Делал ли это Эйрик намеренно, чтобы показать свою власть над ней? Идит подозрительно прищурилась и бросила на него взгляд исподтишка. Он самодовольно улыбнулся ей с высоты своего роста. Мерзавец!Может, дать ему затрещину, как она обычно поступала с нерадивыми слугами? Ох, с каким удовольствием она сделала бы это, чтобы не позволял себе таких вольностей при посторонних, но не здесь, решила она. Он скорее всего ответит ей тем же. Или поцелует.О Господи.Потом. Потом она доберется до него.Люди Эйрика и деревенские жители стали зачерпывать себе еду из котла и больше не обращали на них внимания.— Отпусти меня, ублюдок, — прошипела она, высвобождаясь из его хватки.Он с грустью засмеялся.— Сейчас ты поедешь со мной домой, жена, — произнес он ласковым голосом и протянул ей руку. — Я предпочитаю обедать в своем собственном зале.— Ты командуешь мною… опять? — сухо поинтересовалась она, всеми силами стараясь не обращать внимания на соблазнительно протянутую ей руку.— А если и так?Его губы скривились в снисходительной улыбке, и Идит почувствовала, что разрывается между желанием отбросить его руку прочь либо схватить и поцеловать ее.«О Господи».— Тогда мой ответ — нет, — заявила она, с вызовом вскинув подбородок.— Жена должна повиноваться своему мужу, — процедил он холодным голосом, больше не улыбаясь. Его рука была все еще протянута к ней.— Кто это сказал?— Святая церковь, к примеру.— Которая состоит из мужчин, — усмехнулась Идит.— Почему ты сопротивляешься тому, что естественно для женщины?— Женская подчиненность мужчине не соответствует моему представлению о естественности.— Сейчас я лишь попросил тебя поехать со мной домой, — сказал он, устало покачав головой.— Нет, ты сделал не это. Ты приказал мне.— И мы так будем постоянно устраивать соревнование самолюбий и воли?— Это от тебя зависит.Эйрик с минуту внимательно смотрел на нее, задумчиво потирая верхнюю губу.— Так ты поедешь со мной домой? — спросил он наконец примирительным тоном.— Конечно, — весело ответила Идит и переплела его пальцы со своими.Она скорей догадалась, чем услышала, как он пробормотал себе под нос:— Милостивый Боже, избавь меня от упрямства этой женщины.
Вечером после обеда Эйрик отправился со своими людьми купаться на пруд, а для Идит принесли лохань в ее комнату. Она как раз заканчивала мытье, когда он вернулся. Пискнув от смущения, она глубже погрузилась в мыльную воду.После возвращения Эйрик почти не говорил с женой, разве что обменялся незначительными фразами за вечерней трапезой. Но теперь ему было что сказать ей, и она явно не могла одобрить те действия, которые он намеревался предпринять по отношению к ней.— Идите сюда, — приказал он двум слугам-мужчинам, которые шли позади него.Идит возмущенно воскликнула:— Убери этих мужчин отсюда! И сам убирайся тоже, безмозглый идиот. Неужели я не могу спокойно искупаться?Эйрик оставил без внимания эти визгливые протесты и стал складывать всю одежду Идит в протянутые руки слуг — ее верхние одежды, нижние рубахи, белье, плащи — все, что только мог найти. Затем вручил им все из своего облачения и все простыни. Велев им сложить весь ворох в соседней комнате, он запер дверь и положил ключ в мешок, висевший на поясе.— Ты совсем потерял свой чертов разум? — закричала Идит, когда они остались одни.— Нет, — ответил Эйрик, придвигая низкий табурет к лохани. Положив подбородок на руки, а локти на колени, он уставился на жену, изо всех сил стараясь не замечать влажные локоны Идит, каскадом свисавшие через край лохани, и полукружья ее грудей, едва скрытые грязной водой. Наконец он объяснил: — Я просто хочу иметь уверенность, что ты не выберешься из этой комнаты, пока мы не придем к какому-нибудь соглашению, даже если на это уйдет неделя. Или больше.— Неделя!Идит нахмурилась, недоверчиво глядя на него. Он увидел, как недолгое замешательство перерастает в обиду, затем в ярость. И в этот миг Эйрик понял, что новые, замечательные отношения, о которых он мечтал, оказались уничтожены в зародыше.— Не делай этого, Эйрик, — тихо взмолилась она, закрывая глаза, словно от внезапного приступа боли. — Я никогда не смогу простить тебе этого, а мне ужасно хочется… гармонии.— Я должен, Идит. Ты вынуждаешь меня к этому, — заявил он, стараясь, чтобы она поняла. — С самого первого дня ты постоянно бросаешь мне вызов, как наедине, так и на глазах у моих людей. Твой маскарад стал одним из примеров этого. И то, что ты сегодня не подчинилась моему приказу, да к тому же принимала за меня решения, является лишь частью тех твоих поступков, которые я более не намерен терпеть.