— возмутился Остин, однако тут же овладел собой и продолжил: — Слушай, Джек, я скажу ей, когда почувствую, что готов к этому, договорились? Просто думай об этом так: у тебя есть еще время, пока она не повесит тебя сушиться на солнышке.
О собственном наказании он предпочитал не думать, потому что всякий раз, как подобные мысли приходили ему в голову, Остин с трудом сдерживался, чтобы не завыть, как раненый зверь. Когда Кэндис все узнает, то возненавидит его. Ясно и просто.
— Полагаю, что, когда наступит час, мы должны все рассказать ей вместе.
— Ты сумасшедший. — Остин крепче сжал трубку и понизил голос: — И всегда им был.
— Если мы поговорим с ней вместе, то есть я хочу сказать, что вдвоем мы могли бы объяснить Кэндис, почему мы…
— А почему мы?
— Почему я сделал то, что сделал. Ты помог бы — сказал, что я сделал это ради нее. Дал бы ей понять.
Отчаянный лепет брата напомнил Остину о его прежних подозрениях насчет Ховарда Вансдейла. Это был выстрел вслепую, но дело того стоило.
— Если бы ты рассказал Кэндис всю правду, она, возможно, не стала бы очень уж сильно обвинять тебя.
Доктор Круз замолчал. После долгой-долгой паузы Остин услышал его дрожащий голос:
— Всю… всю правду? Какую правду?
Остин всегда и с легкостью узнавал, когда Джек лжет. Его выдавала нервическая дрожь в голосе. Остин готов был держать пари, что сейчас правый глаз у Джека дергается.
Призвав на помощь всю доступную ему силу убедительности, Остин заявил:
— Мне известно, что муженек Кэндис приходил к тебе задолго до осуществления процесса в пробирке!
Он ни в чем не был уверен, но Джек не должен был этого знать.
— Откуда ты?..
— Я видел дату на папке.
— Тебе вообще не следовало лезть в эту папку.
Попал!
— Ты полагаешь, сейчас это имеет значение? — Машинально покачивая головой, Остин дивился тому, насколько сложно развивалась эта безумная ситуация, пока не произошел наконец взрыв. Нет, с него достаточно. — Ховард Вансдейл мертв, Джек. Ты больше не должен защищать его личную жизнь — по крайней мере в той ее части, которая имеет отношение ко мне и Кэндис. Мы вроде бы не собираемся продавать информацию журналистам.
Последняя фраза была предельно насыщена сарказмом.
— Он доверился мне… — Джек вздохнул. — Но полагаю, ты прав. Когда ты считаешь нужным взорвать бомбу?
Остин поморщился, услышав вычурное выражение Джека.
— Встретимся у меня на квартире в два часа. Обсудим, как уладить дело наилучшим способом. Ключ над дверью — на случай, если ты прибудешь туда раньше меня. И постарайся хоть немного прибраться.
Джек запротестовал.
— Немного домашней работы тебя не убьет. Помимо всего прочего, ты задолжал мне уйму времени, доктор Джекилл. К тому же именно меня Кэндис возненавидит, когда все откроется!
Джек пробормотал что-то насчет бульдозеров и бросил трубку. Остин осторожно положил свою на рычаг. Его руки дрожали, а сердце словно попало в тиски.
Дьявол. Правы те, кто утверждает, что любовь — истинная мука.
Глава 15
«…Именно меня Кэндис возненавидит, когда все откроется».
С бешено бьющимся сердцем Кэндис быстро отошла от двери и ускользнула к себе в спальню. Она уловила только самый конец разговора, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы в голове возникло множество вопросов. Что имел в виду Остин? Что за ужасную тайну он скрывал? И при чем здесь доктор Джек?
С какой стати ей ненавидеть Остина?
Она опустилась на постель, пытаясь успокоиться и трезво все обдумать. Расспросить его? Потребовать объяснения? Кэндис не строила иллюзий и признавала, что подслушала разговор, хотя и непреднамеренно. Надо предложить Остину, чтобы тот пригласил доктора Джека на обед.
Слезы жгли ей глаза, когда она думала о последних восхитительных неделях. Не была ли она попросту глупа, когда поверила, будто Остин ее любит?
Разумеется.
И не только немыслимо глупа, впустив его в свою жизнь без всяких вопросов, но и беспечна. Вот именно, беспечна, слепа и глупа.
Потому что существовало лишь одно объяснение, которое она могла придумать на основании услышанного, только по одной причине могла она возненавидеть Остина.
Остин Хайд работал на ее врагов — либо на газетчиков, либо на братьев Вансдейлов. И очевидно, доктор Джек это знал.
Кэндис легла, крепко зажмурившись. Горло горело от усилия сдержать мучительные рыдания.
* * *
— Ты в нее влюбился, да?
Если бы положение не было столь серьезным, Остин наверняка расхохотался бы при виде Джека, повязавшего голову линялой косынкой-банданой и обхватившего обеими руками кипу грязного белья. Из-под странной смеси носков, рубашек, полотенец и джинсов выглядывал краешек его собственного старого фартука с надписью выцветшими красными буквами: «ОСТОРОЖНО: ПОВАР-НОВИЧОК». По отношению к Остину Хайду в фартуке такой дурацкий логотип-предостережение был вполне уместным.
