https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_vanny/
Когда-нибудь мои дети унаследуют мое дело.
Спустя неделю после своего возвращения Кэтлин приказала вынести из их с Ридом спальни всю мебель и сложить ее на чердаке. Спальню Рид обставил в соответствии со своим вкусом еще до их женитьбы. По мнению Кэтлин, ее впечатляющее убранство в восточном стиле с преобладанием черных и красных тонов прекрасно гармонировало с натурой Рида. Но теперь для нее стало своеобразной пыткой входить в эту комнату, в которой словно поселился дух Рида. Каждый раз, открывая дверь спальни, Кэтлин ожидала увидеть в ней Рида — стоящего у двойных дверей, ведущих на веранду, и смотрящего на плантацию или растянувшегося на их широкой кровати, такого неотразимо привлекательного. Казалось, в воздухе еще сохранился аромат его одеколона и сигар. Его личные вещи по-прежнему лежали повсюду на столах и комодах, его одежда висела в шкафах и лежала на полках.
По ночам эта спальня, словно впитавшая в себя сущность Рида, давила своей пустотой на Кэтлин, одиноко лежавшую на огромной кровати. Воспоминания не давали ей уснуть. Она без конца вызывала в памяти каждый разговор, каждый вздох, каждый поцелуй и стон любовного экстаза, который слышали эти стены.
Кэтлин поняла, что если ей не удастся изгнать отсюда дух Рида, то в скором времени она лишится рассудка. Тогда-то она и приказала отнести вещи Рида на чердак и заново отделать спальню.
После переделки комната приобрела совершение иной вид, чего, собственно, и добивалась Кэтлин. Стены были выкрашены в густые золотистые цвета поздней осени, пол закрывал коричневато-золотистый восточный ковер, а покрывало на кровати и занавески на окнах были веселого желтого цвета. Глаз радовала теплая патина вишневого дерева, из которого была сделана новая, не слишком широкая кровать; по бокам от кровати стояли две вишневого же дерев тумбочки. Подобранные им в тон гардероб и маленький шкафчик были теперь заполнены лишь одеждою Кэтлин. У одной стены стоял ее туалетный стол с зеркалом, у другой — маленький круглый стол и два изящных кресла с обивкой лимонного цвета. Одним словом, теперь все в спальне отражало вкус Кэтлин и только ее. Наконец-то она могла спать спокойно, хотя по-прежнему бывали случаи, когда, проснувшись среди ночи, она готова была поклясться, что слышала голос Рида или ощущала его прикосновение. Временами ей казалось, что она чувствует запах его одеколона, или сигары, или резкий мужской запах его тела.
Личный кабинет Рида был еще одной комнатой в доме, входить в которую было для Кэтлин сущим мучением. Вся его обстановка: удобная кожаная мебель, огромный письменный стол и сувениры — память о его путешествиях, висевшие на стенах и лежавшие на столах, и его портрет в полный рост над камином, — все в нем напоминало Кэтлин о Риде.
Здесь Кэтлин почему-то ничего менять не стала. Она не хотела делать из кабинета что-то вроде храма в память о Риде, но и не могла решиться убрать оттуда его вещи. Она перенесла в маленький кабинет поза; главной лестницы те книги и записи, которые были ей нужны, и заперла дверь кабинета Рида.
Она взяла оттуда единственную принадлежащую ему вещь — миниатюрную модель «Кэт-Энн» — подарок мужу ко дню рождения. Это была точная копия корабля, которым они оба так дорожили. Хотя Кэтлин и понимала, что действует неразумно и лишь продлевает свою агонию, она все же поставила модель на маленький столик у себя в спальне. Ей доставляло непонятное облегчение видеть ее там, иметь возможность, вытянув ночью руку, в любой момент прикоснуться к ней. Сколько ни повторяла она себе, что это глупо, но не могла избавиться от ощущения, что, прикасаясь к кораблику, она прикасается к Риду.
