— Вы говорите, бросить ребенка, — сказала она, обращаясь к мерцающему отражению на потолке.
На какое-то мгновение в комнате воцарилась тяжелая тишина.
— Нет… нет, я не делаю этого. Я здесь, чтобы помочь тебе решить, что будет лучше для твоего благосостояния, и, в конечном счете, для ребенка. Если мне не удастся заставить тебя понять, какие существуют перед тобой возможности, какие дороги открыты и какие могут закрыться, значит, я не в полной мере выполняю свою работу.
— Когда я должна принять решение? — почти шепотом спросила Кэтрин.
— Кэтрин, мы стараемся здесь не устанавливать никаких временных рамок, хотя это и звучит иронично, потому что каждая женщина находится здесь ограниченное время. Но не нужно принимать никакого решения до тех пор, пока не родится ребенок, и ты не обретешь спокойствие.
Кэтрин не выдержала. Отчаяние захлестнуло ее.
— Может ли такое произойти на самом деле? Могу ли я отказаться от ребенка только потому, что он замедлил процессы осуществления моих планов? Я только хочу, чтобы его жизнь была приличной, чтобы ему не пришлось жить в доме, похожем на тот, в котором жила я. Я решила, что для этого мне нужно закончить колледж! Думаю, все, что вы сказали, правда, но… Ребенок должен испытывать любовь, а я не думаю, что кто-нибудь будет любить его сильнее, чем родная мать. Даже если в деньгах проблема, из-за этого нельзя отдавать ребенка! Это похоже на преступление!
— Кэтрин. — Миссис Толлефсон наклонилась вперед, по выражению ее лица можно было сказать, что она сильно переживает. — Ты продолжаешь пользоваться термином «отдать», как будто ты владеешь ребенком, а потом отказываешься от него. Вместо этого думай об усыновлении как о возможной и наилучшей альтернативе для себя и для ребенка.
Казалось, что огромные голубые глаза Кэтрин, не мигая, смотрели сквозь женщину, которая находилась перед ней. Наконец она моргнула и спросила:
— Вы когда-нибудь видели кого-нибудь, кто бы это сделал? Я имею в виду, с ребенком?
— Ты имеешь в виду закончить колледж? Одна, без мужа? Нет, я такого не помню, но это вовсе не значит, что ты не можешь быть первой.
— Я могла бы достать… — Она подумала о предложении Клея Форрестера взять деньги. — Нет, я не могу. — Затем она вздохнула. — Я кажусь глупой, что не пошла на аборт, не правда ли?
— Нет, совсем нет, — пытался успокоить ее сердечный голос.
Кэтрин тяжело вздохнула и посмотрела на голубое небо за окном.
— Знаете, — неожиданно мечтательно сказала она, — еще нет никакого ощущения. Я говорю о том, что ребенок еще не шевелится и не подает никаких признаков. Иногда мне трудно поверить, что он во мне, это похоже на то, что кто-то сильно надо мной пошутил. — Она помолчала, а потом заговорила почти шепотом: — Шутка над новичком… — Но потом она снова посмотрела на Толли, в ее лице была настоящая грусть и понимание того, что это была совсем не шутка. — Если я уже чувствую себя способной защитить, когда еще нет признаков его жизни, что же я буду чувствовать, когда он зашевелится, начнет стучать и переворачиваться? У миссис Толлефсон не было ответа.
— Знаете, говорят, что, перед тем как родиться, ребенок икает.
В комнате наступила тишина, и только свет вечернего солнца и волнение наполняли ее. Наконец Кэтрин спросила:
— Если бы я решила его отдать… — Поднятый вверх указательный палец остановил ее. — Ладно, если я решусь на усыновление, смогу я сначала его увидеть?
— Да, Кэтрин. Мы пришли к заключению, что матери, которые не видели своих детей, переживают очень сильный комплекс вины, который преследует их потом всю оставшуюся жизнь. — Потом, внимательно глядя в лицо Кэтрин, миссис Толлефсон решила, что необходимо задать следующий вопрос: — Кэтрин, поскольку до сих пор о нем не упоминалось, и я не видела его имени в карточке… Я должна спросить, отец ребенка имеет какое-либо право решать этот вопрос?
Молодая светловолосая женщина резко поднялась и ответила:
— Абсолютно никакого!
Миссис Толлефсон пришлось поверить Кэтрин.
