Во-первых, народ с трудом формулировал эту волю; во-вторых, он больше доверял московскому царю, чем ближайшему чиновнику. Церковь, в отличие от Запада, не взяла на себя важных светских функций. Чиновники, руководимые произволом (а не законом), вызывали лишь отторжение. Этим определялось, пожалуй, самое большое различие между Востоком и Западом; определялось оно отсутствием в России всякого механизма реализации народной воли.И Россия с созданием Думы (1905) только лишь начала долгий путь парламентской самоорганизации, для прохождения которого Западу понадобились многие столетия — ограничение власти монарха, оформление абстрактных форм главенства закона (конституция, декларация прав граждан), формирование политических групп вокруг идейных программ (а не вокруг личностей, как это стало привычным и в Думе, и в среде революционеров), предоставление обществу права инициативы и сопутствующей ей ответственности.В экономической сфере Россия к 1914 году становилась мощной промышленной державой. Ее сельское хозяйство, хотя и отсталое по методам производства, сделало несколько шагов вперед и укрепило экспортные позиции России. В культурной области между Россией и Западом не было разрыва на высшем уровне — русские классики были общеевропейскими классиками. Россия могла с гордостью сопоставить себя в любой сфере творческого духа — ее мыслители, ученые и представители творческих профессий были авангардом и славой Европы. Но когда фокус смещается с элиты на общую массу населения, здесь Россия не выдерживает сравнения с ведущими странами Запада. Однако, вместо обращения энергии на сокращение разрыва между образованными кругами и необразованной массой населения, правительство выбрало защиту сословных и прочих привилегий.Возможно, самые серьезные последствия имело отчуждение интеллигенции как от народа, так и от правительственной бюрократии. Гордыня духа дала предсказанные в Библии результаты. Судьи дел людских, хранители духа н ревнители чистоты помыслов не были готовы к черной работе и. менее того, к компромиссу со служивой частью общества своей страны. Как пишет английский историк Х.Сетон-Уотсон, «отчуждение интеллигенции от всего— социального и политического режима было еще более важным фактом, чем распространение буржуазных ценностей, и русское политическое сознание было все еще отличным от западного… Долгая борьба на Западе за свободу выбора религиозной веры, из которой вызрели требования свободы и права на собственное суждение в политике, а также более продолжительная борьба между классами общества, каждый из которых не был достаточно силен, чтобы доминировать над другими, не имела места в России» {768}.Отнюдь не благотворной для России оказалась идея осуществить «демократический рай» через чистилище временной диктатуры. Основная масса русских революционеров — от Пестеля до Ленина — придерживалась именно такой линии. И противостояли им не ревнители народной мудрости (в виде сохранения имеющегося опыта организованного управления), а абсолютные противники государства — анархисты. Пока Запад решал задачу нахождения оптимальной формы правления между президентской республикой и парламентским правлением, лучшие люди России бились между двумя лобными местами — диктатор или анархия, оба из которых означали лишь массовые репрессии. Идеал свободного общества, позволяющего меньшинству сохранять свои оппозиционные взгляды, но запрещающего большинству делать насилие орудием своей политической воли, никогда не был популярен в России. Русскому в девятнадцатом и двадцатом веке было скучно слушать о представительной демократии и механизме ее сохранения. Более волнующими для него были призывы революционных вождей добиться благосостояния за счет радикального изменения политического курса (направление, в котором предполагалось пойти заново, не было самым существенным обстоятельством). Первая мировая война стала великим экзаменом для России на зрелость.