Тон черного был не таким, каким раб разговаривает со своим хозяином. Раб говорил дерзко, вызывающе, даже с издевкой. Словно они были друзьями. Или равными по положению.
— Нет, — так же выразительно ответил капитан. В его голосе звучало даже какое-то глуповатое недоумение, но глаза, смотревшие на нее, были холодными. Ее руки, лежащие на коленях, задрожали.
Она попыталась думать о чем-нибудь другом, все равно о чем. Чем были связаны эти двое? Она заставила себя вспомнить тот первый обед с капитаном, когда он слишком явно показал, что это из-за него хромает Кэм.
Но действительно ли он говорил это? “Вспомни, Мередит, — сказала она себе. Это должно быть очень важно”. И она вспомнила. Каждое слово из того разговора.
“И вы рискуете брать его на Север? ” — спросил один из охотников за рабами.
“Однажды он попытался, и больше не будет этого делать”, — пришел ответ Девро.
Из чего она сделала вывод… такой, какой он хотел, чтобы все сделали, догадалась она сейчас.
Едва сознавая, что Девро с помощью Кэма с трудом идет к двери, она еще раз взглянула на картину на стене. Господи, подумала она. Не может быть. Пастор сказал бы ей. Он бы ей объяснил.
Она знала, что кто-то перевозит рабов по реке, но сотни пароходов бороздили Миссисипи. Кому могло прийти в голову, что это “Лаки Леди”!
Но почему же он так обеспокоен тем, что обнаружил ее возле склада Элиаса? Разве только, как она подозревала, если он не состоит в сговоре с охотниками за беглыми рабами. А если так, то как объяснить его дружбу с этим огромным черным, который вдруг перестал коверкать слова, как делают все рабы, и заговорил правильно, ничуть не хуже нее?
Кажется, капитан Девро и человек по имени Кэм пришли к какому-то решению, и это решение позволяет им больше не притворяться в ее присутствии.
От того, что это могло значить, ее зазнобило. Никто не знал, что она здесь. Ни одна живая душа. Они легко могли убить ее и утопить тело ночью в Миссисипи. И она задрожала увидев, что дверь запирается, а ключ падает в карман Квинна Девро.
Она не отрываясь смотрела на него, а он, не обращая на нее внимания, подошел к зеркалу и стал разглядывать рану на голове, из которой по-прежнему сочилась кровь.
Все внутри Мередит сжалось. Рана была глубокой, и страх Мередит был отчасти вытеснен чувством вины. Раньше она никогда не переживала, что ничем не может помочь, но ведь раньше она никому не наносила телесных повреждений, кроме того случая, напомнила она себе, когда на этом же самом пароходе дала капитану пощечину.
Что же в нем подвигало ее на обычно чуждую ей жестокость?
Чувство самосохранения, сказала она себе. Свобода для многих. Но сейчас, глядя на рану на его голове, она чувствовала, что никакое оправдание не утешает ее.
Она собралась было встать, чтобы подойти к нему и как-нибудь помочь ему, но ее остановил его голос, твердый и мрачный.
— Сядьте и оставайтесь на месте, мисс Ситон! — Это ее испугало, потому что она думала, что он на нее не смотрит. Она вздрогнула, услышав, как холодно он к ней обратился. Вот, значит, к чему они вернулись. Ничего хорошего это не сулило. Она послушно опустилась на стул.
— Я просто думала, что я могу помочь.
— Ха! — сказал он мрачно. — Я скорее соглашусь, чтобы мне дикая кошка помогала. Это не так опасно, и предательства не ждешь. — В его голосе звучало напряжение, даже обида.
Это замечание задело ее за живое. Конечно, она часто обманывала, работая на Железную дорогу, но никогда не предавала.
— Мне очень жаль, — в голосе Мередит звучало искреннее сожаление.
Но он подумал о Моргане, о том, какой замечательной актрисой она была.
— Жаль, что вы меня стукнули или что вас за этим поймали? — в его голосе звучал неприкрытый цинизм.
— И то, и другое, — произнесла она. Такой откровенный ответ удивил его.
Он удивился и устремил на нее тяжелый взгляд. Уголок его рта начал загибаться вверх, вокруг глаз собрались морщинки, а ямочка на подбородке, казалось, стала еще глубже. И опять он стал удивительно красив. Она стиснула стул.
— По крайней мере, откровенно, — протяжно сказал он, а его сверлящий взгляд, казалось, все глубже проникал за ее оболочку. — Услышу ли еще что-нибудь столь же откровенное?
Мередит как загипнотизированная смотрела на него. Она могла противостоять его насмешливой улыбке, его мрачной ухмылке, но сейчас было что-то другое. Она чувствовала себя змеей, которую гипнотизирует индийский колдун и которая только и может, что качаться туда-сюда под музыку его дудочки… под музыку его низкого протяжного голоса, под пристальным взглядом темно-синих глаз.
Но она поняла, что и он не был неуязвим. Даже когда его улыбка вызывала ее ответить ему тем же, на щеке его дергался мускул, и Мередит видела, что он с трудом сдерживается и что она страшно раздражает его.
