– Случается и такое.
Неожиданно голос Жаннет стал злым.
– Я не ребенок. Ты могла мне сказать. Таня молчала, растерявшись от ее гнева. Жаннет попыталась поймать взгляд матери.
– Он изнасиловал тебя. Вот почему ты мне ничего не сказала. Тебе было стыдно.
– Нет, Жаннет, все было совсем не так.
В голосе Жаннет послышалось отвращение.
– Ты хочешь сказать, что сама позволила ему… Таня молчала. Впервые она не знала, что сказать дочери. Наконец решилась.
– Может, тебе лучше пойти к себе и принять ванну? Поговорим потом.
Губы Жаннет сжались.
– Однажды ты сказала, что не хочешь больше детей. Таня повысила голос.
– Делай, как я сказала, Жаннет. Иди к себе. Мы поговорим позже, когда ты успокоишься.
Жаннет повернулась и пошла в коридор, соединяющий их комнаты.
– Нет, – остановила ее Таня. – Для тебя приготовили бывшую комнату Мориса.
– А в моей теперь кто? – зло спросила Жаннет. – Морис?
– Нет, – ответила Таня. – Он больше с нами не живет. В твоей комнате будет детская.
Жаннет смотрела на мать, в глазах закипали слезы.
– Счастливого Рождества, мама, – с горечью выкрикнула она и, рыдая, выбежала из комнаты.
Таня долго смотрела на закрывшуюся дверь. Она услышала, как Жаннет сбежала по лестнице в холл. Она собралась было пойти за ней, но передумала и устало опустилась в кресло. Переживет. Когда дочь успокоится, они поговорят, и Таня объяснит ей, что случилось.
Но Таня ошиблась. Жаннет не стала дожидаться ее объяснений. Вместо того чтобы идти к себе в комнату, она выбежала на улицу, взяла такси и ночным поездом вернулась в школу, в Лугано.
– Понадобится два года, – сказал Иоганн. – В будущем году ничего не выйдет. Вся наша продукция уже запродана нашим постоянным клиентам.
Таня взглянула на лежащий перед ней отчет и кивнула.
– Может, это и хорошо. У нас будет больше времени для работы над этикеткой и рекламой.
– У меня есть интересное предложение, – сказал Швебель. – Сейчас продаются два небольших предприятия, занимающихся розливом по бутылкам. Можно было бы заполучить их сравнительно недорого.
– Разузнай все и сообщи мне.
– Еще одно, – продолжил он. – Мне кажется, нам не стоит ориентироваться на внутренний рынок. Нам придется пробивать себе дорогу, конкурируя с известными виноделами, а ты ведь знаешь французов. Снобизм, традиции – и никаких перемен. Мне кажется, мы должны нацеливаться на Америку. Винный рынок там еще только начинает складываться, и мы в состоянии выдержать конкуренцию где-то в среднем диапазоне – в смысле цены. Там французская этикетка – сама по себе реклама.
– Разумно.
– Есть уже несколько заинтересованных крупных оптовиков из США. Обещают хорошие деньги и хорошую рекламу. Я даже думаю, что мы сможем получить у них достаточно большой аванс, чтобы заплатить за заводик, о котором я тебе только что говорил – Нам не нужны их деньги, – сказала Таня.
– Верно, – согласился Иоганн. – Но всегда лучше использовать чужой капитал, а не свой собственный. Кроме того, у нас будут деньги, чтобы приобрести Maison de couture и финансировать его. Я не знаю ни одного прибыльного, они все только теряют деньги, даже Шанель.
– Она возвращает все сторицей на духах. И еще прибыль имеет. Мы это знаем. В конце концов, мы даже не в состоянии поставить ей все необходимое сырье для производства духов. Рано или поздно этим займутся все кутюрье. Я хочу быть первой.
– Я не уверен, – возразил Иоганн. – Убытки, которые несут дома моделей, огромны. И все, с кем бы я ни говорил, только за использование их имени готовы содрать с нас три шкуры.
