Даже последовательный Харнак признал, что, несмотря на личные мотивы, как немец он не должен был поступать так, как сделал это во время войны. Като Бонтье ван Беек писала матери: "Мама, занятие таким делом особой славы не приносит".
Как бы то ни было, во что ещё им оставалось верить, когда стало известно о крахе европейской сети "Красной капеллы" и, что ещё хуже, о том, что их советские руководители попали в лапы гитлеровского гестапо? Ведь арестованные советские офицеры изо всех сил старались помочь своим новым немецким хозяевам обратить на путь истинный последних оставшихся агентов "Красной капеллы". Ходили слухи, что ведущего агента "Кента" следует искать в подвале дома на Принц-Альбрехтштрассе, где он пишет для гестапо объемистый отчет о своей работе с Шульце-Бойзеном и Харнаком.
Военные сводки также не вселяли надежды. Гитлер с союзниками приближались к зениту своей власти. Красная Армия на Кавказе, видимо, находилась на грани поражения, в Северной Африке Роммель бил британцев, на Дальнем Востоке азиатские владения Британской империи и Америки пали под натиском Японии.
Только Шульце-Бойзен отказывался считать игру проигранной иррационализм остался основным его жизненным кредо. В тюрьме Харро составил план, по которому, как ему верилось, сможет спасти друзей. В конце сентября Харро намекал, что тайно переправил в Швецию германские правительственные секретные документы, и в случае их публикации многим руководителям Третьего рейха не поздоровится. Копков и Панцингер попались на эту уловку и немедленно вызвали отца Шульце-Бойзена, (тот между тем вернулся на флот и служил начальником флотского штаба в Голландии). К нему обратились за помощью.
Суть истории о документах в Швеции описана капитаном Эрихом Эдгаром Шульце: "В случае, если его (Шульце-Бойзена) или его друзей приговорят к смертной казни, эти бумаги будут переданы британскому или советскому правительству и опубликованы. Если бы его план так и остался в тайне, а Германия проиграла войну и правительство Гитлера пало, эти документы послужили бы доказательством, что он и его соратники вполне достойны стать членами нового германского правительства".
Панцингер предложил капитану Шульце сделку: если тот сможет убедить сына вернуть документы в Германию, на суде обвинение в государственной измене будет снято и останется только обвинение в шпионаже. Законопослушный капитан взялся за порученное дело, но Шульце-Бойзен не стал с ним даже разговариивать.
В начале октября он, похоже, изменил свое мнение и сам предложил сделку: передача шведских документов в обмен на обещание гестапо не выносить ему с соратниками смертный приговор до Рождества 1943 года (по его мнению, война к тому времени уже должна была закончиться).
Копков хладнокровно согласился на эти условия: он-то прекрасно знал, что власти, отвечавшие за казни, не станут забивать голову какими-то обещаниями гестапо. Капитану Шульце ещё раз пришлось совершить паломничество в Берлин, и 12 октября ему снова удалось встретиться с сыном. Однако на этот раз Шульце-Бойзен признался, что никаких документов не существует, и он просто выдумал эту историю, чтобы помочь друзьям. Старый Шульце кинулся наводить справки: станет ли гестапо придерживаться своего обещания. Штрюбинг вспоминает: "Копков ответил, что не уполномочен давать подобных обещаний". И Харро понял, что игра проиграна.
У многих заключенных зародилось сомнение в правоте их позиции. Не все разделяли горячее желание Хорста Хайльмана умереть за шефа. Даже сам Харро стал подавать признаки капитуляции. Это стало ещё очевиднее, когда животный инстинкт самосохранения перевесил все прежние идеалы и заслонил казавшиеся непоколебимыми принципы. Желание выжить заставило многих перейти на службу режиму, который они ненавидели, и никто не сделал это с такой легкостью, как Шульце-Бойзен. Пребывая в каком-то странном издевательско - циничном настроении, тот помог выследить своих прежних друзей в Министерстве авиации. Либертас Шульце-Бойзен надеялась сыграть роль свидетеля обвинения на стороне гестапо; ещё до самоубийства Куммеров предложил создать новое оружие для вермахта. Коэнен помог гестапо в радиоигре с Москвой. Даже Грета Кукхоф начала сочинять стихи в честь Адольфа Гитлера.
Такой моральный крах ещё более утвердил врагов "Красной капеллы" в их антикоммунистических иллюзиях. Именно так они всегда изображали "представителей большевистской угрозы миру" - людьми без моральных устоев, всегда готовых на предательство интересов родины, пренебрегавших буржуазной моралью и национальными принципами.