С течением времени гнев Кэтлин, все еще не утихший, перенесся на англичан, по вине которых, как она считала, погиб Рид. Если бы он не испытал потребности сражаться с англичанами, он не подверг бы свою жизнь опасности. Изо дня в день Кэтлин проклинала англичан. Что еще отнимут они у нее? Ее имение в Ирландии принадлежало теперь этой пародии на пэра сэру Лоуренсу Эллерби. Англичане были виноваты в гибели ее мужа. Чем больше она об этом думала, тем ярче разгорался огонь ее гнева. Гнев этот разъедал ее изнутри. Яростное желание отомстить зрело в ней, питаясь ее гневом, хотя она этого и не сознавала. Горечь сделала ее злой на язык, у нее пропал аппетит, и скулы заметно выступали на похудевшем лице.
В отчаянии Кэтлин старалась с головой уйти в дела плантации и судоходной компании. Переделав всю мыслимую работу на плантации, она ехала в Эмералд-Хилл и там принималась за дело. Печальные мудрые глаза Кейт следили за внучкой с сочувствием и пониманием. Умудренная опытом прожитых лет, бабушка знала, что Кэтлин ищет успокоения своим собственным способом и что для этого ей нужно время. Она молилась, чтобы внучка не подорвала свое здоровье.
Именно в этот период, когда Кэтлин была полна какой-то болезненной энергии и отвращения ко всему окружающему, она и привела в Эмералд-Хилл черного жеребца Рида — Титана.
— У меня нет времени ухаживать за ним как положено, — объяснила она Кейт. — Мне больно видеть, как большую часть времени он простаивает в стойле, поскольку никто, кроме меня и Рида, не может на нем ездить. Этот негодник никому не позволяет сесть на себя. Ты наверное сочтешь меня за сумасшедшую, но мне кроме того кажется, что он тоскует по Риду так же, как и я. Он всегда такой печальный и будто ожидает возвращения хозяина. " не в силах этого видеть.
Кейт пожала плечами.
— Животные чувствуют гораздо тоньше, чем это могут представить себе люди. В этом нет ничего странного.
Редкая в эти дни улыбка тронула губы Кэтлин.
— Я подумала, что его несколько взбодрит общество нескольких кобыл.
— Отправим его в табун? — спросила Кейт. Когда-то давно она продала Титана Риду. Жеребец был из ее племенного стада и потому самых чистых кровей. — Да, — кивнула она, — это блестящая идея, — и усмехнулась, блеснув глазами. — Это и вправду поднимет ему… гм… настроение.
— Ты хитрый гном, замаскировавшийся под бабушку, — засмеялась Кэтлин. — И как только женщина с таким возмутительным чувством юмора может быть одним из видных членов саваннского общества?
Кейт добродушно улыбнулась, довольная тем, что заставила внучку рассмеяться, что в эти дни случалось крайне редко.
Всем бросилось в глаза, что за осень Кэтлин не посетила ни одного приема, ни одной вечеринки. Конечно, для недавно овдовевшей молодой женщины было бы неприличным предаваться светским увеселениям, да и сама Кэтлин не была в этом заинтересована. Она отказывалась даже от тех приглашений, которые могла бы принять со спокойной совестью: на церковный праздник, на собрание швейного кружка. Утром по воскресеньям она привозила детей в церковь в Саванне, а после службы возвращалась в Чимеру. Друзья часто приглашали ее на воскресные обеды, но она лишь изредка соглашалась зайти к Барбаре или Сьюзен, а остальные приглашения вежливо отклоняла. Единственным исключением стал праздник, устроенный ею по случаю дня рождения Андреа, которой исполнилось четыре года.
Все считали, что «молодая вдова Тейлор» необычайно тяжело переносит свою утрату. Все привыкли к ее светлой улыбке, звонкому смеху, неиссякаемому жизнелюбию. В худой, отрешенного вида женщине в черном с трудом можно было узнать прежнюю веселую, полную жизни девушку. Казалось, все силы ушли из нее после смерти Рида, сверкающие изумрудные глаза погасли. Если раньше она первой нарушала всякие условности, то теперь с каким-то удовлетворением ушла в свое вдовство. Подчас она бывала чересчур резка со своими друзьями, движимыми лишь самыми добрыми побуждениями, но те никогда не обижались. Они понимали ее глубокое горе, поскольку знали, как сильно Кэтлин с Ридом любили друг друга.
В то же время кое-кто из прежних воздыхателей Кэтлин надеялся, что очаровательная вдова быстро оправится и после окончания траура снова одарит их своей улыбкой, а какой-нибудь счастливчик, возможно, добьется и ее руки. Пока же они качали головами и говорили: «Какая жалость! Вся эта красота и молодость увядают под вдовьим покрывалом, выплакиваются в слезах».
