Лайон и Присцилла сидели рядом с Бингхэмами, и Лайон был удивлен, насколько изменилось его отношение к обеим женщинам. Присцилла пила много, не ощущая больше необходимости исполнять в его глазах какую-то роль. Девушка была, как обычно, банальна и ребячлива, но Лайон стал терпимее, чувствуя себя скорее ее старшим братом.
После третьего бокала вина Присцилла вовлекла Энн в разговор. Она уже коротко рассказала ей о своих планах выйти замуж за Маркуса. Между ними начался жаркий спор, который был немедленно прерван появлением в комнате Уильяма, и женщины ограничились лишь краткими любезностями. Присцилла, однако, продолжала излагать свои взгляды на причины такого решения. Лайон хладнокровно и спокойно поддержал ее, и Энн в конечном счете пошла на мировую с ними обоими. Миссис Бингхэм утверждала, что хочет для Присциллы самого лучшего и что все ее поступки и слова мотивировались только этим.
Лайон в этом очень и очень сомневался, но, по его мнению, наступило время всеобщего перемирия. Более того, он меньше всего хотел, чтобы Энн Бингхэм сердилась на него и на Миген.
Окна в доме на Пейн-стрит были темные. Горела лишь свеча, как обычно зажженная у входа.
Прогулка по нескольким кварталам лишь разогрела желание Лайона поскорее увидеть Миген. «Если ее расстроило, что я провел так много времени с Присциллой, — думал он, — то как же Миген обрадуется принесенной мною новости». Казалось, что с того утра, когда Лайон подарил ей рубиновый браслет, прошел целый год. Она тогда плакала, и Лайон понимал причину ее слез. Но в тот момент решил не говорить любимой о своих намерениях. Пока окончательно не разорвет с Присциллой. Теперь страданиям Лайона пришел конец, ибо наступило время предложить Миген занять то достойное положение в его жизни, к которому они оба так стремились.
Хэмпшир чувствовал, как с него упал тяжкий груз.
…Помывшись холодной водой, Лайон надел чистые бриджи и хрустящую рубашку с открытым воротом. И тут увидел на туалетном столике вазу. Каждый день в ней был букет, отражающий настроение Миген. Но такой был впервые. Лайон улыбаясь взглянул на керамического льва и потянулся к вазе, чтобы лучше рассмотреть таинственные цветы.
Медленно, по мере того как приходило понимание, улыбка блекла на его загорелом лице, мышцы напряглись и разгорелись, как расплавленная сталь. «Эти цветы, — подумал Лайон, — появятся в саду только в конце мая или в июне. И достать их было не так легко».
В вазе стояли синие, как его глаза, незабудки.
* * *
Закрыв глаза, Джордж Вашингтон откинулся на обитый диванчик. Начался легкий дождь, разрисовывающий узоры на окнах кареты, и только что взошедшее солнце пыталось пробиться сквозь пелену серых туч.
Полковник Дэвид Хамфрис, друг и помощник генерала, обменялся взглядом с Чарльзом Томсоном, третьим пассажиром в карете. Ирландец по рождению, секретарь конгресса, Томсон еще две недели назад был послан с неприятным заданием сообщить Вашингтону новость, которую тот ждал не без опасения, и добиться того, чтобы всем вместе вернуться в Нью-Йорк.
Будто почувствовав взгляды, которыми обменялись его попутчики, генерал приоткрыл глаза.
— Я не спал, а просто наслаждался своей собственной компанией. И покоем.
— Да, сэр, — согласился Томсон.
Дэвид Хамфрис был более уверен в себе. Большинство людей пугала кажущаяся суровость Вашингтона, но Хамфрис знал, что этот настоящий мужчина любит, как и все остальные, смех и остроумную беседу. По крайней мере так было в поместье «Гора Верной» после войны за независимость. Но создавалось впечатление, будто эти времена миновали.. Теперь генерал был напряженный, замкнутый… Вернется ли после вступления в должность Президента тот жизнерадостный человек, под началом которого в годы войны за независимость служил Хамфрис?
— Генерал! Должен сказать, что я был восхищен, когда сегодня утром вы отказались от охраны! Вы сказали им, что не можете быть защищенным, когда все мокнут. Теперь Филадельфия заговорит о вашей скромности.
Серо-синие глаза Вашингтона встретили взгляд Хамфриса, и генерал позволил себе ироничную улыбку.
— Человек начинает чувствовать себя ограниченным в поступках.., испытывать давление. Все эти поклоны и трезвоны рядом с каретой… Порой задумываешься, не сошел ли мир с ума?
Томсон осторожно занял оборонительную позицию:
— Все так почтительно относятся к вам, что я боюсь, не могут ли они порой переусердствовать…
В этот момент карета неожиданно свернула влево, и полковника Хамфриса толкнуло на колени Томсона. На дороге кричали, и Вашингтон обернулся, чтобы посмотреть назад.
— Там на дороге кто-то подскакивает! Похож на слугу. На нем башмаки на пряжках и все остальное. Но, конечно, отвратительно грязен.
