https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_vanny/s-dushem/nedorogie/
Цифры, приведенные Гильбертом Мецским, не так уж расходятся с названными выше (за исключением крупного рогатого скота): ,12000 быков, 31000 свиней и 26000 телят. Что же касается рыбы, то «в Париже полным-полно морской рыбы свежего улова, и сушеной, и соленой и с душком, и свежей и соленой макрели, больших и маленьких скатов, как свежих, так и с душком, и каждый день они прибывают в таком огромном количестве, что и .сосчитать невозможно…»
Торговля рыбой была сосредоточена вокруг Шатле; там же, как мы уже знаем, находилась и Большая Бойня, где объединились 32 мясника, которые в среднем продавали еженедельно – опять-таки по сведениям «Парижского хозяина» – 40 быков, 1900 баранов, 440 поросят и 200 телят. Торговля мясом, хотя и в меньшем Объеме, велась также в других парижских кварталах: из исторических источников известны мясные лавки Сен-Женевьев, Сен-Мартен, Тампль, Паперти Нотр-Дам, Сен-Жерве. В общей сложности Париж еженедельно съедал более 3000 баранов, 500 быков, 300 телят и 600 свиней – и ведь только «простой народ»! Сюда нужно прибавить еще и то, что требовалось на прокорм королю, королеве и прочим знатным сеньорам.
И тут надо заметить, что еженедельные потребности королевского дворца и домов сеньоров представляли собой весьма заметную величину пропорционально к общему потреблению мяса в столице. Для одного только отеля короля требовалось 120 баранов, 16 быков, 16 телят, 12 свиней и 200 «lards» (имеется в виду копченая свинина), и, помимо всего этого, не стоит забывать, что знатные господа чрезвычайно любили птицу и дичь: в отель короля каждую неделю доставлялось по 600 кур, 200 пар голубей, пятьдесят козлят и пятьдесят гусят; для отеля королевы требовалось лишь немногим меньше. За столом у герцога Беррийского каждое воскресенье или каждый праздничный день съедали по три быка, тридцать баранов, сто шестьдесят куропаток и столько же зайцев, да другие дома принцев не отставали по части обжорства.
Мы понимаем, до какой степени активность жизни Парижа зависела от пребывания там короля и двора. Продолжительное отсутствие государя и принцев не только влекло за собой застой в производстве предметов роскоши, но также и чувствительно замедляло общий ход торговли. Ремесленники и лавочники в таких случаях принимались жаловаться и громогласно требовать возвращения государя:
И когда же только король вернется
Из Лангедока? Он слишком там задержался.
Нет в Париже ни одного работника, который о нем не плакал бы,
Потому что делать нечего. Каждый в недоумении
Спрашивает, когда же настанет время, день и час,
И наш король возвратится в Париж?
В Париже все стоило дороже, чем в других местах, причем настолько дороже, что Карл V, по словам Кристины Пизанской, планировал вырыть канал, который соединил бы Луару с Сеной, чтобы в столицу начали прибывать товары, продававшиеся по куда более низким ценам в Орлеане и Турени. Впрочем, в действенности предлагаемого средства можно усомниться: дороговизна жизни, скорее всего, в меньшей степени являлась следствием все возраставших транспортных расходов, чем естественным результатом пребывания государя, роскоши, в которой жило его окружение, блестящего образа жизни, который вели не только знатные господа, но и часть наиболее зажиточных горожан. Именно плата за это парижское великолепие и побудила Эсташа Дешана написать:
Сей град всех превзошел красой своею,
На многоводной Сене заложен,
В нем вольно мудрецу и грамотею,
Лесов, лугов, садов исполнен он.
Нет града, чтоб, как он, вас брал в полон
Изяществом угара –
Всех чужестранцев опьяняет чара.
Красой и живостью пленяют лица.
Как отказаться от такого дара?
Ничто, ничто с Парижем не сравнится.
II. СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Население Парижа, революционная сила. Обращение к общественному мнению и народные «дни». Террор и надзор полиции. Осажденный город. Голод и дороговизна жизни. Колебание монеты и его последствия для общества. Народные праздники и гулянья. Возрождение Парижа.
Полному восхищения образу Парижа, созданному Эсташем Дешаном и Гильбертом Мецским, «Дневник Парижского горожанина» несколько лет спустя противопоставил совершенно иную, куда более сумрачную картину В течение тридцати лет, между 1407 и 1437 г… столица Франции жила в атмосфере мятежа и гражданской войны, городу пришлось узнать длинную череду запретов, изгнаний, казней, народных «дней», избиений и убийств.