Они были бы поражены, доведись им увидеть прекрасную вдову Тейлор в день рождения ее обожаемого супруга. С утра она закрылась в кабинете Рида, отказываясь выйти или впустить кого бы то ни было. Спустя некоторое время Делла обнаружила, что поднос с ленчем стоит нетронутым у двери.
Во второй половине дня Изабел и Мэри забеспокоились. Из кабинета уже долгое время не доносилось ни звука. Кэтлин не отвечала на их стук и просьбы выйти. Наконец, не зная, что еще предпринять, Мэри послала за Кейт.
Не прошло и двух минут после появления Кейт в Чимере, как из-за двери кабинета раздались странные звуки. Женщины в недоумении застыли в холле около двери в кабинет, откуда неслось громкое фальшивое пение, перемежаемое взрывами громкого хохота.
Пораженные, женщины в молчании уставились друг на друга. Затем по лицу Кейт расползлась широкая улыбка.
— Во имя всех святых! Она же напилась в стельку, — прищелкнув языком, объявила Кейт.
— Она что? — задохнулась Мэри. Кейт кивнула.
— Напилась, и если я не ошибаюсь, лучшим виски Рида.
Изабел прислонилась к стене, почувствовав мгновенную слабость от облегчения.
— Слава тебе, Господи! Я боялась, что она что-нибудь с собой сделает.
— Могу спорить, что завтра она будет чувствовать себя хуже некуда, — резонно заметила Кейт.
Скрючившись в любимом кресле Рида, Кэтлин отхлебывала из бутылки. Исчерпав свой репертуар ирландских баллад, она перешла на разухабистые частушки и похабные песенки портовых кабаков, которым выучилась от своей команды.
Мэри поморщилась в смущении, но Кейт и Изабел подошли к ситуации с юмором. Они сочувствовали Кэтлин, понимая, как тяжело ей именно в этот день, и зная, что наутро она будет сожалеть о содеянном. Однако ситуация перестала казаться забавной, когда вслед за пьяным смехом и пением из-за двери донеслись безудержные рыдания. Звяканье стекла сказало им, что Кэтлин ищет новую бутылку зелья забвения.
— Пытается утопить горе в вине, бедняжка, — печально пробормотала Кейт.
— Похоже, это ей не удается, — вздохнула Мэри.
— Вино — плохой помощник, — признала Кейт.
Кэтлин и в самом деле отвратительно чувствовала себя на следующее утро. Короткий миг забытья прошел, кончилось обезболивающее действие спиртного. Голова, в которой словно стучали тысячи молоточков, раскалывалась от боли. Звонкие голоса детей воспринимались ею как целый оркестр волынок, бьющий по нервам, а от солнечных лучей она, как ей показалось, едва не ослепла. Во рту был привкус помойки, и живот начинал бунтовать от запаха любой пищи.
— Во всем хороша мера, — заявила Мэри, утешая Кэтлин. Следуя совету Кейт, она протянула ей маленький стаканчик виски.
Кэтлин передернуло.
— По-моему, я вчера с этим перебрала.
— Кейт клянется, что это тебе поможет. Она говорит, что твой дедушка Шон лечился этим от похмелья. Этим и еще свежим воздухом.
Это была первая попытка Кэтлин найти спасительное забытье в спиртном. Больше она его в таком количестве не употребляла, но стала выпивать стаканчик бренди для успокоения нервов перед сном. А вскоре стаканчик превратился в два. Гораздо больше вина пила она теперь и за обедом, а во второй полоне дня не ограничивалась, как раньше, одним мятным джулепом, а незаметно пропускала и два, и три. „
Спиртное в какой-то мере снимало душевную боль, ставшую ее постоянной спутницей, и Кэтлин уже не могла без него обходиться. Аппетит у нее ухудшился, но она и не замечала того, что теперь больше пила, чем ела. Зато это бросилось в глаза ее близким, и все они очень встревожились. Конечно, они никому не рассказывали о том, сколько пьет «молодая вдова Тейлор». Ни к чему было давать всей Саванне повод для сплетен.
