следовало петь Те Deum, стрелять из пушки, зажигать потешные огни; на севере также организовывали большие ристалища и состязания лодочников. За время пребывания д'Артаньяна в Лилле не было ни одного месяца, чтобы церковные колокола не возвещали радостно о подобных праздниках. Так, были отпразднованы день рождения герцога Анжуйского и многочисленные победы молниеносной голландской кампании: взятие Рейн-берга, Орсоя, Бюдериха, переход через Рейн...
Еще одной заботой мушкетера было ускоренное возведение новых укреплений, строившихся согласно плану губернатора крепости Вобана. Д'Артаньян посещал строительные площадки, строго упорядочил надзор над рабочими, всегда готовыми к бунту против нанимателей, подгонял небрежных или слишком медлительных инженеров.
Он также интересовался пиротехническими разработками никому не известного швейцарского капитана по имени Грожан, изобретшего гранату, способную взрываться без поджигания фитиля, а просто при контакте с землей. Это было революцией в военном искусстве XVII века. Губернатор сразу же понял, сколь огромный интерес представляет подобное взрывное устройство при стремительном штурме. «Г-н граф д'Артаньян, — писал интендант Лепеллетье в письме к Лувуа, — счел это изобретение оригинальным и столь полезным, что хотел бы, чтобы Вы заказали его для мушкетерского полка».
Вобан, присутствовавший при испытаниях, проявил не меньший энтузиазм и счел эти гранаты «весьма изрядными» и подходящими для королевской армии. Лувуа заинтересовался и просил составить меморандум по этому вопросу для сообщения Людовику XIV. Что из этого вышло в дальнейшем, неизвестно.
Глава XIX. Гарнизонные свары
Как настоящий гасконец, д'Артаньян далеко не всегда отличался уживчивостью. Не терпя ни малейшего ущемления своего авторитета, ни малейшего нарушения дисциплины, он свирепствовал каждый раз, когда чувствовал в этом необходимость. Опыт длительного командования в элитных войсках привил ему вкус к личному вмешательству во все дела, вплоть до мелочей. Более того, следует сказать, что он «состарился на службе бранной» и с годами его недостатки становились все более явными. Именно в Лилле полностью проявился его авторитарный и несносный характер.
В июле произошла первая ссора с одним из работавших в крепости инженеров, Огюстеном Леаке, шевалье де Монживро, по словам Сен-Симона, «человеком исключительным», сколотившим большое состояние, несмотря на «малоприглядную репутацию». Как генерал-губернатор, д'Артаньян настаивал на том, чтобы ему докладывали обо всех фортификационных работах, в то время как Монживро, проработавший в Лилле уже пять лет, не желал подчиняться никому, кроме Вобана, на тот момент отсутствовавшего. Ссора разразилась после того, как инженер приказал в двух местах перерыть старые городские укрепления, помешав г-ну губернатору совершить ежедневный объезд города верхом. Недовольный тем, что его вовремя не поставили в известность, д'Артаньян примчался к г-ну Монживро с требованием немедленных объяснений подобного неисполнения долга. По счастью для инженера, его в этот момент не было дома. Губернатор попросил сопровождавшего его майора оставить ему письмо с повелением как можно быстрее восстановить объездную дорогу, чтобы он мог снова нормально совершать свои инспекционные объезды. В течение восьми дней письмо оставалось без ответа.
В начале августа Монживро явился к д'Артаньяну в его частный дом на улице Аббьетт. В этот момент д'Артаньян с тростью в руке и в огромной шляпе с галунами прогуливался в саду, окруженный двумя десятками офицеров гарнизона. Увидев вошедшего инженера, он приложил руку к шляпе.
— Сударь, нужна ли вам от меня какая-либо помощь? — вопросил он с явной злобой, но при этом самым вежливым тоном.
— Нет, я зашел просто навестить вас.
— В таком случае я просто не заслуживаю того, чтобы вы столь утруждались. Это уже слишком. Считайте, что я вам за это благодарен.
— Но господин губернатор...
— Сударь, мне кажется, я разговариваю вполне вежливо.
Вам не на что жаловаться. Честь имею.
И д'Артаньян, не говоря больше ни слова, но в высшей мере с вызывающим видом развернулся на 180 градусов и продолжил прогулку. Страшно разозленный Монживро покинул сад губернатора.
Этим дело не окончилось. Три или четыря дня спустя д'Артаньян проезжал неподалеку от рвов, в которых работали пять или шесть человек; среди них был и инженер. Все почтительно приветствовали губернатора, за исключением последнего, который притворился, что не видит его. Этого гасконец уже не мог стерпеть. Еще один неучтивый поступок вдобавок ко всему предыдущему окончательно взбесил его. Он явился к интенданту, жалуясь, что его отказываются приветствовать.
