– Ты думаешь, нам хватит смелости?
– На что? К матушке я с тобой не пойду. – Александр притворился, что не понимает Чарли.
– Да нет, пойти к Жози Вудс.
– Пойдем к ней или на Грин-стрит, – ответил Александр, растянувшись на полу.
– Нет уж, спасибо. – Чарли передернуло. – Там что угодно можно подцепить.
Александр медленно сел. Они с Чарли были троюродными братьями, но внешне совсем не походили друг на друга. Белокурый Чарли напоминал херувима, но это впечатление было обманчиво. Темноволосый Александр пошел в деда-мадьяра.
– Значит, к мадам Вудс. – Александр отбросил темную прядь со лба. – Если мы у нее что-нибудь подцепим, то, по крайней мере, хоть будем знать, что мы не исключение – все, кто к ней ходит, страдают тем же.
– Включая наших отцов, – усмехнулся Чарли.
Александр шутливо потрепал его за ухо.
– Если то, что я слышал о твоем отце, правда, Жози встретит нас с распростертыми объятиями. Разве не твой отец помог ей начать дело?
– Говорят, что он, – не обижаясь, отозвался Чарли. – Пойду узнаю, что нужно матушке. Ты подождешь?
– Нет. Мне и так две недели с тобой мучиться, хоть сегодня отдохну.
Они вышли в огромный круглый холл с мраморным полом.
– Поклонись от меня матушке, – сказал Александр, проходя мимо большой, в полный рост, статуи Ниобеи, оплакивающей своих детей.
– Спасибо. Кстати, она всегда называет тебя «бедным сироткой».
Лакей открыл массивную входную дверь.
– Сиротка – верно, но бедный – явный перебор, – усмехнулся Александр.
– Да матушка вряд ли понимает значение этого слова, – отозвался Чарли, не задумываясь, что, скорее всего, не понимает его и сам. – Почему не подали экипаж мистера Каролиса? – повернулся он к лакею.
– Потому что я пришел пешком и не хочу возвращаться в вашем экипаже, – объяснил Александр, прежде чем лакей успел ответить. – Мне нравится ходить пешком.
– Смотри, чтобы отец не узнал. А то решит, что сказались твои крестьянские корни, и лишит наследства, – закатил глаза Чарли.
– Мне-то что? – отмахнулся Александр, но пока он спускался по ступеням и пересекал мощеный двор, его охватила ярость. В их семьях никогда не упоминали о происхождении Каролисов. Даже в шутку. Каролисы разбогатели слишком недавно. Настолько недавно, что об этом еще не забыли.
Привратник поспешил открыть огромные кованые ворота, и Александр окунулся в сутолоку Пятой авеню.
Чарли, конечно, скрывать нечего. Предки Шермехонов были в числе первых голландских переселенцев, осевших в Новом Амстердаме. Они быстро прибрали к рукам обширные земли и через несколько поколений уже обладали огромным состоянием. Сейчас оно немного поубавилось, но Шермехоны по-прежнему принадлежали к сливкам нью-йоркского общества. У себя дома они могли творить что угодно: бить жен, изменять им, сходить с ума, но в низком происхождении их никто не мог упрекнуть. Шермехоны были не просто сливками общества, а самим обществом. Поэтому неудивительно, что Чарли даже не догадывался, как его слова оскорбили Александра.
Он шел по направлению к Вашиштон-сквер. Каролисы тоже принадлежали к сливкам общества, которое приняло их весьма благосклонно задолго до рождения Александра. Но он хорошо знал, какого труда стоило их семье достичь нынешнего положения. Чтобы войти в великосветские круги, отцу пришлось жениться на девушке из рода Шермехонов, представительнице одной из богатейших фамилий в Ныо-Иорке.
Мимо прогремела двуколка, следом – элегантный экипаж, запряженный четверкой лошадей. У Александра запершило в горле от поднятой пыли. В семье отец запрещал упоминать о происхождении деда. Виктор Каролис был наследником человека, у которого достало предвидения скупить огромные земли там, где сейчас стоит Нью-Йорк, когда на этом месте были сплошь болота и фермы. Человека, который никогда не продавал то, что однажды приобрел, который гениально разбирался в вопросах недвижимости и знал все о торговом флоте. А еще Виктор был сыном человека, родившегося в хибарке под соломенной крышей в неприметной деревушке, затерявшейся на равнинах Венгрии, и в этом позоре Виктор не хотел признаваться даже самому себе. Разбогатев, он сразу же позаботился выдумать генеалогическое древо, по которому фамилия Каролисов восходила к древнему дворянскому роду. А потом породнился с Шермехонами.
