Она остановилась, балансируя на магической нити сказочной паутины, протянутой между его чарами и ее осторожностью. Он все еще смотрел на нее снизу вверх, но выражение его глаз изменилось. Они стали похожи на озера жидкого металла. Она вздрогнула, когда он взял ее руку и поднес к своим губам.
— Если бы я был Мэлори, — сказал он, — я бы дал Джиневре огненные волосы и кожу цвета глазури на старинном фарфоре. У нее были бы карие глаза и маленькие руки, которые исчезают, когда я накрываю их одной своей рукой.
Его рука опустилась на ее руку. Она посмотрела на нее, чтобы заметить, что она действительно исчезла, но в этот момент его губы устремились навстречу ее губам, и она приоткрыла рот, как будто бы ей больше ничего не оставалось делать.
А поделать действительно ничего было нельзя. Она хотела поцеловать его, и поэтому она сделала это. Неуверенно, как бы колеблясь, она положила руки ему на грудь. И он сразу же, как будто бы это было приглашением, обнял ее и устремился еще глубже в ее рот. Она почувствовала, как его рука скользнула вниз по ее руке, чтобы затем подняться вверх по грудной клетке и остановиться на груди. Это простое прикосновение вызвало в ее теле такую боль, что заставило ее тесно прижаться к нему.
Внезапно он поднял ее и положил на ковер, лежавший на полу. Он поднялся над ней, его лицо и тело закрывали ей свет, и она открыла рот, чтобы что-то возразить.
— Ш-ш. — Он куснул ее нижнюю губу, прежде чем снова впиться в ее рот.
Это было слишком прекрасное ощущение, когда его тело покрывало ее. Все доводы, все мысли о приличиях ничего не значили рядом с силой теплых напряженных мышц и гладко-шероховатой мужской щекой, прижатой к ее щеке. Когда рука Алексиса подтолкнула ее ногу, она позволила ему отвести ее в сторону. Последовавшее за этим соприкосновение их ног и бедер лишь усилило ту жгучую боль, которая доводила ее до безумия. Чем больше он делал, тем больше ей было нужно. Именно поэтому она вынуждена была позволить его губам прикоснуться к ее шее. Именно поэтому она позволила ему расстегнуть платье и ласкать ее грудь. Именно поэтому она не вскрикнула, когда он слегка прикусил зубами ее сосок, а затем стал его посасывать.
Кейт слышала свое дыхание. Оно было громким и хриплым. Оно соответствовало ее горящей коже. В разгаре своего первого сексуального возбуждения она прикоснулась к его лицу и обнаружила, что его кожа пылает. Поняв, что он охвачен тем же неистовством, что и она, она возбудилась еще больше. Покалывающая боль в пояснице усилилась, и она, выгнувшись, подняла бедра вверх. Когда она сделала это, Алексис выругался и рванул вверх ее юбки. Он чуть было не разорвал их своими резкими движениями, торопясь обнажить ее ноги. Она почувствовала прикосновение прохладного воздуха к своей икре и бедру, а затем что-то теплое накрыло ее колено. Это была его рука. Она слегка вздрогнула, когда эта рука, поглаживая бедро, поднималась по нему все выше и выше, пока не достигла того места, где соединялись ее ноги.
И это легчайшее прикосновение тут же разрушило все чары. Это было слишком. Ощущения были слишком сильны. Кейт издала тихий звук протеста.
Алексис проигнорировал ее. Она заерзала на полу, но он придавил ее своим весом, прижавшись бедрами к ее бедрам. Она попыталась высвободить свой рот, и он тут же уступил ей, принявшись целовать ее грудь. Она прерывисто вздохнула, когда он принялся расстегивать свои брюки, и произнесла «нет» сухим, хриплым шепотом, который был тут же заглушен его поцелуем. Ее внутренняя дрожь тут же исчезла из-за охватившей ее паники, когда его жаркая плоть прикоснулась к ней. Ощущение его половых органов стало именно тем толчком, который был ей необходим.
Кейт резким движением высвободила свой рот:
— Нет!
Он посмотрел на нее сверху вниз. Его лицо было усеяно каплями пота, а во взгляде сверкало бешенство. Он закрыл глаза и выгнул спину. Она почувствовала, как его горячий, набухший член раздвигает складки ее плоти. Он собирался войти в нее.
— Алексис, остановись, — прошептала она.
— Нет, я не могу. Господи, я не могу.
Она схватила его за волосы и потянула их назад с такой силой, что его голова рывком дернулась вверх.
— Нет, ты можешь. Ты должен.
Он застонал. Затем, сжав ее запястья, он заставил ее выпустить из рук его волосы и приподнялся над ней, став на колени. Ненависть в его лице заставила подпрыгнуть ее сердце.
— Проклятье, — сказал он, — за эти твои кастрирующие штучки я должен…— Он замолчал и пристально всмотрелся в ее лицо. Его руки перестали сжимать с силой ее запястья. — Ты ведь не понимаешь, о чем я говорю, правда?
Лихорадочное биение ее сердца успокоилось.
— Нет, нет.