С точки зрения нацистского режима не было смысла искать различия в мотивах поведения друзей и соратников Харро Шульце-Бойзена. Лучше заклеймить их скопом, как предателей. Тюремщики не утруждали себя поисками мотивов поведения узников. С безжалостной монотонностью мысли функционеров нацизма не выходили за рамки стандарта: это были враги государства, предатели, продажные агенты, не имевшие твердых моральных устоев - а таким головы с плеч долой.
Уже к середине октября Мюллер посчитал дело закрытым и предложил Гиммлеру поставить членов "Красной капеллы" перед судом Народного трибунала. Гиммлер поспешил довести это предложение до сведения фюрера. Гитлер сразу согласился; его помощник, Карл фон Путткамер, отметил, что фюрер был "крайне возмущен" и предложил немедленно и безжалостно истребить "большевиков в наших рядах".
Однако если Гиммлер надеялся, что во главе всего процесса Гитлер поставит его, он просчитался. Эта задача была возложена на его соперника Германа Геринга. Именно тот должен был осуществлять руководство ликвидацией группы Шульце-Бойзена/Харнака. О причинах такого решения остается только строить догадки. Геринг был человеком номер два нацистского режима, а некоторые из наиболее важных обвиняемых (Шульце-Бойзен, Гертс, Гольнов и Хайльман) служили в Люфтваффе. Все это могло послужить причиной, почему миссию возложили на рейхсмаршала.
Геринг рьяно взялся выполнять приказ Гитлера. В Берлине начался финальный акт драмы "Красной капеллы".
Глава шестая.
Дорога на Плецензее.
В полдень 17 октября 1942 года главнокомандующий Люфтваффе Герман Геринг вызвал в штабной вагон своего спецпоезда, стоявшего в окрестностях украинского города Винница, главного военного прокурора и военного юриста III Воздушного округа доктора Манфреда Редера. Предметом встречи, как сказал рейхсмаршал, было крайне спешное и в высшей степени секретное дело.
После нескольких общих фраз помощник Геринга майор Берндт фон Браухич передал Редеру отчет гестапо о расследовании деятельности шпионской сети Шульце-Бойзена/Харнака. Не будет ли главный военный прокурор любезен прочитать этот документ и сообщить свое мнение сегодня вечером?
Когда Редер снова предстал перед рейхсмаршалом, его посвятили в дальнейшие подробности.
"Мне объяснили, - вспоминает Редер, - что общее заседание суда над 117 членами "Красной капеллы" соелует провести незамедлительно и в условиях строжайшей секретности. Фюрер одобрил предложение гестапо передать дело в Народный трибунал; Герингу предстояло следить за ходом судопроизводства и открывать заседания суда, но утверждение важнейших приговоров Гитлер оставил за собой.
У Редера возникли сомнения по поводу необходимости проведения общего заседания в Народном трибунале. Еще не во всех случаях вина заключенных была установлена в соответствии с уголовным правом, и степень вины разных подсудимых слишком широко варьировалась. Вдобавок Народный трибунал вряд ли можно считать правильным выбором, поскольку в соответствии со статьей два, параграф четыре дела о военном шпионаже находятся в ведении Имперского военного трибунала (РКГ).
Геринг был растерян. Он не мог доложить это фюреру, поскольку тот испытывал сильную антипатию к этому учреждению. Неужели Редер забыл речь Гитлера в рейхстаге в апреле 1942 года с выпадами против юристов - все знали, что те были направлены против господ из Имперского военного трибунала.
Диктатор затаил недовольство против РКГ, когда тот отказался выполнить его распоряжение о судебном преследовании генералов, которые на фронте под Москвой зимой 1941-1942 года не подчинились приказам и увели с позиций свои части. Этот случай служит яркой иллюстрацией того парадокса, что суды Германии, даже те, которые практически не обладали автономией, все ещё сохраняли остатки юридических норм, давно уже отнятых фашистскими бонзами у других правовых институтов.
Имперский военный трибунал первоначально являлся лишь апелляционным судом, призванным обеспечивать одинаковое применение закона в определенных областях всей юридической системы вермахта. Однако в 1938 году режим отобрал у него право разбирать случаи так называемых военных преступлений. В результате РКГ перестал быть апелляционным судом и сохранился только как суд первой инстанции для дел о предательстве, шпионаже, измене и намеренной порче военной техники. Убедительным примером отсутствия у Имперского военного трибунала независимости являлся тот факт, что его решения не становились по прошествии определенного времени законами, как это было с другими судами, и требовали подтверждения старшего военного руководства, а в отдельных случаях даже самого Гитлера. Но все-таки даже все приведенные факты не дают полной картины подчиненности РКГ.
