— Ну что же мне делать, говорите скорей? — настаивал Фернан.
— Вот что… мне нужно спасти одного моего родственника, — наконец выговорила она, как бы преодолевая себя…
— Глупенькая! — заметил, засмеявшись, Фернан. — Вам, верно, надо денег?
Она закрыла свое лицо руками и ничего не отвечала. Фернан протянул ей руку.
— Глупенькая! — повторил он. — И ты плачешь из-за таких пустяков? Из-за денег? Говори скорее, сколько тебе надо денег, чтобы спасти твоего родственника?
— Огромную сумму…
— Но какую же?
— Пятьдесят тысяч франков, — простонала она жалобно.
Фернан так и расхохотался.
— Это такие пустяки! — сказал он. — Я дам тебе сейчас записку к своему банкиру…
— Нет, — прошептала она, — мне этого не нужно.
— Тебе не надо пятидесяти тысяч франков?
— Надо…
— Ну, так дай мне перо…
— Вы дали мне клятву не расспрашивать меня?..
— Я еще раз повторяю свою клятву.
— Ну, так слушайте же меня — — мне не надо записки на пятьдесят тысяч франков.
— А что же надо?
— Просто акцептировать на эту сумму векселей…
— Но…
— Я не могу вам больше ничего сказать… не спрашивайте меня, зачем это…
— Ну, где же твои векселя?
— Я сейчас принесу их… подождите меня здесь несколько минут, — сказала она и проворно выбежала из комнаты.
Она улыбнулась ему при этом так, что он потерял и последние остатки своего благоразумия.
Гостиная уже не была освещена так, как перед обедом, и только топившийся камин слабо освещал окружавшие предметы. Около камина сидел человек, закутанный в широкий плащ, в котором при полусвете, царствовавшем вокруг него, с трудом можно бы было узнать сэра Вильямса.
Тюркуаза положила ему на плечо руку, наклонилась к нему и шепнула:
— Дайте векселя, он теперь готов на все. Негодяй открыл свой бумажник и подал ей пять гербовых бумажек.
— Вот, — сказал он, — когда будут подписаны, ты принесешь мне их обратно.
— Хорошо… а потом?
— Черт возьми! Потом ты воротишься к нему, чтобы разыграть и остальную часть этой комедии.
— Скажите лучше, трагедии, — прошептала Тюркуаза дрожащим голосом.
— Ну, ну, — пробормотал подлый Андреа, — а ведь, право, будет очень интересно посмотреть на драку этих людей, которые будут резаться на ножах… Леон — Геркулес, и если только де Камбольх дал ему надлежащий урок, то он в десять минут убьет Фернана.
— Боже! — прошептала Тюркуаза. — Что же будет тогда со мною?
— Во-первых, ты — спрячешься в своей уборной.
— А потом… он тоже убьет меня!
— Нет, потому что к тебе скоро придут на помощь..
— Ну, а последствия этой истории?
— Тебя арестуют, конечно, будут допрашивать, а потом будет совершенно ясно для всех, что у тебя зарезались два человека из-за одной только ревности… вот и все. Репутация твоя — несколько пострадает, но тебя опять скоро выпустят, а вследствие этого ты попадешь в большую моду у всех ослов и сумасшедших.
— Ах! — прошептала Тюркуаза. — Это ужасно, и я положительно не хочу.
— Полно, не глупи… ты знаешь, что у тебя выбора нет, — холодно ответил он.
Тюркуаза замолчала; она была убеждена, что сэр Вильямс убьет ее, если только она вздумает отказаться быть его сообщницей.
Она взяла векселя и вошла в будуар, где ждал ее Фернан.
Роше был пьян — вокруг него все вертелось, и хотя будуар был освещен только одной свечкой, но ему казалось, что их стоят десятки.
Впрочем, нужно здесь заметить, что в ожидании этой страшной драмы, подготовленной подлым Андреа, камин в будуаре не был затоплен, так что если бы пришлось задуть свечу, то вся комната осталась бы во мраке.