— В следующий раз, когда этот инженеришка откажется приветствовать меня на находящейся под моим командованием территории, — добавил он, — я размозжу ему голову, чтобы научить уважению к старшим по чину. Я предупреждаю вас об этом заранее с тем, чтобы г-н Лувуа знал, что я ничего не делаю в запальчивости.
Последнее замечание просто великолепно: д'Артаньян был весь красен от гнева! Его еще никогда не видели столь подозрительным и столь разозленным. Г-н де Монживро, со своей стороны, поспешил написать Лувуа, жалуясь на неучтивое обращение с ним нового губернатора. Естественно, он представил дело в свете, выгодном ему самому. Лувуа подождал некоторое время вестей от д'Артаньяна. Поскольку их не последовало, он послал ему письмо с упреком:
«Не получая от Вас известий по поводу всего того, что произошло в Лилле после возвращения Его Величества, я не мог не прочесть Его Величеству письмо упомянутого шевалье. Его Величество не одобрил того, как Вы с ним обошлись, и желает, чтобы Вы нашли способ исправить содеянное Вами, и причем таким образом, чтобы он не подумал, будто может вести себя плохо по отношению к Вам, а понял, что, ежели он совершит нечто неподобающее, Вы сообщите Его Величеству, который пошлет ему приказ вести себя с Вами так, как следует».
После такого письма любой другой безоговорочно последовал бы королевскому приказу и сделал бы все возможное, чтобы помириться с инженером Вобана. Однако задетый в своей гордости граф д'Артаньян не мог легко примириться с упреком. Уступая диктату своей порывистой натуры, он написал в ответ длинное письмо, представив все возможные объяснения своего поведения и твердо стоя на своем. Глубоко уязвленный словами короля, он даже просил отозвать его с поста губернатора.
«17 августа 1672 года
Монсеньор,
Если я не написал в Сен-Жермен после Вашего туда прибытия, то покорнейше прошу Вас верить, что это произошло скорее из почтения, нежели по какой-либо другой причине, ибо в отношении того, чтобы отчитаться Вам о том, что происходило в Лилле после того, как Его Величество вернулся в Сен-Жермен, заверяю Вас, Монсеньор, что, за исключением наблюдения за отправкой гвардии, отдачи приказов и совершения инспекционных объездов, я ничем другим здесь не занимался, подобно самому последнему подданному королевства (...) С тех пор, как я нахожусь в Лилле, я вполне по чести обращался с шевалье де Монжив-ро и, более того, думаю, что сделал для этого даже слишком много. Ни разу с тех пор, как я здесь, он не сказал мне ни слова о том, чем он здесь занимается, и лишь говорил, что имеет от Вас приказ не отчитываться ни перед губернатором, ни перед интендантом. Я ответил ему, что он поступает хорошо и я со своей стороны ничего от него не требую и что я удивлен, почему он говорит мне это, но после того (...) он перерыл объездную дорогу, сорвал несение караула, спустил воду в протекающей через город реке, — то есть совершил вещи, которые явно не должно (совершать), не предупредив человека, руководящего таким городом, как этот, ибо в противном случае население увидит, что руководителя ни во что не ставят (...) Я убежден, Монсеньор, что король разгневался бы на меня, если бы я позволил какому-то выскочке-инженеру презрительно относиться к должности, которую Его Величество сделал мне честь доверить здесь. Я осмеливаюсь, Монсеньор, просить Вас узнать у Его Величества, не желает ли он освободить меня от должности и позволить вернуться к нему, я был бы Вам за это весьма обязан».
Интендант Лепеллетье сам весьма обеспокоился тем, какой оборот принимают события, и абсолютно безрезультатно попытался использовать свою дипломатию, чтобы успокоить буйного губернатора.
«Я пытался умерить его пыл, — написал он Лувуа, — однако вплоть до сегодняшнего дня он явно к этому не расположен. Он считает, что не оскорбил шевалье тем, что ему сказал, и настаивает, что не указывал ему на дверь ни рукой, ни шляпой. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы погасить вражду между ними, однако Вы знаете, сколь д'Артань-ян упрям и тверд в своих решениях».
В конце кондов, утомив всех своим упорством, д'Артань-ян выиграл дело: Лувуа приказал шевалье де Монживро уступить.
«Поскольку Вам не удалось добиться каким-либо образом, чтобы г-н д'Артаньян умерил свой пыл и примирился с шевалье де Монживро, — написал он Лепеллетье, — считаю уместным, чтобы Вы велели этому последнему при встрече с ним приветствовать его, сняв шляпу, что он обязан непременно сделать, а далее пусть спокойно занимается всем тем, что должен делать на фортификационных работах в Лилле».
