— Женни!.. — прошептал он, подходя к ней.
Но Тюркуаза изобразила собой полное удивление, гордо поклонилась работнику и спросила:
— Вас зовут Леон Роллан?
Эти слова поразили как громом столяра… он посмотрел на стоявшую перед ним молодую женщину и зашатался.
— Мне передали, — продолжала Тюркуаза совершенно хладнокровно, — что вы желаете меня видеть… Что вам угодно?
Она указала ему на стул около камина, а сама села на кушетку, стоявшую подле камина.
— Сударыня… Женни! — прошептал опять Леон.
— Мне кажется, что вы ошибаетесь…
— О! — вскрикнул он, пораженный сходством, — нет, это просто невозможно!.. Женни!.. Это вы!
— Меня зовут не Женни, а Делакур.
— Боже! — прошептал опять Роллан, — но ведь у вас ее голос, ее взгляд…
— Успокойтесь немного, — сказала Тюркуаза, — и потрудитесь посмотреть на меня попристальнее… Вы, конечно, убедитесь тогда, что вы ошибаетесь.
— Нет! Это вы!..
.Она покачала отрицательно головой.
— Мне кажется, — проговорил Леон, — что я действительно начинаю сходить с ума…
— Позвольте, — перебила его Тюркуаза, — что это за особа — Женни Гарен?
— Дочь одного из моих работников… бедная швея…
— Ну, так потрудитесь же взглянуть вокруг себя… И при этом Тюркуаза жестом указала на роскошь, окружавшую ее, и на богатое платье, надетое на ней. Этот довод имел полную силу.
— Наконец, — продолжала Тюркуаза с полным спокойствием, — вы, вероятно, убедились.
Леон поник головой.
Тюркуаза постепенно довела работника до глубокого отчаяния, а потом созналась ему, что она и Женни — одно и то же лицо, но что она скрылась от него, боясь, что он будет презирать ее, если узнает, что она обманывала его и что она совсем не то, за кого выдавала себя.
Леон вне себя бросился перед ней на колени и стал умолять ее не оставлять его…
Тюркуаза, получившая от сэра Вильямса известного рода инструкции, поклялась ему в любви и предложила ему бежать с ней из Парижа в Америку.
Леон согласился, но в эту минуту он вспомнил о своем ребенке:
— Мой ребенок… жена! — прошептал он.
Этого было вполне достаточно, чтобы Тюркуаза ушла от него в другую комнату и заперла за собой дверь. Леон остался, как пораженный громом. В комнате, куда вошла Тюркуаза, находился сэр Вильямс, видевший через отверстие в стене все, что происходило в зале.
— Ну, крошка, — сказал он, когда к нему вошла Тюркуаза, — садись и пиши поскорее письмо этому ослу.
Тюркуаза молча повиновалась.
Сэр Вильямс поторопился продиктовать ей письмо к Леону Роллану, в котором она извещала его, что одна только глубокая любовь к нему заставляет ее снова писать ему; она предлагала снова бежать с ним и притом взять с собой его ребенка, которому она бралась заменить мать.
«Если вы любите меня, то вы должны сделать это сегодня ночью или завтра утром, и мы тотчас же уедем», — было сказано в письме.
Ливрейный лакей подал это письмо Леону, который все еще стоял в зале.
Роллан прочел его и быстро вышел из комнаты.
Сэр Вильямс видел это и, обернувшись к Тюркуазе, сказал ей, чтобы она ехала завтра с Леоном в том почтовом экипаже, который будет стоять у подъезда…
— На первой же станции, — добавил сэр Вильямс, бывший в костюме сэра Артура, — вы получите от почтаря особенную инструкцию.
— А Фернан? — спросила Тюркуаза.