Напряжение войны имело губительные последствия для ориентированного на Запад общества, созданного Петром и непосредственно связанного — идейно, материально, морально — с Западной Европой. Изоляция и агония войны подорвала силы тонкого слоя европейски ориентированного правящего класса; она вывела на арену истории массы, для которых Запад в позитивном плане был пустым звуком, а в непосредственном опыте ассоциировался с безжалостно эффективной германской военной машиной, с пулеметом, косившим русских и нивелировавшим храбрость, жертвенность, патриотизм. Общественный механизм показал свою незрелость.Хотелось бы, чтобы все, о чем говорится в этой книге, стало уроком для будущего. Фундаментальный, столетиями взлелеянный страх перед внешней уязвимостью был доведен первой мировой войной до стадии морального террора. Сколь ни велика и обильна была Россия человеческими и прочими ресурсами, количество не перешло в качество. Россия стала жертвой превосходной германской организации, технологии, науки. Порожденное массовое чувство уязвимости и создало ту почву, на которой в течение нескольких месяцев процвел большевизм, обещавший социальный прогресс в условиях новой безопасности, построенной на основе самой передовой западной теории.Союзники России не сделали ей ничего более того, что соответствовало их представлениям о собственном благе. Не они стали причиной ее несчастий. Россия так и не смогла найти ту дорогу, которая привела бы ее к созданию условий для ускоренного развития. Дело Петра потерпело поражение в 1917 году. Были ли для этого предпосылки? Отрицать наличие некоторых из них бессмысленно. Русская военная мощь не сравнялась с лучшими армиями своего времени — прежде всего, с главным врагом — германской армией, что и было продемонстрировано в 1914-1917 годах. Русские полководцы одерживали победы в боях против австрийцев и турок. но на германской линии фронта результат всех кровавых усилий был обескураживающим. Тыл некоторое время работал не только жертвенно, но и слаженно. Однако по мере растущего напряжения сказалась незрелость общественного устройства и несформированность жителей как граждан, равных «прометеевскому человеку» Запада. Это и предвосхитило фатальную слабость России в час ее исторического испытания.В результате первой мировой войны произошла базовая трансформация российского сознания, и Россия ринулась прочь от единения с западными соседями — в поисках особого пути, особой судьбы, изоляции от жестокой эффективности Запада. Так был избран путь на семьдесят лет. Россия подошла к концу двадцатого столетия, перенеся немыслимые испытания, но так и не выработав систему противостояния ошибочному курсу своих правителей, мирной корректировки этого курса. В невиданном самоотречении Россия, ее граждане предпочитали пройти весь путь до конца и лишь потом извлекать уроки. Ни одна западная нация не позволяла себе такой роскоши.Опыт семидесятилетней изоляции, как и жестоко-наивный слом советского наследия показали, что модернизация в условиях сознательно поддерживаемой фактической автаркии может принести нашей стране — даже при невиданной жертвенности — лишь половинчатый успех. Мы повторяем худшие образцы устаревшей технологии в условиях подавления предприимчивости и гения народа, делая узко понимаемую национальную гордость препятствием для нашего развития. Как и тысячу лет назад актуальны слова: «Велика и обильна земля наша, но порядка в ней нет…». Сказать их требуется немалое мужество. Те страны, которым в своей истории удалось преодолеть наивный этноцентризм, сумели ныне возглавить мировое развитие. Те же, где возобладало близорукое мнимое самоуважение, оказались в хвосте развития и ныне жестоко платят за свою безумную гордыню.