Через секунду Алексис уже стоял над ней. Он отвернулся и принялся поправлять свою одежду. Все еще стоя к ней спиной и ухватившись руками за ручки средневекового кресла, он приказал Кейт привести себя в порядок. Охваченная смущением, чувствуя себя так, как будто бы она была каким-то образом повинна в его мучениях, она подчинилась. Закончив одеваться, она уселась на пол, поджав ноги, и в ожидании устремила взгляд на спину Алексиса. Он долго стоял, отвернувшись от нее, и единственным звуком в комнате было его неровное дыхание. Наконец он заговорил:
— Ты закончила?
— Да.
Он повернулся к ней лицом, ухватившись руками за спинку кресла.
— Впервые с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет, я чувствую себя полностью лишенным присутствия духа. Ты полностью выпотрошила меня.
— Прости меня, — сказала Кейт. Набравшись смелости, она спросила: — С тобой все в порядке?
— Я приду в себя.
Облизнув губы и стараясь не краснеть, она попыталась объяснить ему:
— Это было такое прекрасное ощущение. Я не знала, что я испугаюсь, и я не знала, что причиню тебе боль.
Тихий мужской смех заполнил комнату, но она не обиделась. Он поднял глаза к потолку и покачал головой.
— Я слишком поздно осознал твое неведение. Это была моя ошибка. Я принял ум и самообладание за сексуальный опыт.
— И все же мне следовало бы знать это. Он уперся локтями в спинку кресла и недоверчиво улыбнулся ей.
— Как ты могла это знать?
— Пейшенс говорила мне. Это было довольно давно, но мне следовало бы помнить об этом. Она говорила, что мужчины становятся такими… такими, ну, я не помню, как это называется, но она говорила, что, когда с ними это происходит, они испытывают ужасную боль. Я забыла об этом, и я прошу прощения. Ты плачешь?
Она подпрыгнула, подбежала к Алексису и обняла его за плечи. Он обхватил голову руками, и все его тело тряслось.
Затем он поднял голову, и она увидела, что он снова смеется. Она улыбнулась ему в ответ.
— Слово чести, — сказал он, — к концу месяца я по твоей милости окажусь в бедламе. У меня такое ощущение, как будто мою душу вырвали из тела и превратили в фарш для пирожков.
— Это звучит просто ужасно.
Он коснулся пальцем кончика ее носа.
— Нет, я не думаю, что это так. По правде говоря, я уже не помню, когда я чувствовал себя таким живым, как сейчас.
— Значит, ты не сердишься на меня? Он поцеловал ее в щеку:
— Нет, моя мудрая глупышка.
Она улыбнулась ему, но не смогла ничего придумать в ответ. Он выиграл за счет ее слабости, за счет ее неведения в вопросах сексуальности и половой любви. Она не собиралась давать ему понять это. Но она не понимала, что сейчас произошло, и у нее было такое чувство, что он это понял. Сейчас ей нужно было как-то отвлечь его.
— Алексис, ты так и не дал мне сообщить тебе, что я изменила свое мнение.
— О чем? — спросил он, разыскивая под ковром забытую ими книгу.
— О твоих раненых солдатах. Я решила предоставить им свой дом. Тебе не кажется, что нам лучше найти архитектора и начать готовить его для размещения там людей?
Одним прыжком он очутился рядом с ней, и выражение триумфа и удовлетворения на его лице привело ее в замешательство.
— Спасибо, маленькая дикарка.
Он взял ее руку, разжал пальцы и поцеловал в ладонь.
При его прикосновении Кейт забыла о его странной реакции на ее новость и позволила ему проводить ее в замок. Когда она вышли во внутренний двор, ей внезапно пришло в голову, что Алексис де Гранвиль, в конце концов, не был таким уж змеем. Хотя, если подумать, то у него действительно была чудесная твердая задница.
ГЛАВА 9
Предки де Гранвиля, их мужская часть, наверное, от души хохотали над ним. Он отпустил ее. И не только отпустил, но и проводил в библиотеку, чтобы она смогла написать своему проклятому мистеру Поггсу. Пересекая широкими шагами большой зал, Алексис прошел мимо гобелена, на котором отважный воин поражал беспомощных саксов. Этот дикарь, Норман Филип де Гранвиль, не остановился бы до тех пор, пока не поимел бы девчонку пять или шесть раз. Втянув голову в плечи, Алексис быстро миновал гобелен, как будто боялся увидеть, как черноволосый лорд презрительно смотрит на него.
Господи, он расплачивался за свой собственный идиотизм. Он до сих пор так и не расслабился, и единственное, что он смог сделать, прежде чем потерять контроль над собой, — это дойти до своей гостиной. Он с силой захлопнул за собой дверь. Его губы растянулись так, что стал виден хищный оскал зубов. Подбежав к столу, он схватил лежавшие на нем книги и бумаги и швырнул их на пол.
Он стоял посреди беспорядка, нервно сжимая и разжимая кулаки и скрипя зубами, а его взгляд шарил по комнате в поисках чего-нибудь бьющегося. Он заметил греческую вазу и направился к ней. В этот момент бедный Мередит постучал в дверь и вошел в комнату, неся на подносе конверт.