Была еще одна причина, которую он не мог открыть Идит. Один из батраков подслушал, как этим утром Стивен из Грейвли хвастался о своем намерении похитить леди из Равеншира и держать ее заложницей в обмен на сына. Даже теперь кровь у Эйрика кипела, а кулаки невольно сжимались при мысли о тех неслыханных злодеяниях, которые Грейвли готовит для Идит, когда она попадет в его западню.Эйрик не мог допустить, чтобы Стивен протянул свои нечестивые лапы к Идит, и в то же время знал, что упрямая жена никогда не согласится по доброй воле сидеть в стенах замка. Когда речь идет о ее собственной безопасности, она ведет себя слишком беспечно. Да, она пообещает соблюдать осторожность, но лишь только появится на свет где-нибудь ягненок, или начнут роиться пчелы, или она прослышит про то, что в Йорке можно выгодно продать какую-нибудь ерунду, она не задумываясь покинет надежные стены Равеншира, забыв про опасность.— Ты слишком преувеличиваешь мое своеволие, — возразила она, прервав его размышления. Она продолжала лежать в остывшей воде, а ему хотелось объяснить ей, что своеволие входит в число ее прелестей. Ему хотелось вытащить ее из воды, обнять и продолжить то, чем они занимались в этот день на берегу ручья.Но он не мог. Не теперь.— Своеволие! Ты недооцениваешь свой норов, миледи. Если уж я должен остаться в Равеншире, мне нужно, чтобы меня уважали мои воины и остальные подданные.— Но…Эйрик протянул вперед руку, останавливая ее дальнейшие слова:— В замке может быть только один господин. И им являюсь я, миледи.Она устало посмотрела на него:— Итак, я должна понести наказание за свое упрямство. Вот что значит эта тюрьма? — Она обвела рукой запертую комнату.— Она будет тюрьмой лишь в том случае, если ты сама этого захочешь.Она скептически подняла брови.— Но что именно ты хочешь просить от меня?— Подробности мы можем обсудить позже, — сказал он, протягивая ей полотенце. — Ты уже посинела от холода.Она швырнула полотенце на пол.— Говори сейчас. — Ее глаза блестели от ярости, она тяжело дышала, приоткрыв губы. Восхитительные губы.Может, просто рассказать ей про Стивена и свои опасения за нее? Нет, решил он, это слишком опасно, слишком рискованно, пока у него не появится больше времени, чтобы обеспечить ее послушание. Он должен защитить ее любой ценой. Набравшись духу, он продолжал:— Я буду принимать все решения, касающиеся Равеншира, — его защиты, ферм и полей, батраков и рабов. И тебе нет необходимости покидать стены крепости. Если ты захочешь мне что-то предложить по управлению хозяйством, я выслушаю тебя, разумеется, но окончательное решение останется за мной, как это и должно быть.— А в твое отсутствие?— Идит, ты слишком ревностно относишься к этому.— А в твое отсутствие? — прозвучал ее ледяной голос.Разговор проходил вовсе не так, как задумал его Эйрик. О, он не сомневался, что Идит станет протестовать против его условий, однако не ожидал, что будет ощущать себя таким виноватым.— В мое отсутствие ты будешь советоваться с Вилфридом.— Советоваться или подчиняться?Эйрик почувствовал, что краснеет, и промолчал.— А мои пчелы? Ты и их у меня отбираешь?— Идит, я ничего у тебя не отбираю. Ты должна радоваться, что я снимаю с твоих плеч этот тяжелый груз. — Даже ему стало понятно, насколько неубедительно звучат его слова, хотя он и подбирал их как можно тщательней. — У тебя появится время, чтобы…— Я задала тебе вопрос, супруг. Пожалуйста, окажи любезность и дай ответ, — фыркнула она. — Что будет с моими пчелами?— Ты можешь продолжать разводить своих пчел, гнать мед, варить медовуху и делать свечи, но только я не хочу, чтобы ты ездила в Йорк и улаживала там свои дела. Это слишком опасно. И неприлично.— Ты ублюдок!Окончательно разъярившись, она встала в лохани на ноги, расплескивая воду и не обращая внимания на свою наготу. На короткий миг кровь у Эйрика забурлила от прекрасной ее наготы, а сердце гулко заколотилось в грудной клетке.А она схватила маленькое полотенце, прикрылась им спереди и произнесла спокойным, ледяным голосом:— Убирайся. Убирайся из этой комнаты, пока я не прикончила тебя голыми руками. Можешь запирать меня здесь до конца жизни. Я никогда не соглашусь на твои условия. Никогда.Слезы наполнили ее лучистые глаза, она усиленно заморгала, чтобы не расплакаться при нем. Эйрик почувствовал себя так, словно получил удар в живот.— Будь моя воля, я бы никогда не пошла на брак. При нашей первой встрече я говорила тебе, что женщины теряют независимость, когда выходят замуж. Я-то думала, что ты не такой, как все, будь ты проклят. — Потом с грустью добавила: — Я думала, что ты другой.Он протянул к ней руку. Она оттолкнула ее.