Наступил День благодарения. По традиции, семья отпраздновала его, хотя благодарить в этом году им, по их мнению, было некого и не за что. Впрочем, если бы Кэтлин подумала как следует, она бы пришла к выводу, что ей есть все же за что благодарить судьбу. У нее были здоровые, смышленые, жизнерадостные дети. Бабушка Кейт, несмотря на свой преклонный возраст, — ей был семьдесят один год — пребывала в добром здравии. Ее родные и Изабел всегда были готовы помочь ей всем, чем могли. Урожай выдался хорошим и убрали его вовремя. Часть урожая погрузили на корабли, которым удалось проскочить сквозь английскую блокаду, что опять же можно было считать везением. В будущем это сулило немалую прибыль. Ни один из ее кораблей не затонул и не получил непоправимых повреждений. И даже погода стояла сухая и теплая, позволяя Кэтлин каждый день совершать прогулки верхом по окрестностям. Галопом скакала она на своем паломино по тропинкам и полям, давая разрядку и себе, и лошади. После этой бешеной скачки она пускала Зевса пастись на каком-нибудь лугу, а сама находила укромный уголок и там, вдали от всех, предавалась своему горю.
Все чаще доезжала она до берега океана, где подолгу сидела на камне, уставясь в бескрайние, беспокойные просторы Атлантики. Сейчас, как и раньше, она снова испытывала чувство единения, родства с морской стихией. Плеск волн, то накатывавших на берег, то откатывавшихся обратно, успокаивал ее измученную душу.
Она простила море за то, что оно отняло у нее Рида, простила и самого Рида. Ее гнев на них иссяк ведь их она любила больше всего на свете. Здесь, на берегу океана, она обрела покой и силу, здесь все ярче разгоралась ее ненависть к англичанам. Желание отомстить за смерть мужа переросло в настоящую страсть, завладевшую всеми ее помыслами. А еще она испытывала острое до боли желание ощутить под ногами качающуюся палубу и положить руку на эфес шпаги. Каждый раз, когда она приезжала на побережье, это желание крепло, пока, наконец, не вытеснило все другие чувства и мысли.
«Мне нужно отправиться в плавание. Я должна». Эта фраза постоянно звучала у Кэтлин в мозгу и в конце концов ей стало казаться, что она сходит с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Спустя неделю после своего возвращения Кэтлин приказала вынести из их с Ридом спальни всю мебель и сложить ее на чердаке. Спальню Рид обставил в соответствии со своим вкусом еще до их женитьбы. По мнению Кэтлин, ее впечатляющее убранство в восточном стиле с преобладанием черных и красных тонов прекрасно гармонировало с натурой Рида. Но теперь для нее стало своеобразной пыткой входить в эту комнату, в которой словно поселился дух Рида. Каждый раз, открывая дверь спальни, Кэтлин ожидала увидеть в ней Рида — стоящего у двойных дверей, ведущих на веранду, и смотрящего на плантацию или растянувшегося на их широкой кровати, такого неотразимо привлекательного. Казалось, в воздухе еще сохранился аромат его одеколона и сигар. Его личные вещи по-прежнему лежали повсюду на столах и комодах, его одежда висела в шкафах и лежала на полках.
По ночам эта спальня, словно впитавшая в себя сущность Рида, давила своей пустотой на Кэтлин, одиноко лежавшую на огромной кровати. Воспоминания не давали ей уснуть. Она без конца вызывала в памяти каждый разговор, каждый вздох, каждый поцелуй и стон любовного экстаза, который слышали эти стены.
Кэтлин поняла, что если ей не удастся изгнать отсюда дух Рида, то в скором времени она лишится рассудка. Тогда-то она и приказала отнести вещи Рида на чердак и заново отделать спальню.
После переделки комната приобрела совершение иной вид, чего, собственно, и добивалась Кэтлин. Стены были выкрашены в густые золотистые цвета поздней осени, пол закрывал коричневато-золотистый восточный ковер, а покрывало на кровати и занавески на окнах были веселого желтого цвета. Глаз радовала теплая патина вишневого дерева, из которого была сделана новая, не слишком широкая кровать; по бокам от кровати стояли две вишневого же дерев тумбочки. Подобранные им в тон гардероб и маленький шкафчик были теперь заполнены лишь одеждою Кэтлин. У одной стены стоял ее туалетный стол с зеркалом, у другой — маленький круглый стол и два изящных кресла с обивкой лимонного цвета. Одним словом, теперь все в спальне отражало вкус Кэтлин и только ее. Наконец-то она могла спать спокойно, хотя по-прежнему бывали случаи, когда, проснувшись среди ночи, она готова была поклясться, что слышала голос Рида или ощущала его прикосновение. Временами ей казалось, что она чувствует запах его одеколона, или сигары, или резкий мужской запах его тела.