— Ныряй, Мередит!
Мередит рухнул на четвереньки как раз вовремя, чтобы уклониться от столкновения с вазой. Глиняный сосуд ударился о стену и разлетелся вдребезги. Мередит даже не взглянул на него. Он поднялся, поправил галстук и, подойдя к Алексису, встал между ним и стеклянной статуэткой, помешав таким образом своему хозяину разбить и ее. Алексис резко остановился и окинул своего камердинера взглядом, в котором кипела жажда убийства.
Мередит проигнорировал этот взгляд и вручил ему конверт.
— Милорд.
Алексис сердито рыкнул на него, но камердинер повернул конверт так, чтобы Алексис смог увидеть почерк, которым был написан адрес.
Алексис выхватил у него конверт, вскрыл его и прочел лежащую внутри записку. Повернувшись спиной к Мередиту, он сделал глубокий вдох сквозь зубы и со стоном выдохнул.
— Я должен немедленно отправиться в Хепплтон, Мередит.
— Я приготовил ваш костюм, милорд.
— Хорошо. — Он отдал записку и конверт камердинеру. — Сожги, как обычно. Я сейчас приду.
Мередит положил письмо в карман и направился к двери, ведущей в спальню Алексиса.
Алексис оперся руками о стол и закрыл глаза.
— Мередит.
— Да, милорд.
— Спасибо.
— Рад служить вам, милорд. Мое положение предполагает определенную ответственность.
Алексис чувствовал себя как дикобраз с больными иглами, когда Мередит одевал его к отъезду. Пара дней или даже один день могут основательно изменить человека, подумал он. Ему следовало бы знать об этом, так как Балаклава изуродовала не только его сознание, но и его душу. Тем не менее он ощущал себя расплавленным попугаем после короткого знакомства с мисс Кэтрин Энн Грей. Письмо от Каролины утвердило его в этом ощущении, там как внезапно он почувствовал, что ему невыносима сама мысль о том, что ему нужно ехать к этой женщине. И все же он должен был сделать это, так как у него были перед ней определенные обязательства.
Офелия заменила Каролину Бичуит. Однако Каролина не знала об этом. Он начал постепенно отдаляться от нее еще до того, как его послали в Крым, но она отказалась понимать его намеки. Она жила в надежде на воссоединение, ожидая шанса продолжить то, что он в своем сознании давно завершил. Это был первый раз с момента его выздоровления, когда она отыскала случай повидаться с ним.
Алексис не помнил, как он дошел, но вскоре он уже направлялся к подъемному мосту, за которым грум ожидал его с лошадью. Он вошел в темноту сводчатого тоннеля, который образовывали две башни над воротами. Яркий солнечный свет с обеих сторон тоннеля делал темноту внутри еще более черной. Алексис похлопал себя хлыстом по ноге и поднял взгляд на отверстия в своде. Он всегда смотрел на них, ожидая увидеть там средневекового защитника замка, готовящегося вылить на него кипящую смолу.
Впереди он видел, как Тезей жует морковь, которой его подкармливал грум. Два человека вышли из-за угла и вошли в тоннель с другой стороны. Фальк и Ханна. Мило. Фальк именно сегодня решил вывести свою жену на прогулку. Алексис с нейтральной улыбкой на лице поздоровался с ними. Как он и ожидал, Фальк распрощался с женой прежде, чем она успела сказать хоть слово.
Пока Ханна удалялась в трепетании лент и кружев, Фальк стоял неподвижно, не давая Алексису возможности пройти. Острые зубья подъемных ворот, видневшиеся за его спиной, были похожи на челюсти огромного зверя.
Алексис повернулся лицом к Фальку.
— Она существует для тебя только в твоем присутствии, не так ли?
Фальк стягивал перчатки и даже не бросил взгляда на свою удаляющуюся жену.
— Кто? Ханна? Вспомни слова Павла: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу». Это она должна интересоваться мною, а не я ею.
— Фальк, ты убиваешь ее своим безразличием.
— Забудь о Ханне. Мы уже долго спокойно живем друг с другом, а ты пытаешься отвлечь меня. Валентин пытался вызвать Кардигана на дуэль сегодня утром.
Алексис постучал хлыстом по голенищу сапога.
— Только пытался?
— Я остановил его. Ты должен держать его отсюда подальше.
— Он должен был быть в Доуэр Хаузе.
— Он выслеживал графа, — сказал Фальк.
— Я прослежу за этим. — Алексис попытался обойти Фалька, но тот вытянул в сторону руку, задерживая его.
— Я знаю, куда ты собираешься. Вчера вечером миссис Бичуит вернулась из Лондона без мужа.
— Откуда ты знаешь? Я узнал об этом только сейчас.
— От слуг, конечно. «Воздерживайся от плотской похоти, которая убивает душу», мой дорогой Алексис.
— Да ты сегодня настроен проповедовать. Разве недостаточно хлопот доставляет тебе необходимость нянчиться с любимым солдатиком королевы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40