– Есть тут у меня на примете одна фирма, которая нам по карману, – заметила она. – Шики.
Швебель широко раскрыл глаза.
– Японец? Да его показы стали самой большой сенсацией сезона. „Vogue» и „L'Officiel» ни о ком, кроме него, и не пишут. Даже газеты утверждают, что он нечто.
Таня рассмеялась.
– Уж эта мне пресса. Его модели ужасны, газеты от них в восторге. Но его одежду никто никогда носить не будет. Она совершенно непрактична, никто ее не купит. Жак Шарелли говорил, что дела у него идут паршиво и он по уши в долгах.
– Тогда зачем он нужен тебе? Она улыбнулась.
– Имя. При хорошей рекламе может получиться. Немножко причешем его. И не забывай, что приносит настоящие деньги. Коко Шанель это хорошо знает. Духи. Если мы будем выпускать 25 процентов Шанель № 5, хорошо заработаем. А потом, кто знает, можно заняться и косметикой. – Она перевела дыхание и взглянула на него. – Как это глупо, быть женщиной. Столько дел, и вот вам: я беременна.
Он сочувственно покачал головой.
– Еще всего два месяца.
Она молчала, размышляя. Потом тяжело вздохнула. – Я волнуюсь.
– Не о чем беспокоиться, – поспешил успокоить ее Иоганн. – Все будет отлично.
– Как знать, – покачала головой Таня. – Я уже не так молода, могут быть осложнения.
Он молчал.
– Я никогда не составляла завещания, – сказала Таня. – Если со мной что-нибудь случится, что будет с Жаннет? А с малышом? Я до сих пор замужем за Морисом. Он постарается заполучить все.
– По французским законам, – сказал Иоганн, – дети имеют особые права наследования.
– Им потребуется опекун или доверенное лицо, пока они не достигнут совершеннолетия. Иначе Морис официально удочерит Жаннет и будет законным отцом второго ребенка. Всем покажется естественным, если он будет контролировать не только свою долю, но и доли детей. Я этого не хочу.
Швебель вопросительно взглянул на нее.
– Ты единственный, кому я могу доверить детей, – сказала Таня. – Ты будешь моим душеприказчиком, если я умру?
– Разумеется. Но мы оба знаем, что все будет в порядке.
– Слишком многое поставлено на карту, – сказала она. – Не хочу рисковать. Приведи сюда завтра утром адвоката. Хочу навести порядок в делах.
– Сделаю, – пообещал он. Потом взглянул на нее. – Одно только не даст мне покоя. Как быть с твоей идеей открыть Дом моделей с молодым человеком, который работает у Диора?
– Ты говоришь об Иве Сен-Лоране?
– О нем.
– Я отказалась от нее по двум причинам. Первое, Диор и Боссак его не отпустят. Второе, он еще не сделал себе имени, и может потребоваться целое состояние, чтобы он стал достаточно широко известен. Я говорила о нем с Жаком. Несмотря на то, что мальчишка талантлив, он сначала должен выбраться из тени Диора. Худо-бедно, а Шики знают все.
– Хорошо, – сказал Иоганн, все еще сомневаясь. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Таня улыбнулась.
– Я тоже надеюсь. Я потратила три года, чтобы втереться в доверие к Шиапарелли и кое-чему у него научиться. Может, он и жадноват, но сезон за сезоном угадывает победителя.
– А какой ему интерес?
– Будет директором по связям с общественностью. И получать будет в пять раз больше, чем может заработать и украсть у своего паршивого газетного синдиката.
Иоганн рассмеялся.
– Ты обо всем подумала.
– Это совсем просто, – сказала она. На ее лице вдруг появилось растерянное выражение. – Куда труднее понять Жаннет…
– Ты с ней так и не разговаривала? Она отрицательно покачала головой.
– Даже не отвечает на мои телефонные звонки.
– Она смягчится, когда родится ребенок. Вот увидишь.