Париж был главной ставкой в борьбе, которую вели между собой арманьяки и бургиньоны. Между 1405 ч 1418 г. столица трижды переходила из рук в руки:
следом за диктатурой бургиньонов и Кабоша настал период арманьякского «террора», которому в 1418 г. положило конец «внезапное нападение», в результате которого город вновь перешел к бургиньонам. Затем. после подписания договора в Труа, начался период английского господства, продолжавшийся до 1437 г., когда Карл VII вернулся наконец туда, где положено находиться государю.
Но Парижу досталась не только пассивная роль в борьбе партий: его население стало главным действующим лицом драмы, которая разыгрывалась в то время, и именно вмешательство горожан придало конфликту враждующих феодальных группировок вид социальной войны. В самом деле: внутри парижского населения бок о бок существовали весьма разнообразные элементы, чьи интересы были прямо противоположны. Здесь были «должностные лица», занятые в различных службах монархического управления и – как по традиции, так и благодаря принадлежности своей к определенному сословию – поддерживавшие порядок и законность. Здесь были знатные сеньоры с их феодальным окружением и толпами слуг, заполнявшими их отели. А кроме них – ученые, считавшие себя облеченными миссией нравственного руководства и желавшие навязывать свое мнение при решении встававших перед государством серьезных вопросов, и, наконец, весь трудящийся люд: торговцы, мастера и подмастерья, уровень жизни которых сильно разнился.
Но иногда все эти разнородные элементы ухитрялись объединяться в приливе общего недовольства. Плохое управление королевством, непомерные расходы, из-за которых население облагали все более и более тяжкими поборами, денежные изменения, сказывавшиеся на торговых сделках, – все это затрагивало интересы многих, в том числе и ремесленников, и горожан. Во времена диктатуры кабошьенов мы увидим, как городские верхи и Университет, опираясь на народные массы, станут добиваться реформ. Но, как правило, образ мыслей и чаяния разных «классов» были прямо противоположны, союз между принадлежавшими к высшей буржуазии «royetaux de grandeur» и живущими трудом своих рук подмастерьями не мог быть прочным. И действительно: представители буржуазии, равно как и университетские «интеллектуалы», очень скоро испугались разгула народной ярости, когда бурно выплеснулись наружу скопившиеся за годы зависть и социальная озлобленность.
В течение двадцати лет главными борцами за народное дело выступали мясники, игравшие роль, несопоставимую с их численностью, но объяснявшуюся совершенно особым положением, которое они занимали в цеховом мире. Мастера-мясники, объединявшиеся в два цеха, Большую Бойню и Бойню Сент-Женевьев, не входили в «шесть корпораций», составлявших буржуазную аристократию начала XV в. Хотя богатство и образ жизни, который они вели, несомненно, давали основания причислить их к самой верхушке зажиточных горожан, однако природа их ремесла (которым они в принципе должны были заниматься собственноручно) перемещало их, если говорить об их положении в связи с нравственным смыслом деяний, на куда более низкую ступень, сближая с простонародьем. С ними были связаны множество забойщиков скота, живодеров, жестоких людей, привыкших к виду крови, – из этой среды впоследствии выйдут главари народных восстаний. Именем одного из них, Кабоша, будет названа демагогическая диктатура, просуществовавшая с 1410 по 1413 г.
Парижское население представляло собой силу тем более грозную, что оно было организованным с военной точки зрения: жители каждого квартала были объединены в «десятки» и «полусотни» под командованием «квартальных», «десятников» и «пятидесятников». Во главе этого народного ополчения стоял «капитан города» («capitaine de la ville»), в чьи обязанности входило обеспечение безопасности столицы и организация ее защиты во времена внутренней или внешней опасности. В такие периоды горожанам предписывалось держать в домах запас воды (на случай пожара) и с наступлением темноты зажигать у ворот фонарь; кроме того, различные ремесленные корпорации должны были поочередно патрулировать улицы и городские укрепления. Одно из средств обороны особенно нравилось парижскому люду: цепи, которые на ночь протягивали поперек улиц, чтобы помешать вооруженному войску быстро развернуться в столице. Но в случае народных волнений те же цепи можно было использовать и в качестве «баррикад», и потому после восстания майотенов, случившегося в начале царствования Карла VI, королевская власть предпочла отнять у городского населения привилегию ими пользоваться; но в 1405 г. она будет возвращена парижанам герцогом Бургундским. А потом арманьяки, сделавшись хозяевами Парижа, снова отнимут у горожан излюбленное народом право на протягивание цепей поперек улиц, и оно будет возвращено им только в 1418 г.