Личный кабинет Рида был еще одной комнатой в доме, входить в которую было для Кэтлин сущим мучением. Вся его обстановка: удобная кожаная мебель, огромный письменный стол и сувениры — память о его путешествиях, висевшие на стенах и лежавшие на столах, и его портрет в полный рост над камином, — все в нем напоминало Кэтлин о Риде.
Здесь Кэтлин почему-то ничего менять не стала. Она не хотела делать из кабинета что-то вроде храма в память о Риде, но и не могла решиться убрать оттуда его вещи. Она перенесла в маленький кабинет поза; главной лестницы те книги и записи, которые были ей нужны, и заперла дверь кабинета Рида.
Она взяла оттуда единственную принадлежащую ему вещь — миниатюрную модель «Кэт-Энн» — подарок мужу ко дню рождения. Это была точная копия корабля, которым они оба так дорожили. Хотя Кэтлин и понимала, что действует неразумно и лишь продлевает свою агонию, она все же поставила модель на маленький столик у себя в спальне. Ей доставляло непонятное облегчение видеть ее там, иметь возможность, вытянув ночью руку, в любой момент прикоснуться к ней. Сколько ни повторяла она себе, что это глупо, но не могла избавиться от ощущения, что, прикасаясь к кораблику, она прикасается к Риду.
С течением времени гнев Кэтлин, все еще не утихший, перенесся на англичан, по вине которых, как она считала, погиб Рид. Если бы он не испытал потребности сражаться с англичанами, он не подверг бы свою жизнь опасности. Изо дня в день Кэтлин проклинала англичан. Что еще отнимут они у нее? Ее имение в Ирландии принадлежало теперь этой пародии на пэра сэру Лоуренсу Эллерби. Англичане были виноваты в гибели ее мужа. Чем больше она об этом думала, тем ярче разгорался огонь ее гнева. Гнев этот разъедал ее изнутри. Яростное желание отомстить зрело в ней, питаясь ее гневом, хотя она этого и не сознавала. Горечь сделала ее злой на язык, у нее пропал аппетит, и скулы заметно выступали на похудевшем лице.
В отчаянии Кэтлин старалась с головой уйти в дела плантации и судоходной компании. Переделав всю мыслимую работу на плантации, она ехала в Эмералд-Хилл и там принималась за дело. Печальные мудрые глаза Кейт следили за внучкой с сочувствием и пониманием. Умудренная опытом прожитых лет, бабушка знала, что Кэтлин ищет успокоения своим собственным способом и что для этого ей нужно время. Она молилась, чтобы внучка не подорвала свое здоровье.
Именно в этот период, когда Кэтлин была полна какой-то болезненной энергии и отвращения ко всему окружающему, она и привела в Эмералд-Хилл черного жеребца Рида — Титана.
— У меня нет времени ухаживать за ним как положено, — объяснила она Кейт. — Мне больно видеть, как большую часть времени он простаивает в стойле, поскольку никто, кроме меня и Рида, не может на нем ездить. Этот негодник никому не позволяет сесть на себя. Ты наверное сочтешь меня за сумасшедшую, но мне кроме того кажется, что он тоскует по Риду так же, как и я. Он всегда такой печальный и будто ожидает возвращения хозяина. " не в силах этого видеть.
Кейт пожала плечами.
— Животные чувствуют гораздо тоньше, чем это могут представить себе люди. В этом нет ничего странного.
Редкая в эти дни улыбка тронула губы Кэтлин.
— Я подумала, что его несколько взбодрит общество нескольких кобыл.
— Отправим его в табун? — спросила Кейт. Когда-то давно она продала Титана Риду. Жеребец был из ее племенного стада и потому самых чистых кровей. — Да, — кивнула она, — это блестящая идея, — и усмехнулась, блеснув глазами. — Это и вправду поднимет ему… гм… настроение.
