– О, нет, – она испуганно отвернулась от него. – Что ты имеешь в виду? Какой поход на запад?
– На территорию Луизианы и дальше, до Тихого океана. Страна такая большая, что поражает воображение. Это теперь все наше, так как малый Совет Федерации продал это нам. Ты не знала этого?
Она покачала головой:
– Я только вчера приехала, а новости достигают Каролины очень медленно.
– В общем это еще не все знают, и многие критикуют, говоря, что Джефферсон разоряет казну, покупая миллионы акров непригодной пустыни, что он выставляет наше государство на посмешище. Но я так не считаю. Я верю, что эти новые гигантские территории – ключ к нашему будущему.
«Какое мне дело до будущего нации? – думала Тео. – Пусть она сама заботится о себе. Она – наше будущее, вот в чем суть. А наше настоящее…»
– Почему ты должен уйти, Мерни? – прошептала она. – Я не хочу, чтобы ты уходил.
Он повернулся к ней:
– А если я останусь? Что мы будем делать? Я должен буду сделать тебя любовницей? Мы найдем какое-нибудь убежище в Александрии или Балтиморе, где скоротаем час вместе, дрожа от каждого звука? Или мне проводить тебя домой и вызвать твоего мужа… Я отлично стреляю из пистолетов! Или…
– Не надо!.. – Она закрыла своей ладонью его рот. – Ты знаешь, я не имела в виду ничего недозволенного. Но наверняка мы могли бы встречаться только здесь, у реки. Могли бы притворяться некоторое время, что мы только познакомились – как это было три года назад, быть вместе и беседовать. Я так мало знаю о тебе. Пожалуйста, Мерни.
Он обнял ее.
– Что ты за ребенок, Тео! – воскликнул он с нескрываемой нежностью. – А я что за глупец! Ну пусть будет, как ты хочешь. Встречай меня здесь завтра. – Он коротко улыбнулся. – Возможно, к завтрашнему дню звезды снова будут благосклонны к нам.
Он отпустил ее, подтянул узду гнедой и одним махом вскочил в седло. Он не обернулся назад.
Тео, с руками, скрещенными под грудью, стояла там, где он оставил ее, до тех пор, пока лучи солнца не пробились через листву над ее головой.
XV
Элеонора была удивлена поведением госпожи. Она смеялась без причины, хватала ребенка и покрывала его поцелуями. Казалось, она не может усидеть на месте. Вся апатия и сонливость, которые Элеонора считала характерными для нее, улетучились как дым.
Даже когда вечерний дилижанс из Филадельфии прибыл без господина Бэрра, госпожа ничего не сказала по этому поводу. Ее вряд ли можно было понять.
«Что вызвало такую необычную перемену? Климат?» – думала озадаченная Элеонора. Но климат не вынуждал никого проводить часы перед зеркалом, расчесывая волосы и подбирая новые прически, не требовал также спрашивать с нескрываемым любопытством:
– Правда, я привлекательна, Элеонора? Как ты думаешь, я выгляжу болезненной или старой?
– Старая в двадцать лет? – Служанка рассмеялась. Хотя, по правде говоря, в Каролине госпожа выглядела старше своего возраста. Но сегодня ее глаза играли, щеки были розовыми, от нее исходило такое сияние, что его можно было почти ощутить.
Могло ли такое преображение произойти исключительно от предстоящей встречи с господином вице-президентом? Конечно, госпожа была привязана к отцу гораздо сильнее обычного. Но… Объяснение пришло само собой, когда Элеонора помогала госпоже надеть на ночь просторную ночную сорочку.
Тео вдруг повернулась, спрашивая с несколько насмешливым любопытством:
– Элеонора, у тебя был когда-нибудь любовник?
«Ага, вот в чем дело», – подумала служанка. Ее некрасивое лицо расплылось в улыбке.
– Однажды, госпожа. Сын мясника в Чиноне.
– Расскажи мне, – приказала Тео. – Было это… Как ты себя чувствовала?
– Чувствовала? – хихикнула служанка. – Я чувствовала, как будто к моим башмакам приделали крылья и они сами мчатся по улицам; тот черный хлеб и суп, которыми я делилась с Пьером, превращались в деликатесную еду, достойную богов; из-за этого вся окраина улыбалась мне и все обитатели желали мне добра: птицы, река Винне, даже свиньи – все улыбались.
– Что случилось потом?
– Ничего, госпожа. Пьер женился на дочери богатого фермера. Свиньи и птицы перестали улыбаться. Крылья отлетели от моих башмаков. Я приехала в Америку.
– О-о, – Тео поникла. Она почувствовала, что должна с кем-то поделиться своими переживаниями, должна рассказать о Льюисе. – Элеонора, сегодня утром я встретила мужчину, которого не видела три года, но когда мы посмотрели друг на друга, произошло то же самое, о чем ты говорила. Только больше, намного больше. Не сравнимое ни с чем, что я когда-либо представляла. – Ее голос задрожал. – Мне кажется, я люблю его.