Различие между Россией и Западом, помимо прочего, и в том, что в нашей стране само правительство видит в законах лишь сочетание слов, а не то, из чего они черпают легитимную силу, и, защищая закон, наши правители убеждены, что они просто обязаны применить силу. Сила применялась, и много раз, но никогда ради зафиксированного для всей нации принципа. Такое отношение к законам самого государства, естественно, открывало и открывает дорогу профессиональным нарушителям этих законов — революционерам. И пока наш народ не определит верховенство закона над любым соблазнительным способом его нарушения, Россия никогда не войдет в орбиту лидирующих наций.И социализм и бег от него были восприняты огромной людской массой в России как весьма многообещающее предприятие. Детская наивность отражала в любом случае внутреннюю веру в то, что «хуже не будет». Много раз становилось хуже, но и тогда находились козлы отпущения, а вовсе не общий методичный план решения социальных и экономических проблем. Так мы потеряли двадцатый век в деле приобщения к западному рационализму, который, строго говоря, ни хорош и ни плох, но дает инструмент изменения курса не после очередных похорон очередного вождя (буквальных или политических), а в ходе корректировки общественного развития при сохранении жертвенных результатов труда поколений предшественников.Европейская революция 1989-1991 годов дала миру снова объединенную Германию и разъединенную Россию, отодвинутую на тысячу километров к востоку. Современникам остается утешаться мыслями, подобными следующему изречению С.М.Соловьева, характеризующему положение России после поражений на. западе в конце XVI века: «Уход русской нации нa отдаленный северо-восток был важным обстоятельством, потому что позволил русскому государству становиться сильнее вдалеке от западного влияния. Мы видим, что те славянские нации, которые преждевременно вошли в контакт с Западом, сильным своей цивилизацией и своим римским наследием, пришли в упадок, потеряли свою независимость и некоторые из них даже свои национальные признаки» {769}.Не найдено оптимальное сочетание огромных собственных ресурсов и способа естественного восприятия опыта наиболее развитых стран, такого восприятия, которое гарантировало бы от опасной зависимости любой из них. Первые князья Киевской Руси, как и Петр Великий впоследствии, сумели найти в себе мужество, а в народе отклик. Приобщение к современной технической цивилизации лежит на одной чаше весов, а безумная гордыня изоляционизма — на другой. Мы генетически наследуем стоицизм народа, жертвенность которого общепризнанна. Наши предки ценой неимоверных жертв сохранили нам драгоценную свободу выбора. Этот выбор зависит сейчас только от нас. Литература {*1} Kohn H. The Mind of Germany. The Education of Nation. N.Y., I960, p. 12.{*2} Zombart W. Handler und Helden. В., 1915, S. 73.{*3} Captain Liddel Hart В.H. The real war. 1914-1918. Boston, 1920, p. 304{1} Craig G. Germany 1866-1945, N.Y., 1978, p. 339.{2} Международные отношения в эпоху империализма: документы из архивов царского и временного правительств, 1878-1917 гг. Серия III , М., 1931-1938, т. VI, часть 1, с. 247-248.{3} Сазонов С.Д. Воспоминания. Москва, 1991, с. 273.{4} Craig G. Germany 1866-1945; N.Y., 1978, p. 340.{5} Meinecke F. Ausgewalter Briefwechsel. Stuttgart, 1962, S.47.{6} Цит. по: Такман Б. Августовские пушки. М., 1972, с. 127.{7} Цит. по: Такман Б. Августовские пушки. М., 1972, с. 86.{8} Цит. по: Такман Б. Августовские пушки. М., 1972, с. 103.{9} Stone N. The Eastern Front, 1914-1917. London, 1975, p. 170.{10} Такман Б. Августовские пушки. М., 1972, с. 110.{11} Маниковский А.А. Военное снабжение русской армии в мировую войну. Том 1. Москва, 1930, с. 153-155.