— Вы напишите ему письмо, — ответил сэр Артур и, усадив молодую женщину за письменный стол, продиктовал ей письмо к Фернану следующего содержания:
«Милый Фернан! Так как вы делаете мне сюрпризы, от которых я не имею возможности из любви к вам отказаться, то я нахожу нужным наказать вас. А так как я воображаю, что вы любите меня, то я и думаю, что Лучшее средство, чтобы наказать вас, будет заключаться в том, чтобы изгнать вас хотя бы на несколько часов. Но так как я не могу сделать этого в вашем же доме, то я и прибегаю к другому средству — т. е. изгоняю себя из Парижа на сорок восемь часов. Куда я еду — это тайна! Вот и наказание для вас. В особенности, Фернан, не вздумайте ревновать.
Женни».
Затем сэр Артур простился с Тюркуазой и спокойно вышел из ее отеля.
Он прошел улицу Виль л'Евэк до площади Больвоам, остановил наемную карету, сел в нее и приказал кучеру везти себя в улицу Лаффит. Он ехал к графу де Шато-Мальи.
Сэр Вильямс много думал и занимался в последнее время маркизой Ван-Гоп. Дай Натха и вообще пятимиллионным делом.
Граф был дома, и один в это время. Он только что вернулся с обеда из Английского клуба.
Грум подал ему карточку.
Граф взглянул на нее, вздрогнул и, приказав принять посетителя, велел больше никого не принимать
Сэр Артур не заставил себя долго ждать.
— О-о! — сказал он, входя, — очень рад, любезнейший граф, что застал вас здесь…
— И я тоже, сударь, — заметил граф. подвигая ему кресло.
Сэр Артур сел.
— Я уезжал, — начал он. — и теперь пришел узнать, как идут наши дела?
Граф глубоко вздохнул.
— Ах, my dear, — сказал он, — я ужасно боюсь, что наше дело проиграно.
— Что? — переспросил сэр Артур.
— Дела мои, или наши, если вы хотите, находятся все в одном и том же положении.
— Гм!
— Роше так же добродетельна, как и несчастна.
— А?!
Барон произнес это односложное восклицание с необыкновенным красноречием.
Оно выражало собой — что граф неловкий Дон-Жуан, не умеющий взяться как следует за это дело.
— Да, — продолжал он, — несмотря на все мои усилия, я еще не завоевал ни одного уголка в ее сердце.
— Славно! — заметил мнимый англичанин, — мне было бы очень приятно выслушать отчет об этих ваших усилиях…
— Это можно.
— Говорите, я вас слушаю, — проговорил сэр Артур и откинулся на спинку кресла.
Граф кашлянул и начал:
— Во-первых, я должен сказать вам, — начал он, — что госпожа Роше оказывает мне такое беспредельное, так сказать, братское доверие, что я начинаю чувствовать угрызения совести.
— Но, сколько мне кажется, — заметил сэр Артур, — это еще не вполне удобное средство получить наследство вашего дяди.
— Затем, — продолжал граф, — я должен сознаться, что наивность этой женщины служит более в ее пользу, чем против нее.
— Это как так?
— Очень просто: госпожа Роше, считая меня своим другом, почти братом, нисколько не боится меня, и ей никогда и в голову не приходит, что я могу любить ее.
— Как! Вы еще не признавались ей в своей любви?!
— Нет!
Баронет выразил сильное неудовольствие.
— Граф, — заметил он довольно резко. — вы настолько дурно исполняете свои обязательства, что я не вижу причины и мне исполнять свои.
Эти слова произвели на молодою графа совсем другое действие, чем этого ожидал сэр Вильямс. Он вдруг приподнялся со стула, и, взглянув прямо на своего собеседника, гордо сказал:
— Милостивый государь, мне кажется, что Бог мне простил бы, если бы я нарушил свою клятву и не исполнил того отвратительного обязательства, которое я принял на себя так необдуманно.
Сэр Артур до крови закусил губу.
— Нечего вмешивать бога, — пробормотал он, принужденно засмеявшись.
— Ошибаетесь.
— Но вы шутите?
— Нисколько, — ответил граф и презрительно посмотрел на своего собеседника.