Служанка взволнованно посмотрела на нее:
– Ах, госпожа, нечто подобное случается иногда. Вы собираетесь с ним встретиться снова?
– Встретиться с ним снова! – повторила медленно Теодосия. – Как ты можешь спрашивать меня об этом? Говорю тебе, я люблю его. Я не смогу жить, если не встречусь с ним еще.
Элеонора нахмурилась, разглаживая свой фартук. Она думала, что госпожа заведет небольшую интрижку с мужчиной, если ей захочется, и это будет совершенно оправданно. Для нее лично было бы очень тяжело выйти замуж за такого жирного неинтересного плантатора, и никто не смеет обвинить прекрасную молодую женщину за небольшой флирт. Но в голосе госпожи и ее поведении было нечто такое, что настораживало: слишком много страсти, слишком много волнения.
– Тогда госпожа должна быть очень осмотрительной.
– Осмотрительной… да, – пробормотала Тео неуверенно. – Я ни о чем не могу думать, только о встрече с ним. Больше меня ничто не трогает.
«Вот еще забота свалилась, – думала служанка. – Скоро придется прекратить витать в облаках, очень скоро. Господин может обратить на это внимание, не прикажешь же молчать всем длинным языкам и не скроешься от любопытных глаз в маленьком городе». Но она сохраняла спокойствие и поддерживала свою госпожу молчаливым одобрением.
Аарона задержали на три дня дела в Филадельфии и легкое увлечение леди по имени Селеста. В его отсутствие Теодосия была свободна. Но ее свобода не была абсолютной.
Купаясь в тумане блаженства, она оторвалась от действительности. Даже в мыслях она смутно надеялась, что, когда приедет отец, она сможет рассказать ему обо всем, что с ней произошло. Но прошлое и будущее не принималось в расчет. Она стояла одна на острие судьбы, исключая Мерни.
Каждое утро на восходе солнца они встречались у реки. На эти несколько часов он позволял своему здравомыслию отойти на задний план и не обращать внимания на мир за пределами берега реки под сенью дубравы. Они были, как юные невинные влюбленные. Это было новым для них обоих.
Он сделал для нее сиденье из сосновых веток и мха. А как-то раз, когда утро было прохладным, он развел костер, и они уселись около него, наслаждаясь сладким смолистым запахом. Иногда они немного гуляли по роще, и Тео не раз поражалась своей собственной слепоте и невежеству. Он знал привычки диких животных, название каждого растения, даже маленькой травинки, которую она могла не заметить, пока он не срывал ее для нее.
Она охотно слушала его, ее глаза, полные божественного восхищения, были прикованы к нему.
Мало-помалу она подтолкнула его рассказать о своей жизни. А это было трудно для него. Он никогда не рассказывал о себе. Однако его неразговорчивость растаяла под давлением ее неподдельного интереса.
Он родился в графстве Альбемарл, штат Вирджиния, двадцать восемь лет назад в бревенчатом доме, который вплотную примыкал к склону Голубых гор. Его семья жила в относительном достатке, пока не умер отец. Мерни исполнилось тогда четыре года. Для вдовы наступили трудные времена. Дети росли в ужасной бедности.
– В одну из зим, я помню, у нас нечего было есть, за исключением зайцев и опоссумов, которых я ловил. Мы были такими тощими, что наши кости, казалось, гремели, как трещотка. – У него вырвался сдержанный смех от выражения ужаса на лице Тео. – Есть вещи пострашнее, чем пустые желудки, моя дорогая. Хотя, что ты можешь знать об этом!
Он замолк, пораженный своими словами. Какая глубокая пропасть была между ними! Она ничего не знала о нужде, никогда не испытывала ни голода, ни жажды, ни острой безысходности. Невозможно представить ее поднимающей мушкет против грабителей или преодолевающей горную метель, как это делала неоднократно его мать.
– Ну и что случилось потом? Ваши трудности не уменьшились? – выпытывала она.
– Через некоторое время. Когда мне было десять, мать вышла замуж за Джона Маркса, прекрасного человека. Мне он был довольно симпатичен, и наше положение стало намного лучше, однако бывали случаи… – Он снова умолк, хмурясь, затем добавил: – Я часто сбегал в лес. Я всегда находил там покой.
Позднее он рассказал ей, как его упрямая мать-шотландка посылала его ежедневно за десять миль пешком учиться у старого проповедника, ставшего отшельником.
– Мне не нравятся книги, но я ничего не имею против умения писать и хорошо говорить. К тому же я оказался способным и через несколько месяцев выучил все, чему мог научить старик, и больше не ходил к нему. Мать скоро узнала об этом, но не могла ничего сделать ни битьем, ни руганью и оставила меня в покое.
– Мне кажется, Мерни, никто не может тебя заставить делать что-нибудь, – мягко сказала Тео.
Он пожал плечами:
– Может, и нет, я всегда шел своим путем.