– Не знаю, не знаю, – заметила Таня задумчиво. – Жаннет – странная девочка. Отстраненная какая-то. Мне иногда кажется, что я ее совсем не знаю.
Маленький японец был в стельку пьян, да к тому же под кайфом. В одной руке он держал бокал с вином, в другой сигарету с гашишем.
– Шиапарелли, Бальмен, Мэгги Руфф – у всех кризис жанра. Ведь они до сих пор шьют бальные платья для богатых вдовушек, которые стары даже для савана. Диор – и тот в тупике, признает, что автор доброй половины его коллекции – Ив. Женщины сегодня хотят одеваться броско. Новый мир на пороге, и они не хотят опоздать.
Хозяин, Хуан Дельдаго, был при полном параде. Его длинное платье от Шиапарелли волочилось по полу.
– И именно ты собираешься ввести баб в этот новый мир? – спросил он насмешливо.
– Да, черт побери! – ответил Шики.
– Перестань болтать! – бросил Хуан. – У тебя нет денег даже на метро.
– Это только доказывает, что ты ни черта не знаешь, – высокомерно заметил Шики. – Не далее как сегодня, я подписал бумаги, которые сделают меня независимым до конца моих дней.
– Ври, да не завирайся, – заржал Хуан.
– Я тебе докажу, – вспыхнул Шики, оглядываясь по сторонам. Он увидел Мориса и Джерри, стоявших около бара. – Пошли.
Хуан последовал за ним через комнату. Шики остановился перед Морисом.
– Хуанито не верит, что мы заключили сделку. Скажи ему.
– Какую сделку? – удивился Морис. Дельдаго развеселился.
– Ну, я же говорил, что ты заврался. Он даже не понимает, о чем ты. Видать, ты совсем обкурился.
– Я никогда не перехожу границу, – сказал Шики, стараясь принять горделивую осанку, разумеется, насколько это позволяли его четыре фута и девять дюймов роста. Он снова повернулся к Морису. – Я сегодня подписал бумаги с вашим человеком, неким Швебелем. С одной из ваших компаний. Духи „Таня» или что-то вроде того.
– Это одна из компаний моей жены, – бросил Морис. – Я не имею к ней никакого отношения. Она ведет дела самостоятельно. – Он с любопытством взглянул на Шики. – Так говоришь, бумаги подписывал Швебель? А где Таня?
Шики удивился.
– Я думал, ты знаешь. Вчера вечером ее увезли в больницу, рожать.
– Вчера? – недоверчиво переспросил Морис. – Ей же еще пара недель до родов.
Тут вмешался Дельдаго. Он повернулся к присутствующим и громким голосом возвестил:
– Наш дорогой друг маркиз скоро станет отцом, а жена даже не поставила его об этом в известность. – Он помолчал. – Впрочем, зачем бы она стала это делать? Не сказала же она ему, что заделывает этого младенца, трахаясь с американцем?
– Ах ты, сукин сын, – разозлился Морис. – Почему бы тебе не заткнуть пасть моим членом?
Хуан упал перед ним на колени и сложил перед собой ладони, как в молитве.
– Благодарю тебя, Господи, – сказал он, закатывая глаза к потолку. – Ты только что позволил осуществиться моей самой заветной мечте.
Морис оттолкнул его, и он, смеясь, откатился в сторону. Морис и Джерри быстро вышли из комнаты.
Когда машина остановилась перед зданием небольшой частной клиники, было уже два часа ночи. Они прошли по дорожке и позвонили. Морис нетерпеливо подергал дверь. Она была заперта. Он нажал на кнопку и не отпускал до тех пор, пока заспанный консьерж не открыл дверь.
– Мсье, мсье, – запротестовал он. – Терпение. Здесь ведь больные. – Он взглянул за их спины. – Где она?
– Она? – переспросил Морис. – Кто?
– Пациентка, – ответил консьерж. – Тут родильный дом. Только мужья рожениц так трезвонят ночью.