— Вот что, — добавил он твердо, — обдумав все, я не желаю добывать себе состояние моего дяди ценою женщины.
— Право! — пробормотал сэр Артур, едва скрывая свое бешенство. — Можно подумать, что вы действительно любите госпожу Роше…
— По крайней мере, настолько, что уважаю ее. Сэр Артур привскочил на своем месте.
— Сколько мне кажется, — заметил он с досадой, — вы предлагаете мне уничтожение наших обязательств?
— Очень может быть.
— А я подтверждаю противное, вы дали мне слово, и я вам дал тоже свое.
— Милостивый государь, — сказал твердо граф де Шато-Мальи, — я возвращаю вам ваше слово. По-моему, моя совесть говорит мне, что презрение людей лучше угрызений совести и воспоминаний о подлости.
Сэр Артур понял, что проиграл. Он увидел, что одно из орудий его мрачной мести вдруг сломалось, и Эрмина уходила от него.
— Граф! — воскликнул он, чуть не задыхаясь от бешенства. — Если завтра днем мы где-нибудь встретимся и я подойду к вам со словами: вы не дворянин и вы нарушили вашу клятву… Что вы тогда скажете?
— Я промолчу, — возразил ему спокойно граф, — но в душе подумаю: «Не дворяне те, которые добывают себе состояние ценою подлости».
— Ну, а если я потребую у вас удовлетворения.
— Я, конечно, буду драться, — ответил граф твердо.
— Заметьте, граф, что если герцог женится на госпоже Маласси. то вы разорены навсегда.
— Я сумею перенести это несчастье. — ответил граф и добавил, указывая на дверь: — Довольно, милостивый государь, я хочу уважать госпожу Роше и надеюсь, что мы встретимся с вами только с оружием в руках.
Слова эти были произнесены таким холодным тоном, что сэру Артуру оставалось только взять шляпу и выйти.
— Мы увидимся, граф, — проговорил он.
— Когда вам будет угодно, — ответил граф.
Когда сэр Артур вышел, то граф де Шато-Мальи вздохнул гораздо свободнее.
— Я чувствую, — прошептал он, — что я становлюсь опять честным человеком.
После этого он взял перо и написал следующее письмо:
«Милостивая государыня!
Я вас буду просить назначить мне завтра свидание у себя дома, а не у меня, как это предполагалось раньше».
Это письмо было отослано Эрмине Роше.
— Черт возьми! — прошептал сэр Вильямс, уходя от графа, — неужели судьба помешает мне накануне самой победы… Нет! Я должен отомстить.
Вернемся теперь опять в Леону Роллану.
Выбежав от Тюркуазы, он как сумасшедший побежал домой… он не мог дать себе отчета, что происходило с ним… он был в каком-то опьянении…
Тюркуаза так и вертелась перед глазами бедного работника и своим чарующим видом лишала его всякой способности мышления.
Его уже ждали с нетерпением.
Леон сел нарочно около своего ребенка и старался всеми силами заглушить то ужасное видение, которое преследовало его… но все было напрасно… Тюркуаза так и мелькала перед его глазами.
Ночью он наконец не выдержал и хотел привести в исполнение требование Тюркуазы относительно своего ребенка…
Но Вишня внезапно проснулась и вскрикнула…
Этого крика, вырвавшегося из сердца матери, было вполне довольно, чтобы Леон на минуту пришел в себя… он положил ребенка в люльку и, сказав с отчаянием: «Я негодяй… прощай… прости меня!» — выбежал из комнаты.
Утром Вишня нашла в мастерской письмо Тюркуазы… она прочла его, поняла, зачем Леон хотел взять с собой ребенка, и упала без чувств.
Но в это время само провидение заступилось за несчастную мать и послало ей утешительницу и покровительницу в лице Баккара.
Баккара прочла это письмо и, поцеловав Вишню, сказала решительным тоном:
— Тюркуаза умрет от моей собственной руки!..
Она встала, как амазонка, приготовляющаяся к битве.
