— Конечно!..
— В таком случае, — заметил Рокамболь совершенно спокойно, — позвольте мне сделать вам небольшой подарок.
— Делайте…
— Я привез с собой из Америки особенную туземную эссенцию, которая распространяет великолепное благоухание вокруг себя и вместе с тем замечательно возбуждает нервную систему, располагая человека к приятному и веселому состоянию духа, что бывает очень полезно в таком положении, как ваше!..
— Конечно, — заметил Шерубен, — и ваш подарок для меня дорог.
— У меня есть еще один флакон… я вам пришлю его завтра… вы подарите его Баккара как какую-нибудь драгоценность и порекомендуете ей убедиться в том, понюхав этой эссенции… она из одного только женского любопытства понюхает.
— Вероятно, — заметил, улыбаясь, Шерубен.
— В особенности, — продолжал Рокамболь, — не нюхайте сами — иначе вы рискуете разоблачить все наши тайны… смотрите же, исполните в точности все, что я вам сказал.
— Будьте спокойны, но госпожа Маласси?
— Ее не будет дома… так что вы будете наедине с маркизой… Все это уже отлично обдумано и подстроено-
— Так!
— Итак, мой дорогой, — закончил Рокамболь, — отправимся теперь, если вы желаете, в Булонский лес. На обратном пути мы заедем ко мне, и я дам вам этот дорогой флакон.
Молодые люди сошли вниз и, сев на лошадей, отправились, через Елисейские поля, в Булонский лес.
Вечером в этот же день Оскар де Верни отправился в свой клуб… Граф Артов был уже там.
Шерубен раскланялся с ним.
Через две минуты после этого они встретились вместе с ним в курительной комнате.
Шерубен опять поклонился ему.
— Вы имеете что-нибудь сказать мне? — спросил его вежливо, но довольно гордо граф.
— Мне хотелось, граф, напомнить вам о нашем пари.
— Я держу его.
— Мне вот это-то и хотелось знать, потому что, сколько мне кажется, я выиграю его.
— А… — заметил совершенно спокойно граф.
Шерубен подал ему письмо, полученное им в этот день утром, и спросил:
— Вы, вероятно, знаете руку Баккара?
— Даже отлично.
— Так вы теперь узнаете ее.
— Нет… вы ошибаетесь, сударь. Шерубен удивился.
— Как! — проговорил он. — Это не ее рука?
— Нет, — ответил с глубоким убеждением граф.
— Но ведь нельзя же сомневаться, что это письмо от нее?
— Может быть… конечно, она могла, из благоразумия, попросить написать это письмо свою приятельницу или даже просто свою горничную.
Это было так правдоподобно и так походило на женские привычки, что убеждение Шерубена нисколько не поколебалось.
— Очевидно, — сказал он, — что если Баккара не писала сама, то, по крайней мере, заставила писать за себя.
— Может быть, — подтвердил опять граф.
— Итак, вы теперь думаете, что проиграете пари?
— Ну, нет еще…
— Как! — вскрикнул удивленный Шерубен.
— Очень просто… для того, чтобы я это думал, необходимо, чтобы я слышал, как Баккара скажет вам, Шерубену: «Я вас люблю».
— Но можете ли вы как-нибудь спрятаться у нее?
— Очень легко… я подкуплю ее горничную и при посредстве ее спрячусь к ней в уборную… Баккара, по всей вероятности, примет вас в своем будуаре.
— А когда вы услышите это знаменательное слово, то сочтете ли вы пари проигранным с вашей стороны?
— Да.
— В таком случае, — заметил нагло Шерубен, — советую вам написать вашему банкиру.
— Я сделаю еще лучше этого, — ответил граф, смотря на часы, — теперь ровно восемь — , она ждет меня в девять и, конечно, выпроводит ради вас еще до одиннадцати часов… я возвращусь домой, захвачу с собой пятьсот тысяч франков в банковых билетах и возвращусь потихоньку обратно к ней и спрячусь у нее в уборной… Если Баккара, как вы говорите, действительно любит вас, то вы возвратитесь от нее сегодня с пятьюстами тысячами франков.
Шерубен поклонился.
— Точно так же я возьму и свои пистолеты, — продолжал граф с таким хладнокровием, что невольно смутил Шерубена, — потому что если Баккара вас не любит и не она писала записку, которую вы мне сейчас показывали, то ваше пари проиграно, и я воспользуюсь своим правом, чтобы убить вас.
Шерубен невольно вздрогнул при этих словах, но так как он глубоко веровал в свою звезду, то быстро оправился от смущения.
— Вы правы, граф, — пробормотал он и поклонился.
— Прощайте, — ответил ему граф. Они раскланялись и разошлись.
Граф вышел из клуба и спокойно отправился сначала к себе, а потом к Баккара.
Шерубен вошел в игорную залу, проиграл около двух часов в вист и ровно в половине одиннадцатого встал со своего места и направился к выходу из клуба.
В дверях он столкнулся с Рокамболем.
— А! — заметил он. — Вы едете, верно, за пятьюстами тысячами франков.
— Да.
— Не забудьте только духов, которые я вам дал.
