Монахиня научила ее всему, что знала сама, и лицо Юстасии сейчас было печально при мысли о разлуке.
– Да, – горестно пробормотала Адела, глядя в пол; ее глаза тоже были полны слез. Она полюбила Розамунду с рождения. Рыжие кудри малышки и прелестная улыбка тронули ее сердце так, как ничто не трогало. Вопреки традициям она сама руководила обучением девочки. Шаг за шагом она вела ее к знаниям, приучая к терпению и обуздывая нрав, свойственный всем рыжеволосым. Ее усилия были вознаграждены по заслугам. В Розамунде было все, что она хотела бы увидеть в своей дочери. Болезненно поморщившись, аббатиса встала.
– Каждый птенец когда-нибудь должен покинуть свое гнездо, – сказала она, направившись к двери, но вдруг остановилась и растерянно оглянулась. – Я даже не представляла, что ты когда-нибудь покинешь нас, Розамунда. Меня не предупредили. – Адела горестно вздохнула. – Полагая, что тебе это не понадобится, я не рассказывала тебе о браке и о супружеском ложе.
– О супружеском ложе? – Розамунда тревожно нахмурилась, заметив смущенный румянец на щеках Аделы.
Аббатиса растерянно посмотрела на нее, потом резко отвернулась.
– Сестра Юстасия расскажет тебе, – вдруг сказала она. – Но только поторопитесь, сестра. Король очень спешит завершить это дело.
Юстасия оторопело смотрела на закрывшуюся за аббатисой дверь.
Глава 2
– Супружеское ложе…
Услышав эти слова, Розамунда обернулась к Юстасии. Сестра Юстасия расправила плечи; ее лицо было полно решимости. Но прежде чем она продолжила, Розамунда спросила:
– Может, я оденусь, пока ты будешь объяснять?
Юстасия заморгала, потом вздохнула и кивнула:
– Да, пожалуй, так будет лучше. Твой отец, похоже, торопится.
Встав с постели, Розамунда торопливо сняла штаны, в которых работала в конюшне. Юстасия забрала их у нее и стала аккуратно сворачивать. Собравшись с духом, она произнесла:
– Супружеское ложе может быть неприятным испытанием, но это твой святой долг как жены.
– Неприятным? – Розамунда, развязывавшая шнуровку своей туники, замерла и растерянно посмотрела на монахиню. – Насколько неприятным?
Юстасия поморщилась:
– Очень неприятным, насколько я понимаю. Моя мать, бывало, проводила в постели полдня после того, как мой отец исполнял свой супружеский долг.
Глаза Розамунды округлились:
– Ну тогда это, должно быть, очень изнуряющее занятие.
– О да, – решительно кивнула Юстасия. – И шумное.
– Шумное? – Оторопев, Розамунда вновь опустилась на кровать.
– Ты же должна переодеваться, – напомнила ей монахиня. Розамунда вскочила и вновь стала нервно возиться со шнуровкой. – Когда я была ребенком, мы с сестрой однажды ночью подслушивали у дверей родительской спальни, – призналась Юстасия, покраснев при виде удивленно изогнувшихся бровей Розамунды. – Я была непослушным ребенком, вечно проказничала. Почти как кое-кто из моих знакомых, – многозначительно добавила она, что заставило Розамунду усмехнуться. – В общем, мы слушали и…
Юстасия молчала до тех пор, пока Розамунда не стала снимать тунику через голову, потом продолжила:
– Там было столько шума! Кровать скрипела, а мои родители стонали и кричали.
Сняв наконец тунику, Розамунда от удивления открыла рот:
– Кричали?
– Да, – скривилась Юстасия.
– Ты уверена, что речь идет о постели? Может, они делали что-то другое?
Юстасия на мгновение задумалась, потом покачала головой:
– Нет, говорю же тебе, кровать скрипела.
Розамунда рассеянно мяла в руках тунику, раздумывая над словами подруги. Потом, направившись к умывальной миске с водой в углу комнаты, она освежила лицо.
– Вот. – Юстасия протянула ей белое платье. Розамунда начала торопливо одеваться и через минуту уже принялась затягивать шнуровку на лифе. Взглянув на нее, Юстасия нахмурилась и схватила гребень. Встав позади Розамунды, она расчесывала волосы девушки до тех пор, пока те не превратились в сверкающее облако, покорно лежавшее на ее плечах. Отложив гребень, она подтолкнула девушку к двери:
– Нам лучше поторопиться. У твоего отца чуть ли не пена шла изо рта от нетерпения.
– Но ты не рассказала мне…
– Расскажу по дороге, – заверила ее Юстасия. Выйдя с девушкой в коридор, она тяжело вздохнула и повела ее вниз. – Как я уже сказала, супружеские отношения не очень приятные, но теперь это твой долг. Однако бывают моменты, когда они запрещены. Например, когда у женщины… – Резко остановившись, она во все глаза уставилась на Розамунду. – Ведь у тебя сейчас не женское время?
– Нет, – пробормотала Розамунда, не сумев скрыть смущение. Подобные вещи никогда не обсуждались в монастыре.