Его братец выглядел словно усталая домашняя хозяйка в особенно тяжелый день.
— Я угадал, ты влюбился?
Выражение лица Джека то и дело менялось, как будто он не мог решить, радоваться такой перспективе или ужасаться. Поскольку Остин не ответил сразу, Джек потопая в крошечную ванную и свалил там всю кучу белья.
Вернувшись, он бросил на Остина мрачный взгляд и заявил:
— В корзине для белья больше нет места. Что касается этого… — Он показал пальцем на гору грязной посуды в раковине. — Лучше просто все выбросить. Отмыть такую посуду невозможно.
— Мне некогда заниматься грязной посудой, — ответил Остин, тяжело опускаясь на диван. — Полно более серьезных проблем.
— Но ты обязан ею заниматься! У тебя здесь настоящий свинарник. Что скажет хозяйка квартиры, если увидит это? А она вполне может зайти сюда — дверь даже не была заперта.
Джек схватил с кофейного столика миску с пропыленным окаменелым поп-корном.
— Я сказал, чтобы ты немного прибрался здесь, только и всего. Что-то не помню, чтобы я просил давать мне советы, как вести хозяйство. — Не дав младшему брату открыть рот, он добавил тоном, от которого Джек похолодел: — Да, я люблю Кэндис.
Джек медленно поставил миску с поп-корном обратно на столик и опустился в кресло.
— Так я и знал.
— Ни черта ты не знал! — прорычал Остин.
— А как относится к этому миссис Вансдейл?
Хороший вопрос, подумал Остин, и ответить на него с уверенностью невозможно. Он не сомневался, что нравится ей, что она его хочет. Но любить? Кэндис об этом не упоминала. Впрочем, и он тоже.
— Мы очень близки, — попробовал он уклониться от прямого ответа.
— Вы любовники?
Остин ощетинился:
— Хоть ты мне и брат, но не думаю, чтобы тебя касались подробности моей личной жизни.
На этот раз Джек проигнорировал тревожные сигналы.
— Меня это, возможно, и не касается, но если родственники ее мужа пронюхают об этом… — Он умолк, задохнувшись, словно с ним уже произошло нечто очень скверное. — Из-за тебя судья назначит тест по установлению отцовства! Они знают о тебе…
— Ничего они не знают, — перебил его Остин, мысленно проклиная себя за то, что виновато покраснел. — У них только и есть несколько моих паршивых снимков в обнаженном виде и…
— Господи! — Джек вскочил, ударился о кофейный столик, перевернул миску с окаменелым поп-корном и свалил ее на пол. Впервые в жизни он не обратил никакого внимания на беспорядок. — Все еще хуже, чем я думал! Когда ты скажешь ей, она подумает, то есть она поверит, что ты все уладишь.
Остин нахмурился. Джек добавляет ему проблем, предлагая действовать по сценарию, о котором он не подумал. Но Джек не назвал мотив.
— Какого черта я должен это делать?
— Такого, что у тебя в голове эта дурь насчет денег! Я никак не ожидал от тебя ничего подобного, Остин, особенно потому, что ты в нее втюрился.
— Что значит твое «ничего подобного»? Ты городишь чушь!
То, что его застукал репортер, — всего-навсего досадная случайность. Не мог же Остин знать, что тот устроил засаду у бассейна в то утро.
— Уж не хочешь ли ты сказать, будто не думал, насколько все проще обернется для тебя, если она потеряет состояние? Оставшись без денег, она будет рада узнать, что ты отец ее ребенка.
— Нет, не думал, — процедил Остин сквозь до боли сжатые зубы.
Это было ложью, но Джек не должен был догадываться, что он лжет. Остин размышлял об этом и пришел к неутешительному заключению, что Кэндис возненавидит его за обман при любом исходе дела.
Тот факт, что он сыграл главную роль в разрушении благополучного будущего ее самой и ребенка, может подогревать ее ненависть годы и годы.
Остин закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана. Его единственной надеждой было время. Если Кэндис будет любить его следующие четыре месяца, то, возможно, простит, узнав правду.
— Кэндис, разумеется, решит, что тебе кто-то платит, либо газетчики, либо претенденты на наследство. Доказательство будет выглядеть достаточно красноречиво. И что ты намерен делать?
Открыв один глаз, Остин наблюдал, как Джек, вытащив из-за спинки дивана измятый пиджак, направляется с ним к шкафу для одежды в прихожей. Остин внутренне застонал, вспомнив о стопке коробок из-под пиццы, которые засунул в этот шкаф в гот день, когда хозяйка дома явилась к нему с внезапным инспекционным визитом.
— Джек, будь…
Ужасающий вопль брата не вызвал его удивления, однако последовавшие за воплем слова «Кто вы, черт побери, такой?» побудили Остина вскочить с дивана и выбежать в прихожую.
К своему глубокому изумлению, он увидел, что в шкафу стоит какой-то мужчина.