— Идит, прошу тебя, верь мне. Возможно, это продлится недолго, а потом…— Почему я должна тебе верить? — пронзительно закричала она. — И почему все это ненадолго? Ты хочешь сказать, что я стану послушной, как девицы с коровьими глазами? И буду кланяться тебе, когда ты будешь входить сюда? Повторять каждое мудрое слово, которое ты обронишь со своих уст?Эйрик скрипнул зубами, не чувствуя больше в себе желания пойти на мировую.— Давай ложиться, Идит. День был долгим. Мы можем обсудить все остальное утром, когда ты немного успокоишься.— Силы небесные! Да у тебя, должно быть, каша вместо мозгов, если ты думаешь, что я лягу вместе с тобой в эту ночь… — Она неожиданно запнулась, и лицо ее вспыхнуло. — Или раскину для тебя ляжки, ты, жалкий негодяй.— Мы будем спать вместе, жена, — заверил ее Эйрик, надвигаясь на нее, а она пятилась, все еще прижимая к телу смешной маленький кусок ткани, который не закрывал ни ее длинных ног, ни многого другого. Внезапно ему захотелось, чтобы эти ноги обхватили его за талию, а этот рот издавал стоны под его поцелуями. — Да, мы будем спать вместе. Более того, ты наденешь тот наряд, который я тебе оставлю.— Наряд? Какой наряд? — Она осмотрела комнату и ничего не увидела, если не считать сетки для пчел, висевшей на деревянном гвозде. Когда ее осенило, она с ужасом пробормотала: — Не хочешь ли ты сказать…— Да, хочу. — Он взял одной рукой прозрачную ткань, другой ножницы и кое-как вырезал в ней отверстие для головы. Затем вручил ей. — Или ты наденешь сама, или это сделаю я.Идит бросила на мужа испепеляющий взгляд, которого он, впрочем, не заметил, отвернувшись от нее. Ее глаза метались по комнате, пытаясь найти какое-нибудь убежище. Или оружие. Но не находили ни того, ни другого.После некоторых колебаний она надела тонкую ткань, которая была еще хуже, чем нагота. Сетка покрывала ее от шеи до щиколоток и запястий, однако ее прозрачность заставляла Идит ощущать себя более голой, чем прежде.Эйрик ухитрился зажечь по крайней мере три дюжины ее дорогих восковых свечей. Скорбно скривив губы, Идит подсчитала в уме, во сколько это обойдется, и решила стребовать с него эти деньги в ближайшие же дни. Ха! Видимо, он считал их теперь своей собственностью. «Совсем как я». Она прикусила нижнюю губу, чтобы остановить слезы, навернувшиеся на глаза при этой неприятной мысли.Положив на стол трут, Эйрик обернулся, и рот у него открылся. Он взглянул на нее с нескрываемым восхищением, его глаза шарили сверху донизу по соблазнительному наряду.К удовлетворению Идит, теперь Эйрик не казался таким холодным и сердитым. Его губы растянула невеселая улыбка.— Я давно мечтал, чтобы ты это надела, даже еще до того, как узнал про твою красоту.— Сбылась твоя мечта, безмозглый идиот, только ни о чем другом больше не мечтай, не получишь.— Ты так думаешь? — с вызовом спросил он, подходя ближе.— Я не хочу тебя, Эйрик.— Ты хотела меня сегодня… страстно, — напомнил он ей.К собственной досаде, Идит почувствовала, как краска залила ее лицо.— Тогда я была опьянена похотью. Теперь, когда я знаю, каков ты на самом деле, этого больше не повторится.— А я говорю, повторится.— Итак, насилие и тюрьма станут моим наказанием.— Я никогда в жизни не принуждал женщину силой и не намерен делать это сейчас, — зарычал он, сжимая кулаки. — Однако, святые мощи, ты искушаешь меня на насилие своим язвительным языком.— Совсем недавно ты ничего не имел против моего языка.Эйрик удивленно покачал головой на ее меткий ответ:— Да, но тогда твой язык выполнял и более приятные обязанности. Вообще-то, сегодня вечером я собирался научить тебя новому упражнению для языка. — И он начал рассказывать ей невероятно ужасную вещь, которую мужчины и женщины могли делать друг другу при помощи языков.— Ох… ох… ты действительно испорченный. Когда ты был в последний раз на исповеди? Уж не сомневаюсь, что священники заламывают руки от радости, когда ты появляешься на исповеди. Не сомневаюсь, что потом тебе приходится несколько недель нести тяжкие наказания.— Всегда, — ответил он, нимало не смущенный.Идит уставилась на него, лишившись дара речи, изо всех сил стараясь не думать про те скандальные грехи, в которых он исповедовался.Эйрик провел руками по волосам, стараясь подыскать к ней какой-нибудь подход. Наконец он кротко поглядел на нее.— Идит, мне хочется заниматься с тобой любовью. Очень хочется. Ты позволишь мне? — спросил он тихим голосом.— Нет. — «Дорогая блаженная Матерь, удержи меня от искушения. Дорогая Блаженная Матерь, удержи меня от искушения. Дорогая…»— Прошу тебя.Идит прикусила нижнюю губу и вонзила ногти в мякоть ладоней, отчаянно стараясь не вспоминать, что делал этот нечестивец с ней совсем недавно.Эйрик шагнул ближе, и она едва не застонала от сладкой жажды, которую испытала при виде его приоткрывшихся губ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49