– Хорошо, – с облегчением улыбнулась Юстасия. – Это бы стало ложкой дегтя в бочке меда для короля. Иначе бы нельзя было закрепить брачные отношения.
– А, – пробормотала Розамунда, ничего не поняв, но с нетерпением ожидая, когда же сестра Юстасия наконец дойдет до сути.
– Эти отношения, конечно, также запрещаются во время ношения ребенка и кормления.
– Конечно, – серьезно кивнула Розамунда.
– И также во время Великого поста, Рождественского поста, праздника Троицы, Духова дня и Пасхальной недели.
– М-м… – кивнула Розамунда.
– А также во все дни поста, в воскресенья, среды, пятницы и субботы.
– Значит, можно только по понедельникам, вторникам и четвергам? – спросила Розамунда.
– Да. Слава Богу, что сегодня вторник.
– Да, слава Богу, – повторила Розамунда с гримасой. Если Юстасия и расслышала саркастические нотки, то предпочла не обратить на них внимания и продолжила:
– Это запрещается при светедня, без одежды и, конечно, в церкви.
– Конечно, – тихо, согласилась Розамунда. – Это было бы святотатством.
– Эти отношения существуют только для того, чтобы зачать ребенка, а затем только изредка. Ты должна обязательно вымыться после этого. И ты не должна допускать никакой ласки, похотливых поцелуев или…
– А что это такое? – перебила ее Розамунда, и Юстасия нетерпеливо взглянула на нее, замедляя шаг.
– Ты прекрасно знаешь, что значит целоваться, Розамунда. Я застала тебя с грумом, когда тебе было…
– Я имела в виду ласку, – опять перебила ее Розамунда, сердясь на себя за то, что виновато краснеет, при воспоминании о том случае с грумом.
– А, – скривилась Юстасия. – Это когда касаются… всего. Включая грудь. Губы для того, чтобы говорить, а грудь – чтобы кормить ребенка молоком. И все! – твердо сказала монахиня. Устремив глаза к потолку, она вздохнула: – Так, что еще? А, да, ты должна воздерживаться от любых противоестественных действий.
– Противоестественных? – неуверенно переспросила Розамунда.
Юстасия скривилась:
– Просто не дотрагивайся ртом ни до одной части его тела и не позволяй ему прикасаться к тебе губами. Особенна к тем местам, которые закрыты одеждой.
Глаза Розамунды округлились, и Юстасия убежденно добавила:
– Это неприлично.
– Понятно, – пробормотала Розамунда, но потом удивленно приподняла брови. – Но почему я не должна позволять ему делать это? Если мужчина нравственно выше нас, как постоянно напоминает нам отец Абернотт, то ведь он, конечно, знает все это?
Юстасия кивнула:
– Верно. Он, несомненно, знает все это. Я говорю тебе об этом, чтобы ты не наделала ошибок. Ну вот, мы пришли, – сказала она, останавливаясь у дверей часовни. Повернувшись к Розамунде, она спросила: – У тебя еще есть вопросы?
– Да.
– О… – Монахиня и не пыталась скрыть беспокойство, но все же спросила: – Какие?
– Ну… – замялась Розамунда. – Ты мне рассказала только о том, что я не должна делать. Но мне по-прежнему не совсем ясно, что же должно происходить.
– А, конечно. – Юстасия помолчала, раздумывая, как лучше объяснить. – Ты ведь видела животных в конюшне в брачный период.
Розамунда кивнула, хотя это был не вопрос, а, скорее, утверждение.
– Ну так вот, это то же самое.
– То же самое? – брезгливо переспросила Розамунда. Перед ее мысленным взором промелькнули картины совокупления животных – кошек, собак, коз, овец, коров и лошадей. просто какая-то оргия в конюшне.
– Да. Теперь ты понимаешь, почему это так неприятно для дам, – мрачно заметила Юстасия.
Розамунда согласно кивнула, потом спросила:
– А он будет кусать меня за шею?
Юстасия захлопала ресницами:
– Кусать?
– Ну да. Когда я видела кошек за конюшней, кот, забравшись на кошку, покусывал ее за шею.
– О нет. Это он просто удерживал ее на месте. А ты ведь послушная жена, и подобных действий не потребуется.
– Да, конечно, – согласилась Розамунда.
Юстасия приоткрыла дверь часовни и С любопытством заглянула внутрь.
– А он будет нюхать меня сзади?
Юстасия вскрикнула, захлопнула дверь часовни и резко обернулась к Розамунде, глядя на нее во все глаза.
– Ну, ведь ты же сказала, что все как у животных, – невинно пояснила Розамунда. – А они нюхают…
– Боже милосердный! – перебила ее Юстасия дрожащим голосом. Она уже открыла рот, чтобы продолжить, но заметила озорные огоньки в глазах девушки. – Ты опять проказничаешь, – сердито сказала она.
Розамунда с трудом напустила на себя серьезность:
– О нет, сестра.
– Хм. Ну тогда…
– А все-таки что представляет собой это покрытие? – перебила ее Розамунда.
– Покрытие? – с недоумением переспросила Юстасия.