Александр прошел мимо позолоченных ворот, ведущих к красному кирпичному особняку Де Пейстеров. Их род был таким же старинным, как и род Шермехонов. Однажды, когда Александр был совсем маленьким и его мать была еще жива, он случайно услышал, как мать говорила отцу, что младшая Де Пейстер станет отличной партией. Александр усмехнулся, вспоминая ответ отца. «Младшая Де Пейстер! – презрительно повторил внук геоского батрака. – Александр будет самым богатым женихом штата, если не всей страны. Когда дойдет до женитьбы, нам потребуются потомки голландских переселенцев».
Отец хотел, чтобы в его внуках текла кровь английских аристократов. В двадцать один год Александру предстояло совершить большое турне по Европе для завершения образования. Он знал, что не должен вернуться холостяком. «Никаких испанских или итальянских дворянок, – предупреждал отец. – Они все католички». Отец при этом вздрогнул. Семьи, принадлежащие к высшей знати, ведут свои родословные от первых голландских переселенцев, все они протестанты. Высший свет не примет католичку, будь она хоть принцессой. Отец Виктора, католик по рождению, распорядился, чтобы его тайком похоронили по католическому обряду. Но об этом никто не знал, даже Александр. «Только дочь английского аристократа, – настаивал отец, – соглашайся не меньше, чем на дочь графа».
Александр послушно обещал, что его будущая невеста будет отвечать всем отцовским требованиям. Он поддал камень ногой в башмаке из телячьей кожи ручной работы. В этот миг он меньше всего думал о женитьбе. Его мучил вопрос, где лучше всего расстаться с тяготившей его невинностью.
Он ловко увернулся от омнибуса, переходя через улицу, осторожно обошел кучу лошадиного навоза посреди дороги.
Александр отшвырнул еще один камень на проезжую часть. Он что-нибудь придумает, недаром он Каролис.
Подойдя к дому, он увидел, что там все готово к приему гостей. Красная ковровая дорожка протянулась от ступеней крыльца через двор к воротам.
– Ожидают мистера Уильяма Гудзона и мисс Дженевру Гудзон, – ответил дворецкий на вопрос Александра, кто к ним пожалует.
Александр тут же потерял интерес к гостям. Уильям Гудзон недавно приехал в Нью-Йорк, он был владельцем железных дорог в Англии. Отец с ним еще не виделся. Александра удивила торжественная встреча, он знал, что у отца к Уильяму Гудзону чисто деловой интерес, и он не собирался сходиться с ним ближе. Александр прошел по дорожке в дом и вошел в большую гостиную.
– Хорошо, что ты явился. Я хочу, чтобы ты остался дом и познакомился с Гудзонами, – сказал отец тоном, не допускающим возражений.
Александр с трудом подавил стон. Надо было сразу подняться к себе, тогда не пришлось бы скучать в обществе гостей Но, вспомнив, что его ждут две недели свободы, он, как подобает послушному сыну, ответил:
– Хорошо, папа.
Мистер Гудзон оказался йоркширцем крепкого телосложения с роскошными бакенбардами. Его тринадцатилетняя дочь тихо, как мышка, сидела, сложив на коленях руки, и не принимала участия в беседе. Подали чай. Сразу же стало ясно, что Уильям Гудзон не станет тратить время на обмен светскими любезностями, и Александр подумал, что визит, пожалуй, будет не таким скучным, как он ожидал.
– Лондонские политики пристально следят за тем, что здесь происходит. – Мистер Гудзон сразу перешел к делу, и это покоробило Виктора. – Договор между Канзасом и Небраской может стать для Америки началом конца. Вы что, хотите позволить каждому штату самостоятельно решать, сохранять ли рабовладение? Если президент Линкольн не примет срочных мер, Америка разделится на два лагеря, и он станет последним президентом Соединенных Штатов.
– Иностранцам нелегко разобраться в тонкостях нашей внутренней политики, – отозвался Виктор неприязненно, скрывая под холодной вежливостью свое раздражение. – Согласно Конституции, ни один штат не может выйти из Союза Штатов. Все слухи об отделении рабовладельческих штатов не более чем слухи. Ничего из этого не выйдет.
– А когда срок президентства Линкольна закончится? – не сдавался гость из Йоркшира, не замечая, что его напористость становится неприличной. – Что, если к власти придут республиканцы? Их молодой лидер настроен категорически против этого договора, не так ли?
– У их молодого лидера нет никакой надежды победить на президентских выборах, – холодно возразил Виктор.
Уильям Гудзон улыбнулся.
– Я бы не был так уверен в этом, мистер Каролис. – Если высказывания политика становятся крылатыми, с ним лучше считаться. Я имею в виду его слова: «Если дом дал трещину, он развалится».
