потянулся к ней, и, прежде, чем мои пальцы коснулись ее, я уже знал, что она такая же голая, как и я.
Не знаю, сколько мы стояли вот так в тесном кубрике, касаясь друг друга губами, и наши тела перетекали друг в друга, так что я не мог сказать, где кончаюсь я и начинается она.
– Я люблю тебя, Нора.
Я почувствовал, как она напряглась в моих руках.
– И я люблю тебя, Люк. – Она прижалась щекой к моей груди. – Я же говорила тебе, что это не прощание.
Я приподнял ее и уложил на койку.
– Ты и я никогда больше не должны прощаться, – шепнул я. Ее взметнувшиеся руки потянули меня вниз, в волшебный мир, которого я никогда доселе не знал.
Как прекрасна плоть любви.
Когда ночью я проснулся, она спала на своей половинке, спиной к стене и подтянув колени, насколько позволяло ей пространство. Глаза ее были закрыты и даже в лунном свете я видел, какие длинные и темные у нее ресницы и как она во сне напоминает маленькую девочку. Она медленно открыла глаза.
На секунду прикрыв их, она затем снова приоткрыла их. На лице ее появилась озорная улыбка. Она притянула мою голову к своей груди.
– Иди сюда, малыш.
Ее груди были как маленькие спелые плоды, нежные, твердые и теплые, как июльские персики. Целуя их, я слышал, как она стонет от удовольствия. Позже, много позже, она легла, уткнувшись лицом мне в плечо.
– Люк, – шепнула она. – У меня никогда не было так раньше. Никогда.
Я нежно погладил ее по голове. Мне не хотелось отвечать. Она подняла голову, чтобы заглянуть мне в глаза.
– Ты веришь мне? Веришь?
Я молча кивнул.
– Ты должен верить мне. Ты должен! – яростно прошептала она. – Что бы там люди не говорили.
– Я верю тебе.
К моему удивлению, ее стала бить дрожь и она была готова разрыдаться.
– Есть люди, которые ненавидят меня! Которые завидуют всему, что у меня есть, и всему, что я делаю. Они вечно распускают обо мне разные слухи. Рассказывают всякую чушь.
Припоминаю, что в этот момент я почувствовал себя куда более мудрым и старым, чем она.
– Забудь о них. Такие людишки всегда существуют. Но я знаю тебя. И каждый, кто знает тебя, уже ничего не будет слушать.
Я снова прижал ее голову к плечу, и несколько погодя она перестала дрожать.
– Люк, о чем ты думаешь? – Подняв голову, она вглядывалась мне в лицо. – Люк, я должна сделать тебе одно страшное признание.
Внезапно где-то под сердцем я ощутил страх. Если она собирается соврать мне о чем-то, я ничего не хочу знать. Я не хочу знать ничего, что может нарушить наше единство. Я не мог вымолвить ни слова.
Думаю, она догадалась, что со мной делается, потому что поддразнивающе улыбнулась.
– Я не умею готовить.
Я ощутил такое облегчение, что ситуация стала едва ли не комичной. Я рассмеялся. Затем сполз с койки и отправился готовить кофе.
Вернувшись, я увидел, что она нашла кусок проволоки. Пока я ставил на стол крепкий кофе, она сидела, играя с ним. Я не мог скрыть восхищения, видя, как кусок металла оживал у нее в руках, обретая очертания прыгуна в воду. Она увидела, что я смотрю на нее, и бросила проволоку.
– Не бросай, – остановил я ее. – Хотел бы я уметь делать такие штуки.
Она улыбнулась.
– А мне порой не хотелось бы уметь. Я хотела бы остановиться, но не могу. В любом предмете я вижу его внутреннюю сущность, и она словно требует от меня, чтобы я освободила ее. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Думаю, что да. Ты баловень судьбы. Многие видят суть вещей, но не могут высвободить ее.
Несколько секунд она смотрела на проволочную фигурку, а затем небрежно отшвырнула ее.
– Да, я одна из тех, кому повезло, – едва ли не с горечью сказала она. – А ты? Что ты собой представляешь?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Никогда не задумывался над этим. Пока я просто обыкновенный парень, который ждет окончания войны.
– И чем ты тогда будешь заниматься?
– Искать работу. Может быть, если мне повезет, я успею поставить несколько домов, прежде, чем состарюсь и меня выкинут. Хотя я даже не знаю, по силам ли мне это будет. У меня не было возможности проверить себя в деле. Сразу же после колледжа я ушел в авиацию.
– Профессор Белл говорит, что ты был очень способным.
– Да, ему так кажется, – улыбнулся я. – Я был его любимчиком.
– Может быть, я смогу помочь тебе. У меня есть двоюродный брат, который очень известный архитектор.