Итак, в Париже существовали элементы «уличного войска», к чьей помощи можно было прибегнуть для того, чтобы угрозой и силой подкрепить определенные требования, но это «уличное войско» крайне трудно было обуздать и успокоить после того, как оно расходилось вовсю. Группировкам, оспаривавшим друг у друга власть, необходимо было обеспечить себе материальную и моральную поддержку Парижа. И потому в эти беспокойные годы с той и другой стороны то и дело раздавались «призывы к общественному мнению» в виде манифестов, памфлетов, объявлений и даже проповедей.
Бургундский герцог Иоанн Бесстрашный умел особенно ловко управлять общественным мнением: именно он дважды возвращал «цепи» народу Парижа. Кроме того, заботясь о сохранении собственной популярности у мясников, он присылал руководителям корпорации бочки с вином из своих бонских виноградников, а в 1412 г. пешком следовал за гробом одного из мастеров Большой Бойни, Жиля Легуа. Не менее почтительно он вел себя с преподавателями Университета, подчеркивая, что относится к ним с величайшим уважением, и предлагая им высказывать свои мнения по поводу планов правительственных реформ. Кампания, которую Иоанн Бесстрашный вел против Людовика Орлеанского, обвиняя его и клевеща на него, достигла наконец своего пика: в один прекрасный день Иоанн Бесстрашный приказал убить своего кузена, а затем попытался оправдать свое преступление на ассамблее в отеле Сен-Поль перед королевскими служащими и представителями Университета, которым пришлось выслушать длинную обвинительную речь метра Жана Пти, возложившего на жертву ответственность за все свалившиеся на королевство беды и несчастья.
Представители другой партии старались склонить общественное мнение на свою сторону теми же методами. Через несколько недель после ассамблеи в отеле Сен-Поль другой университетский магистр по настоянию вдовы убитого, Валентины Висконти, прибывшей в Париж в сопровождении облаченной в траур свиты, опроверг выдвинутые Жаном Пти обвинения. Каждый старался свалить на противника ответственность за развязывание военных действий или провал мирных переговоров. Обвинители не пощадили даже самого короля и его ближайшее окружение: во время диктатуры кабошьенов на дверях церквей вывешивались клеветнические пасквили, и после возвращения арманьяков советники короля сочли необходимым на них ответить. Народ звуками трубы сзывали на городские площади, и глашатай зачитывал королевские грамоты, текст которых впоследствии вывешивался на порталах: «Мы желаем, чтобы истина сказанных раньше вещей была известна всем и каждому, желаем избежать всяческих ошибок и неразумных чаяний, которые могли бы с различными целями и намерениями ввести в заблуждение человеческие сердца…» За этим предисловием следовал подогнанный под потребности арманьякской пропаганды рассказ о событиях, которыми была отмечена бургиньонская диктатура.
Существует верный способ завоевать симпатии народа: пообещать ему упразднить налоги. Но совершенно очевидно, что к этому способу может прибегнуть лишь тот, кто в данный момент не облечен ни ответственностью, ни властью. В 1417 г. – в то время как Париж находился в руках его противников – Иоанн Бесстрашный обратился к главным городам государства с манифестом (а тайные эмиссары распространяли экземпляры этого манифеста в самой столице), обещая всем, кто его поддержит, «что отныне они не будут платить податей, пошлин, налогов, налога на соль, ни какой-либо другой дани, как того требует благородное имя Франции». Другой действенный способ затронуть общественное мнение: пустить слух, приписывающий партии противника самые чудовищные – и иногда самые невероятные – планы. Этот способ тоже использовали достаточно активно. Так, в 1413 г., к тому моменту, когда население Парижа уже устало от господства кабошьенов и жаждало восстановления мира между обеими партиями, кабошьены начали кампанию против соглашения с арманьяками, «поскольку арманьяки, не считаясь с желаниями парижан, поступят, как им будет угодно… Хорошо известно, – пишет сочувствующий бургиньонам Парижский горожанин, – что они всегда будут хотеть разрушения славного города Парижа и уничтожения его жителей». Несколькими годами позже бургиньоны распустили слух, будто их противники готовят массовую резню населения, и натаскали к себе все полотно, какое только смогли найти, чтобы сделать из него мешки, в которых собираются топить в Сене парижских женщин. Для того чтобы придать достоверности этой выдумке, были прибавлены «точные» детали:
«Всем, кто не должен был умереть, следовало вывесить на доме черный щит с красным крестом…»
Подобные слухи, способствовавшие тому, что немедленно возникала паника, стали причиной нескольких наиболее кровавых «дней» той эпохи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Торговля рыбой была сосредоточена вокруг Шатле; там же, как мы уже знаем, находилась и Большая Бойня, где объединились 32 мясника, которые в среднем продавали еженедельно – опять-таки по сведениям «Парижского хозяина» – 40 быков, 1900 баранов, 440 поросят и 200 телят. Торговля мясом, хотя и в меньшем Объеме, велась также в других парижских кварталах: из исторических источников известны мясные лавки Сен-Женевьев, Сен-Мартен, Тампль, Паперти Нотр-Дам, Сен-Жерве. В общей сложности Париж еженедельно съедал более 3000 баранов, 500 быков, 300 телят и 600 свиней – и ведь только «простой народ»! Сюда нужно прибавить еще и то, что требовалось на прокорм королю, королеве и прочим знатным сеньорам.