– Моя жена уже здесь – сказал Морис. – Я хочу ее видеть.
Консьерж попытался закрыть дверь.
– Невозможно, мсье. Посещения заканчиваются в десять. Приходите утром.
Морис придержал дверь.
– Я хочу видеть ее сейчас. Я настаиваю. Я маркиз де ла Бовиль.
– Да будь вы хоть Шарль де Голль, – рассердился консьерж. – Приходите утром.
В руке Мориса появилась банкнота.
– Я прошу вас только позвать старшую сестру, – сказал он уже спокойнее. – Я был бы вам очень признателен.
Банкнота исчезла в кармане консьержа так же быстро, как и появилась.
– Если мсье соблаговолит подождать… Я вернусь через секунду.
Дверь захлопнулась, оставив Мориса и Джерри стоять на крыльце.
– Может, и в самом деле лучше прийти утром? – спросил Джерри.
– Нет. Мы увидим ее сегодня, – упрямо сказал Морис. Дверь снова открылась. На этот раз рядом с консьержем стояла седая сестра в накрахмаленном халате.
– Простите, мсье, – принялась объяснять она, – но по правилам…
Морис не дал ей договорить.
– Я знаю правила, сестра. Но пожалейте беднягу, который только что приехал в Париж и мечтает хоть одним глазком взглянуть на жену и ребенка.
Вторая банкнота исчезла в кармане накрахмаленного халата.
– Ну что же, мсье, – сказала женщина, впуская их в холл. – Но, пожалуйста, очень тихо.
Они пошли за ней по коридору, пахнувшему лекарствами, и остановились у дверей. Она повернулась и взглянула на них.
– У госпожи маркизы были очень трудные роды. Мы дали ей большую дозу снотворного, и она спит. Вы мажете заглянуть в дверь, но, пожалуйста, не входите.
Морис кивнул. Сестра открыла дверь. В комнате была полутемно. Он заглянул. Таня лежала на кровати с закрытыми глазами. Даже при таком слабом освещении он заметил, как она осунулась и побледнела. Он сделал шаг назад и повернулся к сестре.
– А ребенок? – прошептал он. Сестра осторожно прикрыла дверь.
– Следуйте за мной, мсье.
Они прошли весь коридор, свернули направо и остановились перед большим окном с двойной рамой. Через окно были видны семь или восемь колыбелей на колесиках. В каждой лежал младенец.
Морис посмотрел на сестру.
– Который из них мой?
– Одну минуту, – сказала сестра. – Я войду в комнату и приподниму ребенка, чтобы вы смогли ее разглядеть.
– Ее? – в голосе Мориса звучало неподдельное изумление. – Вы хотите сказать, что это девочка?
Сестра улыбнулась.
– Да, мсье, прелестная маленькая девочка. Золотые локоны цвета солнца и голубые глаза, которые блестят, как аквамарины, и останутся голубыми на всю жизнь. Одну минуту, сейчас сами убедитесь.
Сестра вошла в детскую. Но когда она подошла к окну с ребенком на руках, их уже не было.
Морис, как сумасшедший, гнал по пустынным улицам.
– Вот сука! – ругался он. – Надо же, какая сука! Даже здесь не могла не напортачить.
– Наплюй, – посоветовал Джерри. – А то убьешь нас обоих.
– Уж сына-то она могла мне родить, – все еще злился Морис. – Чтобы сохранить имя. Так нет, еще одна гребаная потаскуха. К тому же блондинка с голубыми глазами. За семь столетий существования нашего рода в нем не было блондинов или блондинок с голубыми глазами!
– Ну какая тебе разница? – спросил Джерри. – Все и так знают, что это не твой ребенок.
– Тем хуже, – ответил Морис. – Всем прекрасно известно, что я не развелся с ней только в надежде на сына.
Он промчался по небольшому мосту через Сену и по узеньким улочкам подъехал к своему дому. Вылез из машины и со злостью захлопнул дверцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43