{12} Lincoln B.L. Passage Through Armageddon. The Russians in War and Revolution 1914-1918. N.Y., 1986, p. 61.{13} Charques R. The Twilight of Imperial Russia. L., 1958, p. 211.{14} Seton-Watson H. The Decline of Imperial Russia, 1855-1914. London., 1952, p. 363.{15} Коленковский А. Маневренный период войны 1914 г. М., 1940, с. 64.{16} Головин Н.Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте. Прага, 1925, с. 63-54.{17} Цит. по: Такман Б., Августовские пушки. М., 1972, с. 122.{18} Knox A. With the Russian Army, 1914-1917, London, 1921, vol. I, p. 46.{19} Gilbert М. The First World War. N.Y., 1994, p. 45.{20} Churchill W. The Unknown War. The Eastern Front. N.Y., 1932, p. 78.{21} Такман Б. Августовские пушки. М., 1972, с. 237.{22} Такман Б. Августовские пушки. М., 1972, с. 261.{23} Churchill W. The Unknown War. The Eastern Front. N.Y., 1932, p. 143.{24} Меликов В.А. Стратегическое развертывание. T. I, М., 1938, с. 300-301.{25} Ironside E. Tannenberg: The First Thirty Days in Eastern Prussia. Edinbourg, 1925, p. 25. [611].{26} Lincoln B.L. Passage Through Armageddon. The Russians in War and Revolution 1914-1918. N.Y., 1986, p. 63.{27} Buchanan G. My Mission to Russia and Other Diplomatic Memories. Boston, 1923, vol. I, p. 216-217.{28} Головин Н.Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте, с. 103.{29} Gurko V. War and Revolutia in Russia, 1914-1917. N.Y., 1919, p. 59-70.{30} Knox A. With the Russian Army, p. 205.{31} Herausgeg von M. Schwarte. Der Grosse Krieg 1914-1918. Berlin, 1923, S. 289.{32} Головин Н.Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте. Начало войны и операции в Восточной Пруссии. Прага, 1926, с. 155.{33} Вацетис И. Боевые действия в Восточной Пруссии в июле, августе и начале сентября 1914 г. Стратегический очерк. M., 1923, с. 22.{34} Hindenburg P. Out of my Life. N.Y., 1923, p. 57.{35} Ludendorff. My War Memoirs, 1914-1918. Vol. I, London, 1919 p. 41-42.{36} Hindenburg P. Out of my Life. N.Y., 1923, p. 84.{37} .Gilbert M. The First World War. N.Y., 1994, p. 48.{38} Churchill W. The Unknown War. The Eastern Front. N.Y., 1932, p. 193.{39} Stone N. The Eastern Front, 1914-1917. London, 1975, p. 63.{40} Hoffmann M. War Diaries and other papers, London, vol. I, 1929, p. 62.{41} Gurko V. War and Revolutia in Russia, 1914-1917. N.Y., 1919, p. 13.{42} Зайончковский А.М. Мировая война 1914-1918. Москва, 1938, том 1, с. 138-140.{43} Богданович П.Н. Вторжение в восточную Пруссию в августе 1914 года. Воспоминания офицера генерального штаба армии генерала Самсонова. Буэнос Айрес, 1964, с. 59-60.{44} Hindenburg P. Out of my Life. N.Y., 1923, p. 95.{45} Churchill W. The Unknown War. The Eastern Front. N.Y., 1932, p. 207.{46} Hindenburg P. Out of my Life. N.Y., 1923, p. 96.{47} Богданович П.Н. Вторжение в восточную Пруссию в августе 1914 года. Воспоминания офицера генерального штаба армии генерала Самсонова. Буэнос Айрес, 1964, с. 158.{48} Knox A. With the Russian Army, 1914-1917. London, 1924, p. 142.{49} Военно-исторический сборник, 1920, № 3, с. 88.{50} Regimental History, 41st (v. Boyen) Infantry Regiment, p. 23.{51} Головин Н.Н. Из истории кампании 1914 года на русском [612] фронте. Начало войны и операции в Восточной Пруссии Прага, 1926, с. 339.{52} Богданович П.Н. Вторжение в восточную Пруссию в августе 1914 года. Воспоминания офицера генерального штаба армии генерала Самсонова. Буэнос Айрес, 1964, с. 238.{53} Иссерсон Г. Канны мировой войны (гибель армии Самсонова). М., 1926, с. 115.{54} Hindenburg P. Out of my Life. N.Y., 1923, p. 102.{55} Churchill W. The Unknown War. The Eastern Front. N.Y., 1932, p. 218.{56} Ironside E. Tannenberg: The First Thirty Days in Eastern Prussia Edinbourg, 1925, p. 245.{57} Lincoln B.L. Passage Through Armageddon.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82