– Знаю. Джордж Хайден. «Хайден и Каррузерс».
– Откуда ты знаешь?
– Сказала твоя мать.
Она задумчиво посмотрела на меня, а потом потянулась за сигаретой.
– Мать не теряет времени даром, – она глубоко затянулась.
Я не ответил.
Она откинулась на спину.
– Здесь так тихо. И так далеко от всего мира. Никакого шума, который ты постоянно слышишь, нет людей, которые пристают к тебе. Потрясающее спокойствие. Словно ты совершенно один в другом мире.
Я по-прежнему молчал.
– Люк, – она не смотрела на меня. – Ты хочешь жениться на мне?
– Да.
Теперь она снова была со мной, и ее глаза, не теряя своей темной глубины, зажглись.
– Тогда почему ты не сделаешь мне предложения?
– Что я могу дать такой девушке, как ты? – спросил я. – У меня ничего нет. Ни денег, ни работы, ни будущего. Я даже не знаю, смогу ли я содержать свою жену.
– Неужели это так важно? У меня хватает…
– Но я такой, и не могу быть иным, – прервал я ее. – Считай, что я настолько старомоден.
Она встала рядом на колени и взяла меня за руку.
– Это неважно, Люк. Верь мне, это в самом деле неважно. Попроси меня, чтобы вышла за тебя замуж.
Я молча изучал ее. Она отвела глаза.
– То есть… если ты действительно этого хочешь. Но из-за того, что между нами было, ты ничем мне не обязан. И я хочу, чтобы ты это знал.
Я повернул ее лицо к себе, чтобы видеть его.
– Я люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?
Она ничего не ответила, а только посмотрела на меня и кивнула. На глазах ее блестели слезы. Склонившись к ней, я нежно поцеловал ее в губы.
– Я должна сказать Сэму об этом.
– Сэму? – переспросил я. – Зачем?
– Это необходимо. Это часть его обязанностей. Он должен будет составить сообщение для прессы. Так будет куда лучше, чем если первым все узнает сплетник-колумнист и сочинит какую-нибудь статейку.
Я не ответил.
Она взяла меня за руку.
– Сэм – хороший друг.
– В ту ночь, когда мы познакомились, ты с ним встречалась.
– А, вот в чем дело. Ты его ревнуешь. Я промолчал.
– Не стоит. Сэм много лет был мне хорошим другом. С тех пор, когда еще ходила в школу.
– Знаю. Он мне подробно все рассказывал. Несколько секунд она не сводила с меня глаз.
– И все это время он был мне всего лишь хорошим другом. Что бы там люди не говорили, между нами никогда ничего не было.
– Это одна из тех вещей, относительно которых ты хочешь меня предупредить? – спросил я.
– Да. Это одна из их грязных сплетен!
Вот именно тогда я и сделал первую ошибку в нашем браке. Пусть это была ложь, но это была ее ложь. Не знаю, как я догадался, но все понял. Может быть, чересчур честный прямой взгляд, которым она смотрела на меня, и убедительный тон ее голоса. Что-то тут было не так. Раньше я такой ее никогда не видел, что-то тут было не то.
Но я сам сделал ошибку, и теперь уж ее не поправить. Одна ложь влечет за собой другую, втягивая в свои сети не только лжеца, но и того, кто пытается верить ей – пока правда не становится настолько ужасной, что ее уже невозможно воспринимать. Но тогда я еще ничего не знал.
Вместо этого я решил, что события, которые она хочет скрыть от меня, были давным-давно. Они происходили, когда я еще не знал ее, и сейчас они не имеют никакого значения. Я любил ее, она любила меня, а все остальное осталось во вчерашнем дне. Поэтому, наклонившись к ней, я легко поцеловал ее в щеку.
– Я верю тебе, – сказал я.
7
Посмотрев на Дани, сидящую рядом со мной, я перевел глаза на Нору, которая сидела по другую сторону стола между Харрисом Гордоном и своей матерью. После того, как мы обменялись несколькими вежливыми словами при встрече, она старательно избегала моего взгляда. Интересно, вернулись ли к ней злые демоны памяти, терзающие ее так же, как меня.
Харрис Гордон взглянул на часы.
– Думаю, что нам лучше подготовиться, – сказал он. Он глянул через стол на Дани и улыбнулся. – Вставай и бери свое пальто, девочка.
Дани несколько секунд смотрела на него, а потом молча встала и покинула помещение. Между нами воцарилось неловкое молчание, словно с ней исчезла та невидимая связь, которая делала возможным общение между нами.
Гордон откашлялся.
– Дани может ехать вместе с матерью и бабушкой. – Он повернулся ко мне: – Я буду рад, если вы составите мне компанию, полковник. Нам представится возможность переговорить.