Тюркуаза положила перед Фернаном пять векселей, которые тот хотя и с большим трудом, но все-таки подписал.
Тогда Тюркуаза крепко пожала его руку и прошептала: «Благодарю тебя, мой милый друг, за того, кого ты спасаешь этим!»
Она взяла векселя, воротилась в гостиную и подала их сэру Вильямсу, который взял их и спокойно сложил.
— Хорошо, — заметил он, — теперь отправляйся, человек с ножом скоро придет.
Тюркуаза воротилась в будуар, а Андреа вынул бумажник, чтобы положить в него добытые векселя… но он вдруг задрожал, потому что ему послышалось сзади человеческое дыхание.
Он обернулся…
Потухавшее пламя бросало вокруг себя слабый свет; но тем не менее низкий негодяй заметил в двух шагах от себя неподвижную тень — а" наверху этой тени две блестящие точки, светившиеся во мраке, как глаза тигра.
Неужели в эту минуту к Фернану явился спаситель?
Вернемся назад.
Мы, вероятно, помним, что когда Тюркуаза уехала в Париж, то Рокамболь и Вантюр возвратились назад в харчевню.
— Черт побери! — ворчал импровизированный трактирщик. — Пусть меня лучше повесят, если я только хоть что-нибудь понимаю из всего этого.
Рокамболь расхохотался.
— Почтеннейший, — проговорил он, — человек никогда не может знать всего и всего понимать, но, пожалуй, я тебе объясню, почему этот болван, перед которым мы разыгрывали всю эту штуку, может слышать — но не может двигаться и говорить.
— Я не верю в колдунов, — заметил скептически трактирщик.
— Вы никогда не были в Америке, Вантюр? — спросил Рокамболь.
— Никогда.
— Очень жаль, иначе бы вы знали, что там живут дикие люди, обладающие многими весьма дельными познаниями как в медицине, так и в свойствах различных корней и трав.
Вот эти-то милые люди и продали мне тот серый порошок, который я всыпал вчера в бордо и который имеет свойство парализовать на известное время все чувства за исключением одного слуха.
— Так. А долго ли этот болван будет наслаждаться таким положением?
— До завтрашнего вечера.
— Ну, а завтра?
— Это уж мое дело.
— Что же мы-то будем делать до тех пор?
— Сначала поужинаем, а потом ляжем спать… Через несколько минут после этого они привели свой план в полное исполнение.
Леон Роллан находился все в одном и том же состоянии. Он вспомнил случаи, что живых людей принимали за мертвых, и затрепетал.
Наконец, на другое уже утро дверь в его комнату отворилась, и к нему кто-то вошел.
— Каков! — пробормотал голос трактирщика. — Хорош, он все еще спит и даже не проснулся в эту ночь.
И Вантюр опять ушел.
— Он, вероятно, опять придет, — подумал Леон, — потом зайдет еще раза два или три и, наконец, подумает, что я умер.
Конечно, если бы летаргия Леона Роллана продлилась еще несколько часов, то он очнулся бы, верно, с поседевшими волосами и состарившись на десяток лет — но это ужасное положение прекратилось вдруг.
Сначала к нему возвратилось зрение, затем он нервно вздрогнул и почувствовал, что движение тоже возвратилось к нему.
Он вскрикнул.
На этот крик явился трактирщик.
— А, наконец-то вы проснулись, — заметил он.
— Где она?
— А вы, барин, славно спите, — продолжал трактирщик.
— Где она? — повторил еще раз Леон.
— Кто она?
— Дама, которая приехала со мной.
— Гм!.. надо предполагать, милейший, что она так же думала о вас, как и о всяком другом… она снова уехала в Париж.
Леон вскрикнул… итак, это была правда, что Тюркуаза уехала.
Он проворно вскочил с постели.