Глаза его были по-прежнему тревожными. Она мельком подумала о том, что они, кажется, никогда не улыбались. Интересно, почему?
— Мне очень жаль, — повторила девушка, не в силах выдержать напряжения, которое росло между ними. — Я никого никогда не била. Кроме вас…
Она вдруг остановилась, испугавшись, что сказала слишком много.
Но он не собирался упускать момент.
— Что, Мередит? Я оказался не тем и не в нужное время? Как вы возле склада?
Она проигнорировала вопрос.
— Вы насильно удерживали меня! — обвинила она его. — У меня было право убежать!
Он прислонился к стене и выглядел обманчиво расслабленным. “Расслаблен как пантера”, — подумала Мередит.
— Я вам предоставлю его, Мередит, — сказал он медленно и ровно, но глаза его были по-прежнему так холодны, что ее пробила дрожь. Она подозревала, что именно этого он и побивался, хорошо зная силу своего взгляда. — Будем считать, что счет сравнялся, — продолжал он, — я ударил вас, хотя не знал того, что это вы. Вы возвратили… ну, назовем… это богомерзкое деяние. Сторицей, надо добавить, — насмешливо сказал он, потрогав рану. Коснувшись пульсирующей поверхности, он вздрогнул и поморщился.
Мередит начала подниматься со стула, готовая воспользоваться возможностью, которую, как ей показалось, он предоставил ей своей всепрощающей речью, но тут же остановилась, потому что он решительно покачал головой.
— Эту часть нашего дела мы отложим, но ведь это не все. И далеко не все, — сказал он мягко, но голос его был переполнен угрозой. — А теперь сядьте! — эти слова прозвучали как пистолетный выстрел — резко и грозно.
Мередит рухнула на стул.
— Хватит играть, Мередит, мое терпение кончилось, — он подошел к ней, воплощение силы и мощи, излучающей жестокость. — Что вы делали возле этого склада?
Мередит еще не закончила разгадывать головоломку, подбирая и примеряя друг к другу составлявшие ее фрагменты, но последним из которых было его внимание к складу. Отчасти она уже допускала, что он мог быть членом Подпольной железной дороги. Но полностью в этом она не была уверена, а принцип осторожности и секретности усвоила очень хорошо. Она решила открыть часть правды.
— Моя сестра… я пытаюсь разыскать свою сестру. Кто-то мне сказал, что Элиас Спрейг, возможно, сможет помочь мне, — выпалила она и заметила, как сузились его глаза.
— У вас нет сестры, — с презрением ответил он. Опять игра, опять ложь.
Мередит, взглянув на его мрачное лицо, не решилась продолжать. Исчезли все следы его насмешливой улыбки, осталась только холодная враждебность. Но ей некуда было деваться.
— Вспомните, — сказала она, — тогда, много лет назад, когда вы приезжали в Бриарвуд…
Он помнил, но она-то утверждала, что забыла. Опять ложь. Если составить список, то он получится изрядно длинным.
— Да, — осторожно ответил он.
— У нас была девочка, которую звали Лиза, дочь Альмы. Она была на два года младше меня. Вы еще построили для нас качели.
Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
— Дочь Альмы? — он наведывался в кухню и так очаровал Альму, что в течение того долгого четырехдневного визита она припрятывала для него лакомые кусочки. Ему не понравился Роберт Ситон, и Квинн, когда мог, уклонялся от официального обеда. Он вспомнил Альму и вспомнил девочку. Она была младше Мередит и очень застенчива. Может быть поэтому он не сразу ее вспомнил. Да и виделись они совсем мало, кроме того дня, когда Квинн построил качели и пару раз качнул ее. — Дочь Альмы? — повторил он.
Мередит кивнула.
— И моего отца.
Квинн молчал, глядя на нее, обычная пустота во взгляде девушки сменилась неприкрытой мукой. Она была хорошей актрисой, но он не думал, что и сейчас она притворяется. Квинн начинал ей верить. Он подтянул к себе стул и сел на него верхом, положив руки на спинку, при этом он по-прежнему, не отрываясь, смотрел на нее.
— И? — несмотря на появившееся в нем сочувствие, вопрос все же звучал недоверчиво.
— Она была мне дорога, — медленно, с болью, проговорила Мередит, — я ее любила. Я учила ее читать, — она подняла взгляд на Квинна. — Вы видели моего отца… Он… с ним было нелегко. Боюсь, он не знал, что такое любовь. Он был холодным, даже жестоким. А я была так одинока… и Лиза… любила Лизу, и она любила меня… — ее голос сорвался, и она опустила голову.
Мередит сама не знала, почему так много ему рассказывает. Она еще никому не рассказывала обо всем. Эта рана была слишком болезненной, потеря слишком большой. Боль никогда не проходила, Мередит просто научилась жить с этой болью.
Черт его возьми! Ей надо было что-то рассказать ему, но она рассказала больше, чем намеревалась. Она почувствовала, как в глазах скапливаются слезы, но давно уже научилась их сдерживать, и сейчас их сдерживала, чтобы не показать ему свою слабость. Она не знала почему, но это казалось очень важным.