Как только карета стала набирать скорость, человек побежал за ней.
— Скажите кучеру, чтобы остановился! — попросил генерал Хамфриса. — Возможно, это слуга с ближней фермы, и там кто-то попал в беду.
Забрызганное грязью существо подбежало к карете, где сидящий на козлах кучер поджидал его, положив руку на пистолет.
Вашингтон посмотрел на неизвестного через окно с нарастающим опасением — мальчишка, промокший, грязный, а глаза ясные, умные…
— Сэр, я отнюдь не уверен, что нам следовало бы… — Чарльз Томсон откашлялся.
Взгляд генерала был прикован к дергающему дверь человечку. Выражение лица Дэвида Хамфриса тоже изменилось.
— Я мог бы поклясться… — пробормотал недоверчиво Хамфрис.
— Откройте дверь, — изменившимся голосом сказал Вашингтон.
Приказ исполнили, и покой и тепло кареты были нарушены появлением взлохмаченного, мокрого, неряшливого мальчика, с которого ручьями стекала вода. У него были фиалковые глаза, сверкающие как огромные аметисты. Мальчишка сорвал с головы измятую шляпу, из-под которой рассыпалась блестящая копна роскошных черных локонов.
— О генерал! И полковник! — простонала она. — Слава Богу, что мне встретились именно вы. Никто бы ради меня не остановил коней. Да и не поверил бы моей истории!
Вашингтон протянул руку и погладил Миген по волосам.
— Господи, я совершенно уверен, что вы — Миген Сэйерс.
Если это не так, то считайте, что у меня просто старческие галлюцинации.
Глава 38
Уонг быстро ходил взад и вперед по коридорам. Он внимательно прислушивался, стараясь распознать любой звук, который предупредил бы его о приближении хозяина. Когда высокая девушка из кухни вышла в коридор, китаец не долго думая скрылся в ближайшей спальне.
За все время знакомства с Лайоном Хэмпширом Уонг не раз видел его отталкивающе злым. Но сейчас Лайон пребывал в несколько ином настроении. До сего случая Уонг всегда чувствовал себя в безопасности, зная, что по своей сущности этот человек был хорошим и уж совсем не жестоким.
Однако сегодня хозяин казался устрашающе чужим. Вся сила, которую Лайон надежно сдерживал в себе, выплеснулась наружу.
На этот раз его стальное тело излучало осязаемую опасность.
Мрачное, черное расположение духа Лайона было вызвано непереносимой болью. Даже Брэмбл была готова признать, что опустошающее чувство потери Миген свидетельствовало об истинной любви хозяина. Лайон был похож на большое дикое животное, смертельно раненное, но все еще способное нанести ответный удар любому, кто на свою беду встретится у него на пути.
Всю ночь были слышны действующие на нервы шаги Лайона, в ярости меряющего спальню взад и вперед. И Уонг, и Брэмбл тоже не спали. До трех часов ночи хозяин забрасывал их вопросами, повторяясь и повторяясь, будто повредился в уме. Потом поднялись с постелей другие слуги.
Чуждая страха, Брэмбл с самого начала призналась Лайону, что Миген попрощалась с ней и Уонгом и что они видели, как одетая в бриджи Миген исчезла в направлении конюшен, не сказав им, куда собирается уехать.
Лайон обрушил на слуг бурю оскорблений за то, что они, дескать, позволили ей уехать. Брэмбл стоически молчала и пристально смотрела на хозяина. Но Уонг стал дрожать на своем стуле и, хватаясь за соломинку, вспомнил утренний визит Кевина Брауна.
К рассвету Брауна доставили в дом на Пейн-стрит. Уонг притих у двери, ведущей в библиотеку, со страхом прислушиваясь к тому, что происходит за нею, и стремясь убедиться не только в том, что беседа все еще продолжается, но и в том, что молодой кучер в безопасности.
Лайон ходил из угла в угол, будучи не в силах заставить себя присесть. Кевин сидел в обитом парчой кресле, но во время беседы то и дело вскакивал. Ему и в голову не могло прийти, что капитан, этот законченный распутник, мог по-настоящему влюбиться.
— Я никогда не мог поверить, что Миген так мало ценит себя! — вскричал Лайон. — Вы сказали, что она пришла к выводу, будто больше всего во мне нуждается страна? — Он умолк, пригладил свои светлые волосы, что делал, судя по всему, в сотый раз, и снова повернулся к Брауну, ожидая окончания рассказа. — Скажите мне… Когда вы расстались с ней, чтобы пойти за фаэтоном и мальчиком, который бы правил им…
— Создается впечатление, что Миген поддалась панике. К тому времени, когда я вернулся, она, видимо, уже взяла свою лошадь и была в пути. Я отправился в дом узнать, что случилось, но все ушли на паром Грея.
Лайон пересек комнату и схватил Брауна за руку.
— Вы имеете в виду, что она поехала одна на Дитя Небес?
Целую ночь на лошади?