Я кивнул. Это было то, что и я хотел. Мне по-прежнему ничего не было известно кроме того, что я узнал из краткого телефонного разговора прошлой ночью. Во время завтрака мы старательно избегали касаться темы, которая свела нас.
– Мы можем ехать на моей машине, мама, – сказала Нора. – Чарльз отвезет нас.
Невозмутимость покинула миссис Хайден, когда она поднялась. С мрачноватой улыбкой она глянула на меня.
– Довольно неприятное дело – становиться старой вороной. В этом нет никакого благородства, как бы тебе этого не хотелось.
Кивнув, я улыбнулся ей в ответ. Я прекрасно понимал, что она имела в виду.
Когда старая леди в сопровождении Гордона вышла, мы с Норой остались наедине.
– Еще кофе? – спросила она, беря чашку. Я кивнул.
– Со сливками или с сахаром? Я посмотрел на нее.
Она покраснела.
– Как глупо с моей стороны. Я и забыла. Черное! Без сливок. Только с сахаром.
Какое-то время мы молчали.
– Тебе не кажется, что Дани стала очень хорошенькой?
– Да, она стала хорошенькой, – согласился я, отпив кофе.
– Что ты о ней думаешь?
– Не знаю, что я могу думать о ней. Все это было так давно, а сейчас я видел ее всего несколько минут.
В ее голосе появились нотки сарказма.
– Не думаю, что тебе потребуется много времени сообразить, что к чему. Ведь вы всегда так понимали друг друга.
– Понимали. Но это было так давно. Теперь она выросла, и нам обоим много чего пришлось пережить. Не знаю, может быть, со временем все и вернется.
– Тебе стоило бы больше верить в свою дочь. Я посмотрел на нее.
– Много есть такого, во что мне стоило бы верить: Вот например, я уверен, что ты не случайно так нажимаешь на слово «дочь». Так что не ищи подходящего времени, если хочешь что-то сообщить мне.
Глаза ее затуманились.
– А ты все такой же, как во время нашей первой встречи. Прямой до резкости.
– Слишком поздно, чтобы мы могли вежливо врать друг другу, Нора. Много времени назад мы пустились в эту дорогу, и она нам ничего не дала. На самом деле все куда проще. И не стоит спотыкаться на том же самом месте.
Она уставилась на скатерть.
– Зачем ты приехал? – резко спросила она. – Я говорила Гордону, что ты нам не нужен. Мы и сами справимся.
– Я тоже не хотел. Но я уверен, что, если бы вы справились без меня, не было бы нужды в моем появлении.
Я встал и вышел в холл. В горле у меня стоял комок. Нора не изменилась ни на йоту.
Дани как раз спускалась по лестнице. Я взглянул на нее, и все во мне сжалось. Это была уже не маленькая девочка, прыгавшая по лестнице. Это была юная женщина. Как ее мать. Каким-то образом мне это стало ясно.
Она одела курточку, а пальто накинула на плечи. Волосы ее были взлохмачены в своеобразной прическе, а пухлые губы тронуты свежей помадой. Девочка, которая сидела рядом со мной за столом, снова исчезла.
– Папа!
Ледок во мне сразу же растаял. Голос ее по-прежнему был голосом ребенка.
– Да?
Сбежав вниз, она остановилась передо мной.
– Как я выгляжу?
– Как живая кукла, – улыбнулся я и протянул к ней руку.
– Не надо, папа, – быстро сказала она. – Ты спутаешь мне прическу.
Улыбка сползла у меня с лица. Если это все, что ее беспокоило, она все еще была ребенком. Но, может быть, все не так. Нора вела себя именно так, когда хотела создать то, что называла «своим образом». Я подумал, не обрела ли моя дочь со временем ее образ мышления. Кажется, Дани увидела овладевшую мной неловкость.
– Не беспокойся, папа, – сказала она тем же самым рассудительным голосом как при Норе, когда та вошла в комнату. – Все будет в порядке.
Я посмотрел на нее.
– Уверен, что так и будет.
– Я знаю, что все будет в порядке, папа, – подчеркивая каждое слово, сказала она. – Порой с людьми случаются разные вещи еще до того, как они становятся взрослыми.
В сопровождении Норы и Гордона в фойе вышла старая леди.
– Попросите Чарльза подогнать мою машину, – сказал Гордон, открывая перед ними двери.
– Во сколько мы должны быть в суде? – спросила Нора, выходя. Он насмешливо посмотрел на нее.
– Сегодня мы не едем в суд. Просто мы должны вернуть ребенка под опеку соответствующих властей.
– Очень рада. Сегодня я не в состоянии предстать перед судом. Гордон ничего не ответил, только кивнул, спускаясь к машине. Когда я спускался, Чарльз придержал дверцу нориного «ягуара».
Улыбка морщинками разбежалась по его лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43