– Случка. Ну, например, когда бык Ангус подходит к одной из коров и взбирается на нее, что он делает?
Скорчив гримасу, Юстасия на мгновение задумалась.
– Ну, у Ангуса есть такая штука…
– Штука?
– Ну да. Она примерно… вот такой длины. – Юстасия развела руки на расстояние около фута. – И она круглая. Ну, не совсем круглая… скорее в форме огурца.
– Огурца?
Розамунда попыталась представить того мужчину в конюшне с «огурцом» длиной в фут между ног.
– Да. – Юстасия говорила все решительнее и быстрее: – Ангус вставляет свой «огурец» в Мод, немного шевелит им, изливает себя, и дело сделано.
– Ну, – пробормотала Розамунда, пытаясь сохранить самообладание, – наверное, это не хуже, чем скрести каменные полы зимой.
После такого занятия обычно бывали стерты колени и ныла поясница. Менее всего Розамунде нравилось часами ползать на коленях по сырому каменному полу в продуваемом сквозняками старом монастыре.
– Хм, наверное, не хуже, если не считать боли.
– Боли? – Розамунда вопросительно взглянула на нее. Юстасия неохотно кивнула:
– Я слышала, что бывает боль и даже кровь. По крайней мере в первый раз.
Розамунда побледнела:
– Кровь?
– Да. Говорят, что это доказывает невинность невесты.
– Но…
– Это цена, которую мы платим за прегрешение Евы.
– Прегрешение Евы, – возмущенно пробормотала Розамунда.
Сколько раз отец Абернотт обрушивал на них эти слова! Он вдалбливал их так упорно, что они навсегда отпечатались в ее душе.
– Но ведь Иисус расплатился жизнью за наши грехи? Или это были только грехи мужчин? – сухо спросила она.
Открывшаяся дверь спасла Юстасию от необходимости отвечать на этот вопрос. На пороге появилась возбужденная аббатиса:
– Что вас так задержало? Король вне себя от ярости из-за промедления.
– У Розамунды в последнюю минуту возникли некоторые вопросы.
– Какие вопросы, милая? – заботливо спросила аббатиса.
– Разве Иисус погиб не за наши грехи? – спросила Розамунда.
– Да, конечно, – заверила ее аббатиса, явно опешившая от этого вопроса.
– Тогда почему при закреплении брачных уз мы страдаем от боли и истекаем кровью?
Плечи Аделы поникли. Она глубоко вздохнула от неожиданности и, взглянув на девушку не то с жалостью, не, то с ужасом, сказала:
– У нас сейчас совсем нет времени для таких сложных теологических рассуждений, дитя мое. Думаю, тебе лучше спросить об этом у отца Абернотта после церемонии. Пойдем. Твоему отцу не терпится завершить дело.
Отец Абернотт был чванливым маленьким священником, которого и в обычное время распирало чувство собственной значимости. Сейчас же, совершая обряд венчания дочери короля, пусть и незаконнорожденной, по просьбе самого монарха, да еще и в его присутствии, он был переполнен важности. От него так и веяло безмерным высокомерием. На церемонии присутствовали король, Шрусбери, жених, еще один мужчина, очевидно, друг жениха, и все до единой монахини монастыря, умолившие аббатису разрешить им увидеть обряд венчания. Большинство из них уже жили в монастыре, когда в нем появилась Розамунда, и они с любовью и заботой следили за тем, как она растет. Они были для Розамунды семьей. Именно поэтому аббатиса уступила их мольбам и позволила прийти на церемонию. Но от их присутствия священник стал еще высокомернее.
Розамунде было ужасно неприятно взирать на самодовольное выражение его лица, и она, не прислушиваясь, смотрела на его лысину. При этом ее губы дрожали от еле сдерживаемого смеха. Все нелицеприятные прозвища, придуманные вместе с молодыми монахинями для этого человека, сейчас всплывали в ее памяти одно за другим, вызывая неуместный здесь смех.
Она опустила взгляд на подол платья. Это было самое лучшее платье из всех, что она сшила. Из мягчайшей ткани, оно плотно облегало ее, подчеркивая талию. Розамунда немало потрудилась, чтобы платье было безупречным. Только старалась она для обряда посвящения себя в невесты Христовы, а не ради земного жениха.
Подавив вздох, она с любопытством взглянула на стоявшего рядом с ней мужчину. Он был довольно высок даже для нее с ее ростом в пять футов и девять дюймов. Ей говорили, что ее мать была более хрупкой, а вот отец – настоящий великан, выше шести футов. Розамунда решила, что Господь в ее случае выбрал среднее.
Она всегда считала себя высокой. Большинство женщин в монастыре были ниже ее. Рядом с ними Розамунда казалась себе большой и неуклюжей. А вот рядом с этим мужчиной она почувствовала себя почти малышкой. Он был так же высок и внушителен на вид, как и ее отец. Она заметила это еще в конюшне, но там она лишь мельком взглянула на него. Сейчас же Розамунда внимательнее рассматривала мужчину, за которого так неожиданно выходила замуж.
У него была широкая грудь, крепкие, сильные руки, мускулистые бедра – результат многолетнего пребывания в седле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37