Отпраздновав триумф, д'Артаньян с этих пор находил удовольствие в том, чтобы вставлять инженеру палки в колеса под любым предлогом. Лувуа утвердил план фортификационных работ шевалье — ерунда! Господин губернатор настоял на том, чтобы распорядиться всем самому, хотя, как он некогда сам писал, в строительстве ничего не смыслил.
7 ноября Монживро опять пожаловался министру: «Мы до сих пор не снесли стену, идущую от ворот Магдалины до ворот Барр, потому что г-н д'Артаньян не соизволил дать разрешение, хотя ему потребовалась бы для этого лишь пара минут; я не знаю причин этого отказа, ибо вот уже три месяца новая стена служит в четыре раза лучше старой, имеющей с прошлой зимы бреши в 60 туазов, через которые можно проехать верхом на коне. Г-н маршал д'Юмьер, уезжая отсюда, приказал снести ее, и работы были начаты, но мы были вынуждены их приостановить».
8 ответ Лувуа сразу же отдал приказ, который должен был удовлетворить инженера, что отнюдь не привело к успокоению д'Артаньяна, всегда готового ломать копья. В начале октября, вернувшись в Лилль, Вобан явился к губернатору в достаточно тщетной надежде примирить двух противников. Дьявольски хитрый гасконец изобразил полную предупредительность по отношению к пришедшему и извинился «по-своему весьма по чести», заявив, что по сути все произошедшее всего лишь мелкая неурядица.
— Я столь уважаю вас, — добавил он, — что все сделал бы, чтобы удовлетворить вашу просьбу, если бы я еще раньше не обязался перед Его Величеством и господином Лувуа этого не делать!
«Одним словом, — написал министру Вобан, — после часовой беседы по этому вопросу я расстался с ним весьма мало удовлетворенный, при том, что Монживро остался в том же положении, в котором был до этого».
Инженер упорно отрицал, что проявил недостаточно уважения к губернатору, отказавшись приветствовать его при объезде укреплений.
«Г-н д'Артаньян, — добавляет Вобан, — который, как мне показалось, вовсе не заблуждается насчет всего этого, как и насчет мнимого спуска воды, впал затем в состояние бешеного гнева по его адресу вплоть до того, что стал говорить, что прикажет сбросить его со стены, и сопровождал все это множеством оскорбительных слов, несправедливых, двусмысленных, бесполезных и малопристойных для человека с высоким положением. Что его особенно задевает в настоящее время, так это письмо, которое Вы ему написали по этому поводу. Говоря по правде, Монживро пожаловался на него слишком поспешно, и г-н интендант, которому он передал письмо, не должен был давать ему ход, как он это сделал, поскольку тогда все это было лишь мелочью, которую было легко уладить. Как бы то ни было, ясно, что г-н д'Артаньян абсолютно неправ и что подобное отношение к дворянину, который служит королю по меньшей мере не хуже, чем он сам, способно вызвать досаду даже у самого снисходительного человека».
На этом проблемы д'Артаньяна отнюдь не закончились. Спустя несколько дней после «дела» Монживро в лилльском гарнизоне разразилась новая свара, на этот раз произошло столкновение нашего мушкетера с исполнявшим обязанности коменданта крепости, в отсутствие Вобана, г-ном де Ла-веркантьером. Вот факты. За день до конца августа д'Артаньян после инспекционной поездки на три лье от города вернулся домой только к 6 часам — времени ужина. По причине этого опоздания г-н де Лаверкантьер не прислал никого к губернатору за приказами. На следующий день он поступил так же. Д'Артаньян из-за своего авторитарного характера, а также из боязни, что подчиненные не будут уважать его, взбесился в ответ на подобное нарушение дисциплины. Более того, он обнаружил, что ворота города заперли без его приказа. Было из-за чего разбушеваться! Как, ворота закрывают, а его, губернатора, не предупреждают об этом, как будто он простое частное лицо! В каком свете они все его выставляют! Он сразу же послал одного из своих офицеров с приказом вновь открыть ворота, а затем послал к г-ну де Лаверкантьеру узнать, не пришел ли от двора некий новый приказ. Посланный привез губернатору отрицательный ответ, и тот, не соизволив даже самолично сдвинуться с места, вновь послал его к де Лаверкантьеру, чтобы выяснить, по какой причине в таком случае тот приказал закрыть ворота без его согласия и уже два дня никого не присылает за приказами. Лаверкантьер высокомерно заявил протест:
— Это не моя вина! Все это касается майора крепости.
Пусть господин губернатор разбирается с ним.
Разумеется, такой ответ не удовлетворил д'Артаньяна. Для него было невыносимо видеть, как старший офицер уклоняется от ответственности, обвиняя своего подчиненного. В нем заклокотала ярость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30