Хэмпшир посмотрел на окно, в стекла которого монотонно барабанил дождь. Прислонившись к столу о двух тумбах, он сел на его край и постарался выбросить все из головы и трезво обдумать сложившуюся ситуацию. В глазах его стояли жгучие слезы: «Мой Бог, что же я наделал!»
* * *
— Кларисса, у меня нет времени для дальнейшего обсуждения интриг. — Маркус гордо прошел к себе в кабинет, где, пристроившись на краю удобного кресла, его ждала Кларисса. — Еще позавчера вечером я говорил, что теперь вы должны планировать свои действия без моей помощи. Присцилла изо всех сил тянет меня к алтарю.
— Милый Маркус, вы приложили к этому немало стараний и теперь вам остается только радоваться! — Она лукаво улыбнулась. — Позвольте заверить, что у меня все в порядке. Ваша информация мне чрезвычайно помогла!
Наливая себе бренди, Маркус с любопытством взглянул на Клариссу:
— Что же вы сделали с девушкой?..
— Теперь она прогуливается по реке Делавэр. Не имея, конечно, лодки!
Черные брови Маркуса взметнулись вверх.
— Довольно решительные меры.
— На этот раз я не хотела допустить ошибку. Так или иначе, дело сделано, и дальнейшая дискуссия будет пустой тратой времени. — Ее небесно-синий взгляд был непреклонно суров. — Негодяй, которого я наняла, чтобы разделаться с Миген, пришел получить с меня остаток платы. И добавку к ней. Именно поэтому я здесь. У него с собой браслет, который носила эта несчастная. Наглец утверждает, что первоначально браслет принадлежал матери Лайона и Миген умоляла их не забирать браслет, на котором выгравирована фамилия Лайона. На браслете несколько рубинов. Бродяги хотят продать его мне по несусветной цене. Нужно, говорят, чтобы он не попал в руки опасных людей.
— Вы просите меня дать вам взаймы?
— Да.
— Решено. А теперь мне нужно отправляться в особняк Бингхэмов. У вас ко мне есть еще что-нибудь?
— Моя проблема состоит лишь в том, как сообщить о смерти девушки. Они говорят, что в реке быстрое течение и что ее сразу же унесло, поэтому тело обнаружат, надеюсь, нескоро…
Маркус, явно торопясь, отсчитывал деньги на столе.
— А вы все-таки не такая умная, как утверждаете. Пошлите ваших людей в особняк Бингхэмов, где они попросят поесть и заодно расскажут свою побасенку Смит. Пусть возьмут с собой лошадь Миген и скажут, что они прошлой ночью видели, как эта кобыла сбросила ее в реку. И, дескать, Миген унесло течением.
Сердобольная Смит, несомненно, попадется на крючок.
Маркус перегнулся через стол и вручил Клариссе кожаный мешочек, разбухший от гиней.
— С возвращением долга можете подождать до того момента, как станете супругой Хэмпшира. А пока нам следует избегать встреч друг с другом. Особенно после смерти девушки. Вы согласны? Вот уж без чего мы можем обойтись, так это без того, чтобы подозрение пало на нас.
* * *
Маркус четко разработал свой план, но Клариссу все равно изумило, как гладко все обошлось. Остается лишь одна проблема — рубиновый браслет. Единственный пункт, вносящий в их планы некую путаницу.
Она освежилась апельсиновой туалетной водой, внимательно рассматривая в зеркале свою безупречную внешность. Ни один русый волосок не выбивался из модной прически. Кларисса отрепетировала улыбку, которая раньше всегда очаровывала Лайона, и чуть поправила очень низкое декольте.
Мисс Клоссен прожила два мучительных дня с того момента, как Лайону сообщили о смерти Миген. Кларисса выжидала наиболее подходящий момент, чтобы выразить ему сочувствие.
Она не могла рисковать еще раз и боялась, что будет упущено время. Вдруг Лайон внезапно уедет в Нью-Йорк, желая забыться и найти утешение в тамошних празднествах?
Она заглянула в шкатулку для драгоценностей, чтобы убедиться в сохранности за столь высокую цену приобретенного ею рубинового браслета. Затем Кларисса развернула письмо, доставленное сегодня утром сохранившим инкогнито камердинером Маркуса, и перечитала.
"11 часов, 22 апреля 1789 года.
Завтра я буду Женат. Знание этого в сочетании с выпитым бренди размягчило меня в достаточной степени для того, чтобы написать вам последнее письмо. Я полагаю себя обязанным сообщить вам любую информацию, поскольку ваши неудача и разоблачение могли бы принести неприятности и мне. (Думаю, что в случае своего краха вы непременно захотите оказаться в чьей-либо компании.) События развиваются блестяще Насколько я понимаю, два ваших негодяя весьма убедительно сыграли спектакль в особняке Бингхэмов. (Слава Богу, что Брэмбл ушла к Лайону! Останься повариха там, она бы закрыла похитителям доступ к Бингхэмам.).
Ошеломленная горем Смит выслушала их и узнала кобылицу Уикхэм извлек пьяного Брауна из трактира «Виноградная братия».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45