Имперский военный трибунал являлся органом ОКВ (Верховного главнокомандования вермахта) и обязан был руководствоваться его инструкциями. Прежде чем передать решения РКГ на утверждение, их в обязательном порядке проверял начальник юротдела ОКВ. Председатель Имперского военного трибунала был не независимым судьей, а офицером, связанным инструкциями по рукам и ногам. Председателями четырех палат РКГ были профессиональные судьи, но для каждого процесса состав суда подбирали так, чтобы непременно обеспечить в нем преобладание офицеров, вынужденных действовать в соответствии с инструкциями - три офицера в чинах генералов или адмиралов на двух профессиональных судей.
Если военные и юристы расходились во мнениях, последним неизбежно приходилось уступить, поскольку у них не было ни власти, ни независимости. Но когда интересы профессиональных юристов в сохранении своей автономии совпадали с интересами военных в защите принципов прусско-германских военных традиций, РКГ проявлял независимость, что для Третьего рейха было почти сенсацией. В борьбе против разрушения вермахта нацистской идеологией военные с охотой уступали лидерство юристам, особенно если учесть, что в состав Имперского военного трибунала входили юристы старой школы, чье искусство полемики часто одолевало не столь острые офицерские умы.
Самым выдающимся юристом в РКГ был доктор Александр Крель, председатель второй палаты Имперского военного трибунала и бывший прокурор Дармштадта. Председателем РКГ был адмирал Макс Бастиан, - лишенный всякого воображения человек с военным складом ума, бывший капитан линкора "Шлезвиг". Убедительные аргументы Краеля часто достигали цели, заставляя Бастиана балансировать на натянутом канате между законом и открытым неповиновением режиму. Но, конечно, только при условии наличия доказательств, что все совершается в интересах вермахта.
Возглавлявший юридический отдел ОКВ доктор Рудольф Леман, как правило, поддерживал решения РКГ и иногда мог заручиться поддержкой Геринга, поскольку тот в противовес презрительному отношению нацистов к закону любил показать себя перед военными сдержанным приверженцем традиций. Правда, это здорово зависело от возможности навлечь на свою голову гнев Адольфа Гитлера. Недоверчивого диктатора трудно было провести "мягкотелыми" маневрами РКГ; он стал подозревать, что военный трибунал старался уберечь юридическую систему вермахта от появления в её рядах нацистских законников.
Вот почему Геринг был так напуган, когда Редер сообщил ему, что дело шпионов "Красной капеллы" находится в юрисдикции Имперского военного трибунала. Рейхсмаршал предвидел конфликт с фюрером и категорически отклонил это предложение. Редер понял невозможность отстоять свою позицию и поднял на ноги двух коллег, оказавшихся в спецпоезде Геринга: председателя одной из палат Креля и начальника юридической службы Люфтваффе Христиана фон Хаммерштайна.
Хаммерштайн подключил Бастиана с Леманом, и все пятеро согласились поддержать предложение Редера. Они чувствовали, что в интересах вермахта нельзя позволить зависимому от влияния гестапо Народному трибуналу заниматься делами солдат и офицеров. Лерман, Хаммерштайн и Редер добились новой встречи с Герингом.
Жаркая перепалка с колеблющимся соратником Гитлера заставила того уступить. В конце октября Геринг встретился с фюрером и рекомендовал провести суд над "Красной капеллой" в Имперском военном трибунале. Чтобы предотвратить возможную вспышку ярости, в качестве обвинителя он предложил Редера, слывшего самым суровым и лояльным режиму офицеров военно-юридической службы. Гитлер с кандидатурой согласился.
Несколько дней спустя Редер с двумя секретаршами, Адельхайд Айденбенц и Эрикой Стрей, отправился в кабинет Имперского Министерства авиации, который раньше занимал начальник штаба Люфтваффе генерал-полковник Йешоннек. Впоследствии к нему присоединился военный прокурор Вернер Фалкенберг из суда III Воздушного района.
Так как формально "специальный представитель рейхсмаршала" Редер по-прежнему оставался военным прокурором из РКГ, пришлось ждать ещё две недели, прежде чем РСХА соизволило передать ему протоколы допросов в гестапо. Редер вспоминает: "Первые досье вместе с окончательным отчетом гестапо поступили в начале ноября. Это были дела Шульце-Бойзена, Харнака, Грауденца и Коппи. Несколько дней спустя передали досье Шумахера, а столь необходимые для понимания всего дела досье "Кента" и так называемого Винсента Сьерра все ещё отсутствовали".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45