— Я хочу ехать тотчас же в Париж, — крикнул он и бросился на лестницу.
Проходя через кухню, он услышал сзади себя хриплый голос, кричавший ему: «Барин, если хотите ехать в Париж, то я живо свезу вас туда».
Леон обернулся и увидал вчерашнего почтаря в рыжем парике, который сидел у печки и спокойно покуривал себе трубочку.
— Давай, скорей лошадей!
— Подаю, только, барин, я съем здесь кусочек хлеба да выпью стаканчик вина. Эй! Вантюр! (Вошел трактирщик.) г
— Я еду на обратных и вот зараз отвезу и барина, а поэтому-то, милый друг, дай нам чего-нибудь поесть и выпить.
— Я не голоден, — заметил Леон.
— Все равно! Вам, вероятно, захочется пить, когда я вам расскажу тайну одной особы.
— Вы!
— Ну да. И почтальон сел к столу.
Последние слова почтаря взволновали всю кровь у Леона.
Несчастный безумец машинально сел за стол с почтарем, налил себе стакан вина и выпил. Ему хотелось узнать что-нибудь.
Трактирщик уселся рядом с ними и снова налил Леону вина.
— Что же вы знаете? — допытывался Леон.
— Ведь я, — начал почтарь, — был в услужении у этой госпожи.
— А!
— Да выпейте же, — угощал между тем добродушный трактирщик, беспрестанно подливая Леону вина.
— Этот господин, — продолжал почтарь, — настоящий мерзавец, он бьет напропалую эту развратницу и, вероятно, кончит тем, что добьет ее.
— А! — вскрикнул Леон, схватив со стола большой кухонный нож. — Тогда ему будет беда!
— Если бы этот негодяй" умер, — продолжал почтарь, — то она была бы одной из самых счастливейших женщин, так как она сходит с ума от любви к вам.
— Если так, — вскрикнул опять Леон, — то я убью его.
Через час после этого Леон был страшно пьян.
На Леона, как и вообще на всех людей из простого звания, вино действовало убийственным образом, возбуждая в нем жестокость и свирепость.
Трактирщик с помощью Рокамболя усадил Роллана в экипаж, который помчался быстрее вихря в Париж.
Когда карета доехала до Рульской заставы, то столяр, благодаря тому, что Рокамболь не переставал поить его всю дорогу, был почти не человеком — опьянение сделало из него хищного зверя.
Карета быстро проехала предместье, повернула в улицу Виль л'Евэк и с шумом въехала во двор отеля Тюркуазы. ЙГ
— Идем! Идем! — шептал почтарь.
Леон, шатаясь, следовал за ним и яростно махал во все стороны длинным ножом.
Глаза его налились кровью, и вокруг него все представлялось в красном цвете.
На дворе отеля и на лестнице не было ни души. Почтарь шел вперед и указывал ему дорогу.
— Я уверен, — говорил он, — что он теперь там наверху вместе с ней.
Они прошли приемную комнату и подошли к будуару. Здесь они встретили лакея.
— Куда вы лезете? — крикнул он. Леон молча, грубо оттолкнул его.
— Мне нужно видеть барыню! — крикнул он.
— Их нет, или, лучше сказать, они теперь с барином…
Эти несколько слов окончательно взъярили столяра.
Он толкнул еще раз лакея и громко стукнул в дверь будуара.
— Отворите, отворите! Или я вышибу дверь, — заорал он во все горло.
— А теперь, — проворчал Рокамболь, — будь что будет… я же бегу…
Отдав векселя сэру Вильямсу, Тюркуаза снова вошла в будуар, где Фернан полулежал на диване, предавшись какому-то восторженному блаженству.
— Вы благородны и добры, мой милый друг, — шептала она, садясь около него, — в настоящую минуту есть на этом свете один человек, который выходит из этого отеля, благословляя вас.
— Этому человеку надо благословлять тебя, мой ангел.