И тут надо заметить, что еженедельные потребности королевского дворца и домов сеньоров представляли собой весьма заметную величину пропорционально к общему потреблению мяса в столице. Для одного только отеля короля требовалось 120 баранов, 16 быков, 16 телят, 12 свиней и 200 «lards» (имеется в виду копченая свинина), и, помимо всего этого, не стоит забывать, что знатные господа чрезвычайно любили птицу и дичь: в отель короля каждую неделю доставлялось по 600 кур, 200 пар голубей, пятьдесят козлят и пятьдесят гусят; для отеля королевы требовалось лишь немногим меньше. За столом у герцога Беррийского каждое воскресенье или каждый праздничный день съедали по три быка, тридцать баранов, сто шестьдесят куропаток и столько же зайцев, да другие дома принцев не отставали по части обжорства.
Мы понимаем, до какой степени активность жизни Парижа зависела от пребывания там короля и двора. Продолжительное отсутствие государя и принцев не только влекло за собой застой в производстве предметов роскоши, но также и чувствительно замедляло общий ход торговли. Ремесленники и лавочники в таких случаях принимались жаловаться и громогласно требовать возвращения государя:
И когда же только король вернется
Из Лангедока? Он слишком там задержался.
Нет в Париже ни одного работника, который о нем не плакал бы,
Потому что делать нечего. Каждый в недоумении
Спрашивает, когда же настанет время, день и час,
И наш король возвратится в Париж?
В Париже все стоило дороже, чем в других местах, причем настолько дороже, что Карл V, по словам Кристины Пизанской, планировал вырыть канал, который соединил бы Луару с Сеной, чтобы в столицу начали прибывать товары, продававшиеся по куда более низким ценам в Орлеане и Турени. Впрочем, в действенности предлагаемого средства можно усомниться: дороговизна жизни, скорее всего, в меньшей степени являлась следствием все возраставших транспортных расходов, чем естественным результатом пребывания государя, роскоши, в которой жило его окружение, блестящего образа жизни, который вели не только знатные господа, но и часть наиболее зажиточных горожан. Именно плата за это парижское великолепие и побудила Эсташа Дешана написать:
Сей град всех превзошел красой своею,
На многоводной Сене заложен,
В нем вольно мудрецу и грамотею,
Лесов, лугов, садов исполнен он.
Нет града, чтоб, как он, вас брал в полон
Изяществом угара –
Всех чужестранцев опьяняет чара.
Красой и живостью пленяют лица.
Как отказаться от такого дара?
Ничто, ничто с Парижем не сравнится.
II. СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Население Парижа, революционная сила. Обращение к общественному мнению и народные «дни». Террор и надзор полиции. Осажденный город. Голод и дороговизна жизни. Колебание монеты и его последствия для общества. Народные праздники и гулянья. Возрождение Парижа.
Полному восхищения образу Парижа, созданному Эсташем Дешаном и Гильбертом Мецским, «Дневник Парижского горожанина» несколько лет спустя противопоставил совершенно иную, куда более сумрачную картину В течение тридцати лет, между 1407 и 1437 г… столица Франции жила в атмосфере мятежа и гражданской войны, городу пришлось узнать длинную череду запретов, изгнаний, казней, народных «дней», избиений и убийств.