— Не беспокойтесь.
— Завтра мне положительно некогда, — добавил Рокамболь, — смотрите же не увлекитесь своим счастием и будьте к назначенному времени у госпожи Маласси.
— Будьте спокойны, я знаю хорошо свою роль и добросовестно сыграю ее.
— В эту минуту ваше письмо уже в руках маркизы… Прощайте, но не забудьте, что малейшая ошибка испортит все дело и через сутки вы будете убиты.
— Знаю, знаю!.. Прощайте.
Рокамболь вошел в клуб, а Шерубен вышел из него. Он отправился пешком до улицы Монсей и пришел туда ровно в одиннадцать часов.
Рука его сжимала склянку с духами, и он уже мысленно считал себя обладателем пятисот тысяч франков.
— Что это, — подумал он, — она пишет, что калитка будет отперта в одиннадцать часов, а на самом деле она заперта… подождем несколько минут.
Прошло около четверти часа, а калитка не отворялась.
— Тем хуже, — — подумал он, — я звоню. И он действительно позвонил.
Калитка отворилась, и он вошел в дом к той, к которой он нес, сам того не зная, яд, данный ему виконтом де Камбольхом.
Ровно за час перед этим Баккара сидела в кабинете с графом Артовым.
Баккара рассказывала графу про Андреа и его мерзкие дела.
— Так вы узнали его вчера? — спросил граф.
— Да, по его взгляду, который он не может изменить… Андреа, — добавила она, — знает или, по крайней мере, должен знать Шерубена, и я уверена, что между ними есть какой-то отвратительный союз.
— Мы это узнаем, — сказал граф, — так как Шерубен умрет, если он только не выскажет нам всей своей тайны.
В эту минуту раздался звонок. Часы били одиннадцать с четвертью.
— Это он, — сказала Баккара и указала рукой на свою уборную.
Граф тихо встал, вошел в уборную и запер, за собой дверь.
Жидовочка спала, не раздеваясь, в этой же самой комнате, на диване. Она спала тем странным сном, во время которого Баккара советовалась с ней, как с каким-нибудь оракулом. Оставшись одна, молодая женщина опустилась на кушетку.
Но скоро дверь ее комнаты отворилась, и в ней показался Шерубен.
При виде ею Баккара пожала плечами.
— Как? — проговорила она. — Вы являетесь сюда без позволенья?
Шерубен невольно вздрогнул, но в эту минуту молодая женщина улыбнулась, и он принял эту улыбку за признак своего будущего торжества.
— Но, — заметил он, — разве я когда-нибудь ослушивался вас?
— Но ведь я сказала вам третьего дня, — возразила Баккара, — что я не хочу видеть вас раньше трех дней.
— Вы очаровательно притворяетесь.
— Я притворяюсь? Шерубен подал ей письмо.
— Что это? — спросила Баккара.
— Это мое оправдание.
Она прочла.
— Да кто же вам это писал?
— Вы…
— Я? Никогда!
— В таком случае вы, вероятно, продиктовали это письмо кому-нибудь, — пробормотал смущенный Шерубен.
Она ничего не ответила, и это-то молчание Шерубен счел за полупризнание и успокоился.
— В таком случае меня обманули и подшутили надо мной, — сказал он, — а так как я здесь…
— То и можете остаться, — докончила она за него и опять улыбнулась.
Шерубен почувствовал тогда, что пятьсот тысяч франков находятся уже в его кармане.
— Положительно, — подумал он, — духи моего друга виконта совершенно не нужны, но раз уже они со мной, то нужно воспользоваться ими.
И при этом он вынул из кармана пузырек с духами.
— Что это? — спросила Баккара, невольно вздрогнув.
— Это смиренный подарок, который я повергаю к вашим ножкам, — ответил Шерубен и подал ей герметически закупоренный флакон.
Баккара взяла его и посмотрела на него на свет. — — Что в нем такое? — спросила она.
— Индийская эссенция, — ответил Шерубен, голос которого невольно дрожал.
— Для чего она?
— Для туалета… она распространяет вокруг себя великолепный запах.
Подозрение невольно промелькнуло в голове Баккара.
— Это какое-нибудь наркотическое средство, — подумала она, и при этом перед ней встала тень сэра Вильямса.
— Нужно посмотреть, — проговорила она и, сделав вид, что хочет открыть флакон и понюхать, неожиданно приостановилась и громко сказала: — Однако я положительно забываю свои дела с вами… погодите, я сейчас же вернусь.
И сказав это, она улыбнулась и вошла в свою уборную.
Там сидел граф Артов, перед которым лежали две пары пистолетов.
— Тсс! — прошептала молодая женщина, указывая на флакон.
Затем она нагнулась к дивану, где спала маленькая жидовочка, и, положив руку на ее голову, сказала:
— Я тебе приказываю видеть.
Ребенок пошевелился, вытянулся, но не открывал своих глаз. Он спал сном ясновидящих.
— Смотри, — повторила Баккара настоятельным тоном, — туда, в ту комнату, — и при этом она указала на стену, за которой сидел Шерубен.
Ребенок сделал испуганный жест.