— Боже! — шептала она. — Я еще никогда не была так счастлива, как теперь.
В это самое время во дворе послышался какой-то особенный шум… на лестнице раздались шаги и чьи-то голоса.
Шум этот заставил Фернана невольно вздрогнуть… он привстал со своего дивана.
— Господи! — вырвалось у Тюркуазы, и Роше не мог не заметить, как она побледнела и смешалась.
Прошло еще около двух минут, шум все усиливался и усиливался и наконец раздался у самых дверей будуара, где они сидели.
— Она дома, я хочу ее видеть, — раздалось за дверью. При этих словах Тюркуаза вскрикнула, бросилась к двери будуара и проворно заперла ее на ключ.
— Что вы делаете? — вскричал Фернан.
— Тсс! — едва слышно прошептала Тюркуаза.
В приемной в это время происходило что-то вроде борьбы, и наконец в дверь крепко и громко стукнули.
— Это он! — вскрикнула Тюркуаза.
— Кто он?
— Он! он! — говорила она в страхе. — Бегите… в эту дверь ради всего святого…
— Бежать? — вскрикнул в свою очередь Фернан. — Но кто же этот человек, который смеет таким образом врываться к вам… Бежать?!
— Он убьет вас! — прошептала она с ужасом, который ясно проглядывал во всех ее движениях.
— Женни, моя милая, — кричал между тем из-за двери чей-то яростный голос, — Женни, отвори мне… я тебя прошу… мне надо только его…
И дверь комнаты начала колебаться, уступая силе,
— Бегите, Фернан, ради Бога, — повторяла молодая женщина, — этот человек, который там, этот человек — любим мною!.. Я обманула вас… простите меня…
В эту минуту дверь отворилась, и Тюркуаза выронила из рук свечу, которая потухла.
В комнате стало темно.
Тюркуаза бросилась к дверям уборной, чтобы спрятаться в ней, но в эту минуту дверь уборной отворилась: на пороге стояла женщина со свечой в руке.
Мы настолько хорошо знаем сэра Вильямса, что, вероятно, не можем усомниться в его храбрости. Тем не менее при виде этой неподвижной тени, при блеске двух ярких точек он страшно смутился и невольно отступил.
Тень в свою очередь приблизилась. Сэр Вильямс отступал, а тень продолжала подходить все ближе и ближе.
— Кто вы? Что это такое? — спросил он с внезапным ужасом, которому никогда не поддавался.
Тень молчала, но чья-то железная рука схватила сэра Вильямса за горло, и в то же время негодяй почувствовал, что к его лбу приставляют что-то холодное. Он понял, что это было дуло пистолета. И почти в то же время женский голос сказал ему: «Мне надо векселя… или вы будете убиты…»
Этот голос заставил его вздрогнуть всем телом.
— Векселя! — повторила тень повелительным голосом, не отнимая пистолета от его лба.
Сэр Вильямс узнал по голосу Баккара и понял, что она не остановится и убьет его, если он не послушается. Он молча подал векселя.
Но Баккара, так как это была она. не выпустила шеи баронета, которую она сдавила ему левой рукой.
— В огонь, — сказала она, — сейчас же бросьте все это в огонь или вы погибли!..
Баронету было трудно дышать, он стоял, прислонившись к стене между дверью будуара и камином, в котором догорала последняя головня.
Сэр Вильямс молча бросил туда векселя, которые мгновенно вспыхнули и осветили гостиную, что дало возможность двум действующим лицам этой сцены несколько минут смотреть друг на друга.
Сэр Вильямс узнал в своей противнице Баккара. Но если сэру Вильямсу было не трудно узнать Баккара, то зато ему было почти невозможно узнать виконта Андреа.
Мнимый англичанин сразу понял, что он может спастись только посредством какой-нибудь хитрости. Сила в этом случае была положительно неприменима.
— А! — прошептал он своим хриплым голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16