Он рассказал ей об одном близком друге, Билле Кларке, парне, который был на четыре года старше его. На некоторое время они были разлучены. Билли пошел в солдаты, но как только позволил возраст, Мерни последовал за ним. Они участвовали вместе в Висковом бунте в 94-м году. После этого несколько лет Мерни выполнял обязанности полкового казначея. Жизнь была к нему благосклонна. Она позволила ему путешествовать, подвергаться опасностям, постоянно иметь возможность испытать свою смекалку, тренированность.
Транспортировка золота была нелегкой задачей. Он регулярно совершал поездки на лошадях с полными сумками золотых слитков от Филадельфии в форты Питтсбурга, Уиллинга, Цинциннати и даже недостроенный новый блокгауз в Детройте. Часто у него не было сопровождающих и возникало много стычек с мародерами – как белыми, так и индейцами. Однако его репутация сохранилась незапятнанной. Не только потому, что он доставлял в сохранности правительственное золото, но и потому, что он никогда не ошибался в счете или дележе. Его балансы кассовой книги сходились до копейки.
Джефферсон знал его с малых лет, так как Монтичелло находился недалеко от дома Льюисов. Когда Мерни произвели в капитаны, Джефферсон завел с ним тесные отношения и два года назад пригласил на должность секретаря президента.
– Мне не очень по душе, – сказал Мерни с кривой усмешкой, – гнуть спину за столом, успокаивать обидчивых министров, подносить чай дамам. Но мне доставляет огромное удовольствие быть рядом с Джефферсоном в любом качестве. Он великий человек и сам по себе неплохой.
– Отец так не считает. Он считает его болваном и крайне нерешительным, – сказала она не подумав, повторив слова, слышанные много раз от Аарона.
Лицо Мерни потемнело.
– Полковник Бэрр… – начал он грубо, но взял себя в руки. – Мы, возможно, не видим множества веских обстоятельств.
Льюис полностью разделял подозрительность Джефферсона к этому маленькому человеку, которому ничего не нужно, только бы ввязаться в интригу против президента. И даже сейчас, он поддерживал побежденных федералистов одной рукой и рекламировал позицию республиканцев другой. Этот Бэрр был смутьяном, Джефферсон убедился в этом.
– Почему ты говоришь о моем отце в таком тоне? – сказала печально Тео. – Ты наслушался сплетен и злых языков его противников. Ты наверняка не поверишь смехотворным обвинениям Александра Гамильтона и его приспешника Читхема. В его оскорбительных статьях нет ни слова правды.
Льюис молчал. Несомненно, ни один человек не мог быть таким скопищем пороков, каким представил Аарона Читхем в газете «Америкэн Ситизен». Но хотя Льюис и Джефферсон в чем-то и не согласны с Гамильтоном, они полностью поддерживают его оценку характера Бэрра. Обсуждать эту тему с Тео было бесполезно. Это могло бы только причинить боль им обоим.
– Мерни, – настаивала она, – если бы ты понимал отца, ты восхищался бы им. Он так великолепен, так образован и смел. Он источник добродетели и бескорыстия. Он великий человек. Я знаю, он такой. Пройдут годы, и всякий убедится в этом. – Ее голос дрогнул. – Ты согласен со мной или нет?
Льюис не мог ей лгать, поэтому он поцеловал мягкие губы, которые просили его, ласково шепча:
– Он заслужил мою внутреннюю признательность тем, что произвел тебя, моя Тео.
Они больше не говорили об Аароне и даже прекратили обсуждать будущее. Он попытался рассказать ей об экспедиции на запад, но ей не хотелось слышать об этом.
– Почему ты должен ехать, Мерни? Кому нужны эти земли за Миссисипи? Мне кажется, риск так бесполезен и так глуп. Если Джефферсону хочется сделать это, пусть поищет кого-нибудь другого для поездки.
– Экспедиция стала моей мечтой с четырнадцати лет, Тео. И мне кажется, по крайней мере только два человека подходят для такого предприятия: это Вильям Кларк и я.
– Какая от этого будет польза? – повторила она безнадежно. – Ты сам говоришь, что ни один белый человек не бывал в тех местах; зачем тогда белым людям вообще ходить туда?
Он вспыхнул, но, взяв себя в руки, ответил примирительно:
– Мы должны получить право на эти земли для нашей страны. Они станут частью Соединенных Штатов. Мы должны утвердиться от одного океана до другого, могучая нация, объединенная одним языком. Это ничего не значит для тебя?
– Я знаю только, что ты хочешь уехать. Не говори об этом сейчас, пожалуйста.
Тео раскрыла ему свои объятия, и он бережно прижал ее к себе, позволив ей втянуть себя в глупую болтовню, которой наслаждаются влюбленные.
Тем не менее он знал, что их идиллия была частью прекрасного безумия, которое не могло продолжаться. Каждый день, покидая ее, он возвращался к своим планам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44