Квинн почувствовал себя так, словно его ударили. И подозревал, что впереди еще один удар. Он поверил ей. Такая глубина чувства была в ее словах, что невозможно было представить, что она играет какую-то роль. Почти против воли он положил руку ей на плечо.
— Что же произошло?
— Вскоре после того, как вы уехали, отец решил, что мы слишком дружны с Лизой. Он продал ее. Ей было шесть лет, — горечь наполняла ее слова. — Ей было шесть лет, а ее заковали в цепи и увезли от мамы, от родного дома и от… от меня. И все потому, что я ее любила, — боль в ее голосе была неподдельной. — Потому что я любила ее, — повторила она шепотом, и одинокая слеза побежала по ее побледневшей щеке. — Это я виновата, только я, — она никогда еще не говорила этого вслух, но чувство вины всегда жило в ее сердце. И сейчас оно выплеснулось наружу.
Квинн сострадал ее боли и чувству вины, с которым она прожила столько лет. И он познал бремя вины. Как тяжело оно было! Если бы не он, был бы жив Терренс О’Коннел. Пытаясь избавиться от воспоминаний, он закрыл глаза, а потом снова медленно открыл их.
Скупые слезы уже высохли на ее щеках, и то, что их было так немного, говорило о том, что горе ее было глубоким и слезы его не облегчали. Боль осталась. Резкая, безысходная. Ему отчаянно захотелось приласкать ее.
— А почему вы думали, что мистер Спрейг может помочь вам? — спросил он, не желая спрашивать, а желая лишь утешить ее. Но все-таки кое-что он должен был знать. А она по-прежнему что-то скрывала. Догадаться об этом можно было по тому, как она избегала его взгляда.
— Я наняла детектива, — ответила она, опять не говоря всей правды. — Кажется, он думает, что мистер Спрейг может что-нибудь знать. Он не сказал почему.
— А почему бы вам было не прийти днем?
— Моя семья ничего не знает. Они думают, что я давно забыла про Лизу.
— И очень важно, чтобы ваш брат не узнал? У вас есть свои деньги, и, полагаю, вы можете тратить их, как захотите.
— Мой брат сделал все, чтобы мы с ней не встретились. Видите ли, мы с Лизой похожи. Он очень боится, что если она найдется, то кто-нибудь догадается, что она… незаконная дочь нашего отца.
Квинн пожал плечами.
— Это не так уж редко бывает. Я бы сказал, что изрядное количество плантаторов на Миссисипи имеют отпрысков среди своих рабов, — он понимал, что говорит цинично, но надеялся, что таким образом больше узнает. А свои секреты он и вовсе не хотел открывать.
— Но среди них нет таких, которые были бы так похожи на родную дочь. Я боюсь, что, если Роберт узнает, он сделает так, что я никогда не найду ее…
Лицо ее уже не было бледным, но тело было натянуто, как тетива.
Квинн услышал, как свистнул пароход и оркестр заиграл веселую музыку. “Лаки Леди” вот-вот отойдет от причала. Ему надо решать, что с ней делать. Немедленно.
Но он не мог. Он, человек, привыкший быстро принимать решения, почувствовал нерешительность. Он поверил ей. Поверил всему, что она рассказала. Но много, очень много скрывала еще Мередит Ситон, и поэтому он был заинтригован ей, она для него по-прежнему была загадкой. И угу загадку ему надо было разгадать.
Квинн посмотрел на нее и прочел вопрос в ее глазах. Она тоже поняла, что пароход готов к отплытию.
Он покачал головой.
— Не думаю, Мередит.
“Он хотя бы опять называл меня по имени, — думала Мередит. — Но почему же он не отпускает меня! Ему-то чего бояться? ”
— Я вам все рассказала.
— Расскажите мне побольше о Лизе… и о детективе, которого вы наняли.
— Но пароход… моя тетушка…
— Вас и так не было всю ночь и утро. Сомневаюсь, что несколько лишних часов смогут… повредить вашей репутации… еще сильнее. — Это предположение было намеренно обидным.
Она закусила губы, и неожиданно Квинну этот жест показался очень милым. В ее глазах читалась боль, беззащитность, и Квинну неудержимо захотелось обнять ее. Он испугался, осознав это. Вспомни, сказал он себе, что произошло из-за того, что ты ошибся. Слава Богу, голова у него еще болела.
Он сверлил ее взглядом, а она, как и в их первую встречу на “Лаки Леди”, пыталась понять, что же скрывает его взгляд, не допускающий никаких вторжений. В нем не было ни прощения, ни сочувствия, ни понимания. Он был напрочь лишен всех эмоций.
— Можно мне выпить воды? — спросила она. Он улыбнулся, как кот, поймавший мышь.
— Всю воду вы вылили мне на голову, Мередит, а оставлять вас одну я не собираюсь, во всяком случае, до тех пор, пока я вас не свяжу и не завяжу вам рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53