Париж был главной ставкой в борьбе, которую вели между собой арманьяки и бургиньоны. Между 1405 ч 1418 г. столица трижды переходила из рук в руки:
следом за диктатурой бургиньонов и Кабоша настал период арманьякского «террора», которому в 1418 г. положило конец «внезапное нападение», в результате которого город вновь перешел к бургиньонам. Затем. после подписания договора в Труа, начался период английского господства, продолжавшийся до 1437 г., когда Карл VII вернулся наконец туда, где положено находиться государю.
Но Парижу досталась не только пассивная роль в борьбе партий: его население стало главным действующим лицом драмы, которая разыгрывалась в то время, и именно вмешательство горожан придало конфликту враждующих феодальных группировок вид социальной войны. В самом деле: внутри парижского населения бок о бок существовали весьма разнообразные элементы, чьи интересы были прямо противоположны. Здесь были «должностные лица», занятые в различных службах монархического управления и – как по традиции, так и благодаря принадлежности своей к определенному сословию – поддерживавшие порядок и законность. Здесь были знатные сеньоры с их феодальным окружением и толпами слуг, заполнявшими их отели. А кроме них – ученые, считавшие себя облеченными миссией нравственного руководства и желавшие навязывать свое мнение при решении встававших перед государством серьезных вопросов, и, наконец, весь трудящийся люд: торговцы, мастера и подмастерья, уровень жизни которых сильно разнился.
Но иногда все эти разнородные элементы ухитрялись объединяться в приливе общего недовольства. Плохое управление королевством, непомерные расходы, из-за которых население облагали все более и более тяжкими поборами, денежные изменения, сказывавшиеся на торговых сделках, – все это затрагивало интересы многих, в том числе и ремесленников, и горожан. Во времена диктатуры кабошьенов мы увидим, как городские верхи и Университет, опираясь на народные массы, станут добиваться реформ. Но, как правило, образ мыслей и чаяния разных «классов» были прямо противоположны, союз между принадлежавшими к высшей буржуазии «royetaux de grandeur» и живущими трудом своих рук подмастерьями не мог быть прочным. И действительно: представители буржуазии, равно как и университетские «интеллектуалы», очень скоро испугались разгула народной ярости, когда бурно выплеснулись наружу скопившиеся за годы зависть и социальная озлобленность.
В течение двадцати лет главными борцами за народное дело выступали мясники, игравшие роль, несопоставимую с их численностью, но объяснявшуюся совершенно особым положением, которое они занимали в цеховом мире. Мастера-мясники, объединявшиеся в два цеха, Большую Бойню и Бойню Сент-Женевьев, не входили в «шесть корпораций», составлявших буржуазную аристократию начала XV в. Хотя богатство и образ жизни, который они вели, несомненно, давали основания причислить их к самой верхушке зажиточных горожан, однако природа их ремесла (которым они в принципе должны были заниматься собственноручно) перемещало их, если говорить об их положении в связи с нравственным смыслом деяний, на куда более низкую ступень, сближая с простонародьем. С ними были связаны множество забойщиков скота, живодеров, жестоких людей, привыкших к виду крови, – из этой среды впоследствии выйдут главари народных восстаний. Именем одного из них, Кабоша, будет названа демагогическая диктатура, просуществовавшая с 1410 по 1413 г.
Парижское население представляло собой силу тем более грозную, что оно было организованным с военной точки зрения: жители каждого квартала были объединены в «десятки» и «полусотни» под командованием «квартальных», «десятников» и «пятидесятников». Во главе этого народного ополчения стоял «капитан города» («capitaine de la ville»), в чьи обязанности входило обеспечение безопасности столицы и организация ее защиты во времена внутренней или внешней опасности. В такие периоды горожанам предписывалось держать в домах запас воды (на случай пожара) и с наступлением темноты зажигать у ворот фонарь; кроме того, различные ремесленные корпорации должны были поочередно патрулировать улицы и городские укрепления. Одно из средств обороны особенно нравилось парижскому люду: цепи, которые на ночь протягивали поперек улиц, чтобы помешать вооруженному войску быстро развернуться в столице. Но в случае народных волнений те же цепи можно было использовать и в качестве «баррикад», и потому после восстания майотенов, случившегося в начале царствования Карла VI, королевская власть предпочла отнять у городского населения привилегию ими пользоваться; но в 1405 г. она будет возвращена парижанам герцогом Бургундским. А потом арманьяки, сделавшись хозяевами Парижа, снова отнимут у горожан излюбленное народом право на протягивание цепей поперек улиц, и оно будет возвращено им только в 1418 г.