В регистрационном офисе университета Миннесоты Клею отказались дать домашний адрес Кэтрин, поэтому ему понадобилось три дня, чтобы снова ее вычислить, пересекая в разных направлениях растянутую гранитную площадь перед зданием Норсрап Аудиториум. Он следовал за ней, соблюдая благоразумную дистанцию, пока она петляла между домами, проходя множество улиц. Наконец на Пятнадцатой авеню она повернула на север. Он не упускал из виду голубой свитер и светлые волосы, пока девушка не свернула на улицу старых домов, которые в былые времена выглядели величаво, а теперь скрывались за массивным бульваром деревьев и представляли потрепанный образ величия, которым они некогда были. Она вошла в гигантский трехэтажный дом из желтого кирпича, вокруг которого тянулась огромная веранда. На доме не было никакого указателя, только номер. Клей не знал, как поступить, но в это время из дома вышла беременная женщина и встала на стул, чтобы полить папоротник. Может, он и не догадался бы ни о чем, если бы она не повернулась к нему лицом — беременной женщине было лет четырнадцать. Юная женщина поднялась на цыпочках, чтобы снять цветок… Вид ее раздувшегося живота усилил подозрения Клея. Он снова окинул дом взглядом, в надежде увидеть табличку, но ее не было, не было ничего, что могло указать на то, что это — один из домов, куда приходят девушки, чтобы дождаться времени родов. Когда девушка возвратилась в дом, Клей записал номер дома и пошел назад по направлению к университету. Ему срочно нужно было позвонить.
Кэтрин жила в «Горизонте» уже полторы недели, и к этому времени у нее уже сложилось впечатление о женском обществе, куда ее приняли, не задавая вопросов. Поскольку большинство девушек были совсем юными, они тянулись к Кэтрин. Кэтрин, будучи студенткой колледжа, казалась им более опытной. Они видели, что она каждый день уходит из «Горизонта» в поисках внешней жизни, в то время как они всецело посвящали себя внутреннему расписанию. С каждым днем их восхищение Кэтрин росло. Поскольку у Кэтрин была швейная машинка, в которой часто нуждались, ее комната стала местом сборищ. Она невольно узнала их истории. Малышке Бит было тринадцать лет, и она точно не знала, кто отец ее ребенка; Викки было шестнадцать, и она ничего не рассказывала об отце своего ребенка; семнадцатилетняя Мари с обожанием говорила о своем Джо и о том, что они по-прежнему думают пожениться, как только он закончит высшую школу; неряха Гровер сказала, что отец ребенка — капитан университетской футбольной команды, и что он поспорил с членами своей команды, что переспит с ней. Среди жительниц «Горизонта» были такие, которые избегали вступать в слишком близкие отношения с кем-либо, другие яростно клялись, что сведут счеты со своими парнями, но большинству девушек нравилось жить здесь. Особенно как в этот вечер — они собрались вместе и шили ночные рубашки для Малышки Бит, которая скоро должна была ложиться в больницу.
Кэтрин уже привыкла, когда временами девушки по-дружески подшучивали друг над другом. В этих шутках была доля мрачной правды.
— Когда-нибудь я найду того парня, и у него будут волосы, как…
— Не говори. Дай я сама догадаюсь. Волосы, как у Рэкса Смита.
— Что случилось с Рэксом Смитом?
— Ничего. Просто накануне мы слышали историю о том, как он узнает, что ты — та женщина, для которой он создан.
— Послушай, подружка, не забудь ему сказать, что кто-то еще думает о нем то же самое. — Последовал смех.
— Я хочу выйти замуж как Али Мак-Гро в «Любовной истории»…
— Жирный шанс.
— Жирный шанс?! Еще никто так не говорил — «жирный шанс»…
— Эй, я не всегда буду выглядеть, как груша!
— Я хочу пойти в школу и стать одной из леди, которые чистят зубы. Это такая работа, когда можно уложить голову парня на колени, нагнуться к нему поближе и пустить в ход все свои чары.
Снова смех.
— Я никогда не выйду замуж. Мужчины этого не стоят.
— Эй, не все мужчины плохие.
— Ай, только девяносто девять процентов из них!
— Да, но есть один процент, и его стоит поискать.
— Когда я была маленькой, и мои родители жили вместе, я часто смотрела на фотографию, где они изображены в день свадьбы. Я видела в их спальне на сундуке из кедра. На маме было шелковое платье, а на верхушке фаты маленькие жемчужины, фата была длинной, и ее уложили на полу вокруг платья. Если я когда-нибудь выйду замуж, мне хотелось бы надеть то платье… только мне кажется, что она его выбросила.
— Хотите узнать кое-что смешное?
— Что?
— Когда мама выходила замуж, она была беременна… мной.
— Да?
— Да. Но, кажется, она это забыла, когда я сказала ей, что собираюсь замуж.
Девушки могли болтать так часами, а потом кто-то предлагал спуститься в кухню за фруктами. Сегодня это сделала Мари. Она спустилась по лестнице, и когда проходила мимо телефона, раздался звонок.
— Андерсон, к телефону!
Когда Кэтрин подошла к телефону, Мари прислонилась плечом к стене. На ее лице застыла любопытная улыбка.
— Привет, Бобби, — машинально сказала в трубку Кэтрин, глядя на Мари.
— Это я… — неожиданно послышался на линии мужской голос.
Лицо Кэтрин побледнело.
Кровь отхлынула с ее лица. На какое-то мгновение она от удивления затаила дыхание, сильно сжимая трубку, и стояла, не двигаясь, пока лицо вновь не приобрело естественный цвет.
— Господи! Ты шел за мной!
Мари пошла на кухню, но слышала все, что нужно было слышать.
— Да. Мне потребовалось три дня, но я нашел тебя.
— Зачем?! Что тебе от меня нужно?!