— Ты хитрый гном, замаскировавшийся под бабушку, — засмеялась Кэтлин. — И как только женщина с таким возмутительным чувством юмора может быть одним из видных членов саваннского общества?
Кейт добродушно улыбнулась, довольная тем, что заставила внучку рассмеяться, что в эти дни случалось крайне редко.
Всем бросилось в глаза, что за осень Кэтлин не посетила ни одного приема, ни одной вечеринки. Конечно, для недавно овдовевшей молодой женщины было бы неприличным предаваться светским увеселениям, да и сама Кэтлин не была в этом заинтересована. Она отказывалась даже от тех приглашений, которые могла бы принять со спокойной совестью: на церковный праздник, на собрание швейного кружка. Утром по воскресеньям она привозила детей в церковь в Саванне, а после службы возвращалась в Чимеру. Друзья часто приглашали ее на воскресные обеды, но она лишь изредка соглашалась зайти к Барбаре или Сьюзен, а остальные приглашения вежливо отклоняла. Единственным исключением стал праздник, устроенный ею по случаю дня рождения Андреа, которой исполнилось четыре года.
Все считали, что «молодая вдова Тейлор» необычайно тяжело переносит свою утрату. Все привыкли к ее светлой улыбке, звонкому смеху, неиссякаемому жизнелюбию. В худой, отрешенного вида женщине в черном с трудом можно было узнать прежнюю веселую, полную жизни девушку. Казалось, все силы ушли из нее после смерти Рида, сверкающие изумрудные глаза погасли. Если раньше она первой нарушала всякие условности, то теперь с каким-то удовлетворением ушла в свое вдовство. Подчас она бывала чересчур резка со своими друзьями, движимыми лишь самыми добрыми побуждениями, но те никогда не обижались. Они понимали ее глубокое горе, поскольку знали, как сильно Кэтлин с Ридом любили друг друга.
В то же время кое-кто из прежних воздыхателей Кэтлин надеялся, что очаровательная вдова быстро оправится и после окончания траура снова одарит их своей улыбкой, а какой-нибудь счастливчик, возможно, добьется и ее руки. Пока же они качали головами и говорили: «Какая жалость! Вся эта красота и молодость увядают под вдовьим покрывалом, выплакиваются в слезах».
Они были бы поражены, доведись им увидеть прекрасную вдову Тейлор в день рождения ее обожаемого супруга. С утра она закрылась в кабинете Рида, отказываясь выйти или впустить кого бы то ни было. Спустя некоторое время Делла обнаружила, что поднос с ленчем стоит нетронутым у двери.
Во второй половине дня Изабел и Мэри забеспокоились. Из кабинета уже долгое время не доносилось ни звука. Кэтлин не отвечала на их стук и просьбы выйти. Наконец, не зная, что еще предпринять, Мэри послала за Кейт.
Не прошло и двух минут после появления Кейт в Чимере, как из-за двери кабинета раздались странные звуки. Женщины в недоумении застыли в холле около двери в кабинет, откуда неслось громкое фальшивое пение, перемежаемое взрывами громкого хохота.
Пораженные, женщины в молчании уставились друг на друга. Затем по лицу Кейт расползлась широкая улыбка.
— Во имя всех святых! Она же напилась в стельку, — прищелкнув языком, объявила Кейт.
— Она что? — задохнулась Мэри. Кейт кивнула.
— Напилась, и если я не ошибаюсь, лучшим виски Рида.
Изабел прислонилась к стене, почувствовав мгновенную слабость от облегчения.
— Слава тебе, Господи! Я боялась, что она что-нибудь с собой сделает.
— Могу спорить, что завтра она будет чувствовать себя хуже некуда, — резонно заметила Кейт.
Скрючившись в любимом кресле Рида, Кэтлин отхлебывала из бутылки. Исчерпав свой репертуар ирландских баллад, она перешла на разухабистые частушки и похабные песенки портовых кабаков, которым выучилась от своей команды.
Мэри поморщилась в смущении, но Кейт и Изабел подошли к ситуации с юмором. Они сочувствовали Кэтлин, понимая, как тяжело ей именно в этот день, и зная, что наутро она будет сожалеть о содеянном. Однако ситуация перестала казаться забавной, когда вслед за пьяным смехом и пением из-за двери донеслись безудержные рыдания. Звяканье стекла сказало им, что Кэтлин ищет новую бутылку зелья забвения.