— Что ты видишь? — спрашивала молодая женщина.
— Человека, который был в беседке, — ответила маленькая жидовочка.
— Это верно, — прошептала Баккара, между тем как граф смотрел с немым изумлением на эту сцену.
Затем Баккара сунула флакон в руки ребенка и спросила:
— Кто мне дал это?
— Он.
— Что в нем находится?
Ребенок крепко сжал его в своей руке и, казалось, сосредоточил на нем все свое внимание.
— О! — прошептала, наконец, с ужасом девочка.
— Говори… я требую этого, — настаивала Баккара.
— Это ликер, который сводит с ума людей.
— Когда его пьют?
— Нет, когда нюхают, — ответила, нисколько не колеблясь, молодая жидовочка.
— Итак, нюхая его, можно потерять рассудок?
— То есть, — ответил ребенок, — от него делаются очень веселым и выдают все свои тайны.
Баккара и граф были поражены.
— Спи! — повторила она, кладя ребенка на диван. Затем она простилась жестом с графом и возвратилась в гостиную.
И в это же время граф отворил потайной шкаф, чтобы слышать все, что будет происходить в будуаре.
Баккара, войдя к Шерубену, села около него и сказала:
— Итак, вы попались в ловушку, дорогой Верни!
И, произнося эти слова, тон ее голоса сделался резок и насмешлив.
Шерубен вздрогнул.
— Да, — продолжала молодая женщина тем же насмешливым тоном, — если только судить по письму, которое вы только что показывали мне.
— Но… — пробормотал было Шерубен.
— Ну-с, продолжайте!..
Замешательство Шерубена увеличивалось все больше и больше. Баккара засмеялась сардонически.
— Неужели вы могли предполагать, — сказала она, — что довольно бросить два или три притворно чарующих взгляда на женщину, чтобы заставить ее мгновенно влюбиться в вас?
— Но ведь, — пробормотал он, — вы все-таки дозволили же мне прийти сюда опять.
— Вы хотите, чтобы я была откровенна? — заметила серьезно Баккара.
— Да, — пробормотал Шерубен, начиная понимать, что над ним насмехаются.
— Господин де Верни, знаете ли вы, почему я не велела моим лакеям выкинуть вас прямо в окно, как бы следовало это сделать с человеком, который осмеливается держать пари о женщине, с дураком и фатом, который, одержав несколько успехов у гризеток, вообразил себе, что у него такой чарующий взгляд, что он сразу обольщает всех?
Обольститель затрепетал.
Баккара уже не смеялась больше, а, наоборот, смотрела на него самым презрительным образом.
Он почувствовал, что его постыдное пари проиграно.
— Я, — продолжала Баккара, — вместо этого подала вам свою руку и сделала это единственно потому, что я предполагала, что вы раскаетесь… Вы не знаете графа Артова, иначе вы бы никогда не осмелились держать это сумасшедшее пари… Так как, — продолжала Баккара, — он бы вас убил как бешеную собаку, без жалости и без угрызений совести, как какого-нибудь негодяя, который бросает грязью в такую женщину, у которой нет ни брата, ни отца, ни мужа, кто бы мог защитить ее!..
У Шерубена кружилась голова.
— Итак! — вскрикнул он. — Вы меня не любите? Громкий смех Баккара был ему ответом на этот вопрос.
И затем она презрительно посмотрела на него.
— Полноте… я… любить вас? Но вы сумасшедший… положительно сумасшедший.
Шерубен сделался чем-то вроде статуи. И тогда-то из уборной отворилась дверь, и в ней показался граф Артов.
При виде его Шерубен громко вскрикнул и попятился к двери будуара.
Но Баккара мгновенно загородила ему дорогу.
— А, а! — проговорила она, — ведь пари все-таки держалось… вы даже более подлы, чем я думала, вы сделали из своей любви ремесло и позволили себе оценить меня в пятьсот тысяч франков!..
У графа в руках был пистолет… он молча подошел к Шерубену, холодно посмотрел на него и сказал ему таким тоном, который ясно показал Шерубену, что его ожидает.
— Милостивый государь, я принес с собой пятьсот тысяч франков, которые я бы заплатил вам. Вы проиграли ваше пари и, конечно, найдете весьма естественным, если я потребую от вас буквального исполнения нашего контракта. Я вас сейчас убью…
За час перед этим элегантный виконт де Камбольх отправился к Дай Натха Ван-Гоп.
Улица, в которой жила мисс Ван-Гоп, была совершенно пустынна, так что когда он остановился у калитки отеля, можно было подумать, что он необитаем.
Лакей, ехавший с виконтом, проворно соскочил с своего места. Виконт позвонил.
Калитка сейчас же отворилась, и Рокамболь спросил по-английски: «Дома барыня?»
Как и при первом свидании, Дай Натха приняла его, лежа на подушках, — ее голые руки и ноги были убраны браслетами, а в волосах красовались большие кораллы.
Мисс Дай Натха Ван-Гоп была внучкою старых набобов и решалась одеваться по-европейски только в самых редких случаях.
Рокамболь заметил, что она была необыкновенно бледна и слаба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16