Теперь, прежде чем продолжать дальше, мы вернемся к сэру Артуру, когда он вышел от графа де Шато-Мальи.
Выйдя от графа, сэр Вильямс сел в карету и велел кучеру везти себя к своему другу виконту де Камбольху.
Ученик, по всей вероятности, ждал своего учителя и был дома.
— Черт возьми, дядя, — проговорил он при виде сэра Артура, — вы очень аккуратны.
— О, yes! — ответил англичанин, затворяя собственноручно за собой двери… — Ты видел Шерубена?
— Да.
— Ну, что?
— Она выслушала его признание.
— Ну?
— Ну, и ничего.
И Рокамболь рассказал подробно сцену, случившуюся накануне у Маласси.
— Вы видите, — добавил он, глубоко вздохнув, — мы ни на шаг не подвинулись вперед.
— Ты находишь?
— Да.
— Ты ошибаешься, пустейший человек. Рокамболь привскочил на своем месте.
— Друг мой, — проговорил сэр Вильямс, разваливаясь в своем кресле, — ты положительно обманываешь все мои лучшие надежды и ожидания.
— В чем это, дядя?
— Да хоть бы в том, что ты глуп.
— Очень вам благодарен за ваш комплимент.
— Мне сегодня некогда упрекать тебя, мой милый друг, а потому перейдем прямо к делу. В какой день Дай Натха приняла яд?
— Третьего дня.
— Так, он действует только на седьмой день, следовательно, у нас еще целых пять дней?
— Но, дядюшка, — проговорил Рокамболь, — Шерубен в две недели не мог ничего сделать с маркизой, что же он сделает в эти пять дней.
Сэр Вильямс только пожал плечами.
— Странно, — сказал он, — ты до сих пор смотришь на всех женщин, как будто все это одни лоретки.
— Я согласен, дядя, что я еще глуп, а вы — гениальный человек.
— Перейдем к другому, — перебил его сэр Вильямс.
— Позвольте, — возразил Рокамболь, — я хочу поговорить еще с вами о Шерубене.
— Что такое?
— Он видел Баккара.
— Когда?
— Вчера вечером… ее, кажется, невозможно склонить.
— Тем лучше! Она мне мешает.
Тогда Рокамболь рассказал про свидание Баккара с Шерубеном.
Сэр Вильямс слушал серьезно и задумчиво.
— Да, — прошептал он наконец, — мне бы очень хотелось узнать, что у нее на сердце.
— Шерубен будет это знать.
— Сомневаюсь.
— Это все, дядя.
Неутомимый гений зла приподнял голову.
— Нет, мне надо поговорить с тобой еще о Фернане и Леоне.
— Что мы сделаем, если Леон возьмет ребенка? — спросил Рокамболь.
Адская улыбка осветила на мгновение лицо сэра Вильямса.
— Я давно уже сердит на Вишню, — проговорил он, — и с удовольствием отдам ребенка в воспитательный дом.
— А отца?
— Это будет другое дело… я ведь тебе говорил уже давно, что мечтаю о небольшой трагикомедии между Леоном и Фернаном, Леон силен как черт, дать ему в руки нож — и он будет готов зарезать быка… Мне понравилась1 бы встреча между ними у Тюркуазы.
— Недурно!..
— Ночью, без огня, они оба, ослепленные ревностью, встретились бы в комнате женщины, которую оба любят до безумия… но, — вдруг резко прервал себя сэр Артур, — дело еще не в этом.
— Так в чем же?
— Тюркуаза поедет завтра утром.
— Да.
— Разве только Леон не явится к ней… тогда мы подстроим другую комбинацию.
— Куда же она едет?
— Сейчас узнаешь… ты будешь ее почтарем.
— Я?
— Ну конечно.
— Но Леон узнает меня.
— Нет… я тебе помогу переодеться и замаскировать хорошенько себя.
— Хорошо… куда я повезу голубков?
— Сейчас узнаешь, — ответил ему сэр Вильямс и принялся развивать перед ним план своих действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16