— Пытается утопить горе в вине, бедняжка, — печально пробормотала Кейт.
— Похоже, это ей не удается, — вздохнула Мэри.
— Вино — плохой помощник, — признала Кейт.
Кэтлин и в самом деле отвратительно чувствовала себя на следующее утро. Короткий миг забытья прошел, кончилось обезболивающее действие спиртного. Голова, в которой словно стучали тысячи молоточков, раскалывалась от боли. Звонкие голоса детей воспринимались ею как целый оркестр волынок, бьющий по нервам, а от солнечных лучей она, как ей показалось, едва не ослепла. Во рту был привкус помойки, и живот начинал бунтовать от запаха любой пищи.
— Во всем хороша мера, — заявила Мэри, утешая Кэтлин. Следуя совету Кейт, она протянула ей маленький стаканчик виски.
Кэтлин передернуло.
— По-моему, я вчера с этим перебрала.
— Кейт клянется, что это тебе поможет. Она говорит, что твой дедушка Шон лечился этим от похмелья. Этим и еще свежим воздухом.
Это была первая попытка Кэтлин найти спасительное забытье в спиртном. Больше она его в таком количестве не употребляла, но стала выпивать стаканчик бренди для успокоения нервов перед сном. А вскоре стаканчик превратился в два. Гораздо больше вина пила она теперь и за обедом, а во второй полоне дня не ограничивалась, как раньше, одним мятным джулепом, а незаметно пропускала и два, и три. „
Спиртное в какой-то мере снимало душевную боль, ставшую ее постоянной спутницей, и Кэтлин уже не могла без него обходиться. Аппетит у нее ухудшился, но она и не замечала того, что теперь больше пила, чем ела. Зато это бросилось в глаза ее близким, и все они очень встревожились. Конечно, они никому не рассказывали о том, сколько пьет «молодая вдова Тейлор». Ни к чему было давать всей Саванне повод для сплетен.
Наступил День благодарения. По традиции, семья отпраздновала его, хотя благодарить в этом году им, по их мнению, было некого и не за что. Впрочем, если бы Кэтлин подумала как следует, она бы пришла к выводу, что ей есть все же за что благодарить судьбу. У нее были здоровые, смышленые, жизнерадостные дети. Бабушка Кейт, несмотря на свой преклонный возраст, — ей был семьдесят один год — пребывала в добром здравии. Ее родные и Изабел всегда были готовы помочь ей всем, чем могли. Урожай выдался хорошим и убрали его вовремя. Часть урожая погрузили на корабли, которым удалось проскочить сквозь английскую блокаду, что опять же можно было считать везением. В будущем это сулило немалую прибыль. Ни один из ее кораблей не затонул и не получил непоправимых повреждений. И даже погода стояла сухая и теплая, позволяя Кэтлин каждый день совершать прогулки верхом по окрестностям. Галопом скакала она на своем паломино по тропинкам и полям, давая разрядку и себе, и лошади. После этой бешеной скачки она пускала Зевса пастись на каком-нибудь лугу, а сама находила укромный уголок и там, вдали от всех, предавалась своему горю.
Все чаще доезжала она до берега океана, где подолгу сидела на камне, уставясь в бескрайние, беспокойные просторы Атлантики. Сейчас, как и раньше, она снова испытывала чувство единения, родства с морской стихией. Плеск волн, то накатывавших на берег, то откатывавшихся обратно, успокаивал ее измученную душу.
Она простила море за то, что оно отняло у нее Рида, простила и самого Рида. Ее гнев на них иссяк ведь их она любила больше всего на свете. Здесь, на берегу океана, она обрела покой и силу, здесь все ярче разгоралась ее ненависть к англичанам. Желание отомстить за смерть мужа переросло в настоящую страсть, завладевшую всеми ее помыслами. А еще она испытывала острое до боли желание ощутить под ногами качающуюся палубу и положить руку на эфес шпаги. Каждый раз, когда она приезжала на побережье, это желание крепло, пока, наконец, не вытеснило все другие чувства и мысли.
«Мне нужно отправиться в плавание. Я должна». Эта фраза постоянно звучала у Кэтлин в мозгу и в конце концов ей стало казаться, что она сходит с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54