Джек попятился, когда незнакомец вышел из шкафа, сокрушая коробки из-под пиццы стоптанными, грязными ботинками. Репортер — было первой мыслью Остина. Однако мужчина не был похож на журналиста, и Остин не заметил никаких признаков камеры. Ошарашенный, он разглядывал небритую физиономию немолодого незнакомца, налитые кровью глаза и мятую, истрепанную одежду.
Он не знал этого человека — очевидно, как и Джек.
— Как вы сюда попали? — злобно рявкнул он.
Непрошеный гость ничем не напоминал репортера, но, с другой стороны, большинство людей удивлялось, узнав, что Остин — художник. Если этот тип — папарацци… Остин сжал кулаки и сделал шаг вперед.
При этом угрожающем движении незнакомец испуганно вытаращил глаза и поспешил представиться.
— Я Пит Клэнси, — объявил он и, заметив, что братья обменялись непонимающими взглядами, добавил: — Старик Кэндис.
Морщина между бровями Остина стала глубже.
— Хотите сказать, что вы отчим Кэндис?
Кэндис однажды упомянула о своем отчиме. Без особого тепла. Во всяком случае, у Остина сложилось впечатление, что любви между ними не было.
— Да-да, отчим. — Клэнси пожал плечами, его красные глазки забегали. — Если говорить официально. Я воспитывал Кэндис после смерти ее матери.
Джек, который до сих пор молча таращился на Клэнси, словно обнаружил в шкафу чудовище, обрел наконец дар речи.
— Какого черта вы прячетесь в одежном шкафу Остина?
Остин сам готов был задать этот вопрос.
— Всему свое время, мистер Круз.
Явно потрясенный до глубины души, Джек произнес срывающимся от волнения тонким голосом:
— Вам известно, кто я такой?
Остин не обратил внимания на коварный огонек, вспыхнувший в глазах у Клэнси. Он весь подобрался, готовый кинуться на этого типа, если тот хотя бы шевельнется, прежде чем ответить на их вопросы.
— Я знаю, кто вы такой, но я не знал, что вы братья. — Он перевел водянистые светлые глаза на Остина. — Вы не могли бы предложить старику вашей подружки чего-нибудь выпить? В этом шкафу до чертиков жарко.
— И не подумаю. Что вам здесь надо? — Остин говорил нарочито грубо, отнюдь не собираясь разыгрывать из себя гостеприимного хозяина.
Ему не нравилось, как воровато бегают глазки у Пита Клэнси, и еще больше не понравилось, что тот назвал Кэндис его подружкой. И вообще у него родилось смутное подозрение, что в Пите Клэнси он не обнаружит для себя ничего привлекательного.
Клэнси еще раз пожал плечами — вполне безмятежно и потому раздражающе.
— Хотел поговорить с вами.
Остин сделал еще один угрожающий шаг вперед.
— Вы должны были постучать в дверь.
— Дверь была уже открыта, — возразил Клэнси. — Я как раз собирался постучать, когда услышал, что вы беседуете. — В глазах у него мелькнул все тот же странный огонек. — Обнаружив, что тема беседы — моя дочь, я ничего не мог с собой поделать.
Остин просто онемел, с опозданием поняв намек. Они с Джеком переглянулись.
— Остин, он слышал…
— Вот именно, — спокойно согласился Остин, готовый вышибить дух из этого ублюдка Клэнси.
Но ведь физическое насилие ничего не даст. Клэнси придет в себя, а правду он уже знает — ту правду, которая может разрушить жизнь их всех.
Весь вопрос в том, как он намерен поступить с полученными сведениями. Продать их газетчикам? Сыновьям Ховарда? Рассказать все Кэндис? Возможно ли, что Кэндис, заподозрив что-то, попросила отчима выследить его? Нет, решил Остин, две последние версии следует отбросить. Та Кэндис, которую знал Остин, не могла пасть так низко; она бы попросту расспросила его самого. К тому же Клэнси ничего не выгадал бы, сообщив все Кэндис, а он, несомненно, хотел что-то выгадать, это было ясно как день.
— Джек, налей человеку выпить, — сказал Остин, не сводя глаз с Клэнси.
— Остин, он же…
— Давай.
Необходимо добраться до сути, поклялся себе Остин, и каким-то образом предотвратить беду. Он обязан сделать для Кэндис все, что в его силах. Остин обратился к Клэнси:
— Не хотите ли присесть?
Прежде чем тот успел ответить, Остин схватил его за руку и подвел к дивану. Свободной рукой сбросил с дивана на пол кучу одежды и чуть не насильно усадил мерзкого старика на комковатое сиденье. Затем уселся напротив него в кресло, которое Джек освободил минуту назад. Было слышно, как в крохотной кухоньке Джек бранится, отыскивая чистый стакан.
Клэнси нервно барабанил пальцами себе по колену и молча смотрел в пол. Остин наблюдал за ним. Молчание затягивалось. Наконец вернулся Джек и протянул Клэнси какое-то пойло в бумажном стаканчике. Пожал плечами, когда Остин обратил к нему вопросительный взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32