Итак, в Париже существовали элементы «уличного войска», к чьей помощи можно было прибегнуть для того, чтобы угрозой и силой подкрепить определенные требования, но это «уличное войско» крайне трудно было обуздать и успокоить после того, как оно расходилось вовсю. Группировкам, оспаривавшим друг у друга власть, необходимо было обеспечить себе материальную и моральную поддержку Парижа. И потому в эти беспокойные годы с той и другой стороны то и дело раздавались «призывы к общественному мнению» в виде манифестов, памфлетов, объявлений и даже проповедей.
Бургундский герцог Иоанн Бесстрашный умел особенно ловко управлять общественным мнением: именно он дважды возвращал «цепи» народу Парижа. Кроме того, заботясь о сохранении собственной популярности у мясников, он присылал руководителям корпорации бочки с вином из своих бонских виноградников, а в 1412 г. пешком следовал за гробом одного из мастеров Большой Бойни, Жиля Легуа. Не менее почтительно он вел себя с преподавателями Университета, подчеркивая, что относится к ним с величайшим уважением, и предлагая им высказывать свои мнения по поводу планов правительственных реформ. Кампания, которую Иоанн Бесстрашный вел против Людовика Орлеанского, обвиняя его и клевеща на него, достигла наконец своего пика: в один прекрасный день Иоанн Бесстрашный приказал убить своего кузена, а затем попытался оправдать свое преступление на ассамблее в отеле Сен-Поль перед королевскими служащими и представителями Университета, которым пришлось выслушать длинную обвинительную речь метра Жана Пти, возложившего на жертву ответственность за все свалившиеся на королевство беды и несчастья.
Представители другой партии старались склонить общественное мнение на свою сторону теми же методами. Через несколько недель после ассамблеи в отеле Сен-Поль другой университетский магистр по настоянию вдовы убитого, Валентины Висконти, прибывшей в Париж в сопровождении облаченной в траур свиты, опроверг выдвинутые Жаном Пти обвинения. Каждый старался свалить на противника ответственность за развязывание военных действий или провал мирных переговоров. Обвинители не пощадили даже самого короля и его ближайшее окружение: во время диктатуры кабошьенов на дверях церквей вывешивались клеветнические пасквили, и после возвращения арманьяков советники короля сочли необходимым на них ответить. Народ звуками трубы сзывали на городские площади, и глашатай зачитывал королевские грамоты, текст которых впоследствии вывешивался на порталах: «Мы желаем, чтобы истина сказанных раньше вещей была известна всем и каждому, желаем избежать всяческих ошибок и неразумных чаяний, которые могли бы с различными целями и намерениями ввести в заблуждение человеческие сердца…» За этим предисловием следовал подогнанный под потребности арманьякской пропаганды рассказ о событиях, которыми была отмечена бургиньонская диктатура.
Существует верный способ завоевать симпатии народа: пообещать ему упразднить налоги. Но совершенно очевидно, что к этому способу может прибегнуть лишь тот, кто в данный момент не облечен ни ответственностью, ни властью. В 1417 г. – в то время как Париж находился в руках его противников – Иоанн Бесстрашный обратился к главным городам государства с манифестом (а тайные эмиссары распространяли экземпляры этого манифеста в самой столице), обещая всем, кто его поддержит, «что отныне они не будут платить податей, пошлин, налогов, налога на соль, ни какой-либо другой дани, как того требует благородное имя Франции». Другой действенный способ затронуть общественное мнение: пустить слух, приписывающий партии противника самые чудовищные – и иногда самые невероятные – планы. Этот способ тоже использовали достаточно активно. Так, в 1413 г., к тому моменту, когда население Парижа уже устало от господства кабошьенов и жаждало восстановления мира между обеими партиями, кабошьены начали кампанию против соглашения с арманьяками, «поскольку арманьяки, не считаясь с желаниями парижан, поступят, как им будет угодно… Хорошо известно, – пишет сочувствующий бургиньонам Парижский горожанин, – что они всегда будут хотеть разрушения славного города Парижа и уничтожения его жителей». Несколькими годами позже бургиньоны распустили слух, будто их противники готовят массовую резню населения, и натаскали к себе все полотно, какое только смогли найти, чтобы сделать из него мешки, в которых собираются топить в Сене парижских женщин. Для того чтобы придать достоверности этой выдумке, были прибавлены «точные» детали:
«Всем, кто не должен был умереть, следовало вывесить на доме черный щит с красным крестом…»
Подобные слухи, способствовавшие тому, что немедленно возникала паника, стали причиной нескольких наиболее кровавых «дней» той эпохи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40