— Тебе не кажется, что звучит смешно то, что ты задаешь мне этот вопрос?
— Почему ты за мной охотишься?
— У меня к тебе есть деловое предложение.
— Нет, спасибо.
— Ты даже не хочешь выслушать его?
— Однажды мне уже делали — если можно так выразиться — предложение. Одного раза было достаточно.
— Ты играешь нечестно, разве не так?
— Что тебе нужно?
— Я не хочу разговаривать с тобой по телефону. Ты свободна завтра вечером?
— Я уже сказала тебе…
— Не заставляй меня повторяться, — перебил он. — Я не хочу говорить так, но ты не оставила мне выбора. Я приеду за тобой завтра в семь часов вечера. Если ты не выйдешь и не поговоришь со мной, я расскажу твоему отцу, где тебя найти.
— Какое ты имеешь право! — От ярости ее лицо напряглось.
— Это важно, поэтому не испытывай мое терпение, Кэтрин. Я не хочу этого делать, но сделаю, если придется. Думаю, он знает, как заставить тебя прислушаться к здравому смыслу.
Кэтрин чувствовала себя загнанной в угол, потерянной и беспомощной. Почему он это делает? Почему сейчас, когда она, наконец, нашла место, где чувствует себя счастливой, ее жизнь не может быть спокойной? С горечью в голосе она ответила:
— Ты мне тоже не оставляешь выбора, так? Несколько секунд на линии было тихо, а потом Клей мягко сказал:
— Кэтрин, я пытался найти тебя и поговорить. Я сказал, что не хочу так говорить…
У нее больше не было сил — она повесила трубку. Кэтрин попыталась собраться духом, перед тем как идти наверх. Но телефон снова зазвонил. Она так сильно стиснула челюсти, что заболели зубы. Положив руку на трубку и почувствовав, как она вибрирует, сняла ее и резко сказала:
— Что ты на этот раз хочешь?!
— Семь часов, — в приказном тоне сказал он. — Будь готова, или твой отец узнает!
Затем он повесил трубку.
— Что-то случилось? — спросила Мари, выглядывая из кухни.
Кэтрин подпрыгнула от неожиданности.
— Я не знала, что ты все еще здесь!
— Я и не была. Во всяком случае была недолго… Я только слышала конец разговора. Это был какой-то важный звонок?
Смущенная, Кэтрин внимательно смотрела на Мари — маленькое, смуглое, кукольное лицо, образ совершенства. Кэтрин думала, что бы Мари сделала, если бы Джо просто так позвонил и захотел поговорить с ней завтра в семь часов.
— Нет, не важный.
— Это был он, ведь так?
— Кто?
— Отец твоего ребенка. Кэтрин покраснела.
— Нет смысла отрицать, — продолжала Мари. — Я поняла…
Кэтрин повернулась, чтобы уйти.
— Ты не видела цвета своего лица и выражение глаз, когда подняла трубку и услышала его голос.
Кэтрин развернулась и воскликнула:
— У меня нет никакого выражения глаз для Клея Форрестера!
Мари скрестила руки, усмехнулась и подняла одну бровь.
— Так его зовут Клей Форрестер?
Взбешенная своей глупостью, Кэтрин бессвязно залепетала:
— Не… неважно, как его зовут. У меня нет выражения глаз для него.
— Но ты ничего с этим не можешь поделать. — Мари пожала плечами, как будто ей это было давно известно.
— О, продолжай, — сердито сказала Кэтрин.
— Побыв в этом доме, ты поймешь, что ни одна девушка, которая приходит сюда, не остается равнодушной к отцу своего будущего ребенка. Да и как она может оставаться равнодушной?!
Кэтрин не смогла отрицать это. Когда она услышала голос Клея Форрестера, что-то дрогнуло в ее животе. Ей сразу стало жарко, и тело охватила дрожь. От волнения она почувствовала головокружение. «Как я могла! — мысленно ругала себя Кэтрин. — Как я могла отреагировать так на голос человека, который через два месяца после случившегося забыл, что вообще имел со мной половую связь?!»
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
С первой минуты, едва Кэтрин вернулась домой с занятий на следующий день, она поняла, что что-то происходит. Девушки хихикали и порхали вокруг нее. Все старались ей помочь, предлагая подняться наверх позаниматься и не волноваться, что нужно накрывать на стол — Викки сделает это вместо нее. Кто-то предложил сделать ей маникюр, а Мари сказала:
— Эй, Кэтрин, как ты посмотришь на то, если я уложу феном твои волосы?
— Я делала это утром, спасибо.
За ее спиной Мари сделала сердитый жест, а потом последовала масса вопросов: пользовалась ли Кэтрин когда-нибудь фиолетовыми тенями и абрикосовыми румянами? Белым карандашом для губ?.. Перед ужином Кэтрин подошла к группе девушек с лукавым выражением на лицах.
— Я поняла, что вы затеяли. Мари все рассказала, не так ли? Но это не свидание, поэтому не нужно его неправильно истолковывать. Да, за мной кое-кто заедет, но я поеду в таком виде, как сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52