Виктор фыркнул. Александра забавляло раздражение отца, он сдержал улыбку. Разговор перешел с молодого Авраама Линкольна на более насущные дела. Отец и мистер Гудзон обсуждали, насколько выгодны будут специальные спальные вагоны, если их включать в составы дальнего следования. И только к концу визита разговор опять оживился.
– У вас, конечно, строительство железных дорог выгоднее. Полно ирландских эмигрантов, а это дешевая рабочая сила, – сказал мистер Гудзон, поднимаясь. – Насколько мне известно, они живут в жутких условиях и рады любой работе.
Виктор чуть заметно улыбнулся. Он стойко выслушал все бестактности Уильяма Гудзона, касающиеся политической стабильности страны, и не собирался унижаться до спора о положении ирландских эмигрантов.
– Я действительно не понимаю, почему отцы города не положат конец вымогательству, – продолжал Уильям Гудзон, по-прежнему не догадываясь, что непростительно нарушает светские приличия. – Все землевладельцы, сдающие свои владения в аренду, и те, кто застраивает свои земли, должны быть зарегистрированы. Тогда случаев заболевания холерой и желтой лихорадкой станет меньше. У нас в Лондоне, конечно, есть городское дно, но подобные рассадники заразы в такой молодой развивающейся стране, как Америка, воспринимаются как нечто предосудительное, ведь у нас они существуют с незапамятных времен.
Взгляд Александра случайно упал на Дженевру Гудзон. Она робко и смущенно улыбнулась ему, и он вдруг с удивлением осознал, что она прекрасно понимает бестактность своего отца. Впервые за время визита Александр обратил внимание на девочку и подумал, что она, пожалуй, нечто большее, нежели бесцветное обязательное приложение к своему отцу. Она по-прежнему казалась ему безнадежно некрасивой и похожей на остальных безжизненных молоденьких англичанок, с которыми он встречался, но в глазах девочки он прочел ум и горечь унижения. Александр подумал, что они могли бы подружиться.
Отец не ответил на последнее замечание Уильяма Гудзона и молча проводил его по ковровой дорожке к выходу.
Александр отлично чувствовал, что в душе отца бушует ярость. Именно в бедных кварталах его дед-венгр еще в молодости скупил обширные земли. Виктор часто публично заявлял, что это наиболее сомнительное приобретение отца. Каролиса не интересовало, что делали с землей арендаторы, несмотря на попытки отдельных филантропов привлечь общественное внимание к этому вопросу. Более неудачную для разговора тему в гостиной Каролисов трудно было выбрать.
Лакей в ливрее почтительно поклонился, провожая к карете Гудзона, пребывающего в блаженном неведении о своей бестактности, и дочь, страдающую от поведения своего отца. После отъезда гостей негодующий Виктор гневно приказал:
– Того, кто распорядился постелить дорожку, уволить!
Александр усмехнулся, глядя, как отец вне себя от ярости прошел в свой кабинет. Если мистер Гудзон надеялся, что визит к Виктору Каролису откроет ему двери в высшее нью-йоркское общество, его ждало горькое разочарование.
Двумя днями позже, прогуливаясь в толпе на ипподроме Лонг-Айленда, Чарли обеспокоено заметил:
– Не уверен, что это нам сойдет с рук, Алекс. Я думал, уважаемые люди здесь не бывают, а уже видел старика Генри Джея и командора Вандербилта.
– Вандербилт, положим, далеко не уважаемый, – небрежно отозвался Александр.
Когда его дед в молодости скупал земли, Корнелиус Вандербилт, будучи моложе деда, приобретал паромы и пароходы. Оба сколотили огромные состояния, но если Каролисы теперь считались старой гвардией, на Вандербилтов до сих пор смотрели как на нуворишей, особенно потомки его бывшего соперника.
– Но в лошадях разбирается, – сказал Чарли с невольным восхищением. – Неплохо бы узнать, на кого он ставит, и сделать так же.
Вандербилт был одет так, словно сам управлял экипажем на котором приехал. На нем были белый цилиндр, который он надевал, когда сидел на козлах, и кожаные перчатки. Очень хорошенькая, броско одетая и совсем молоденькая женщина с обожанием повисла у него на руке.
– Я больше полагаюсь на собственное суждение, благодарю вас, – заявил Александр. Предположение Чарли, что он разбирается в лошадях хуже Вандербилта, обидело Александра.
Чарли с готовностью извинился, но по его виду чувствовалось, что сомнения его не рассеялись. Он с сожалением посмотрел вслед командору. Александр тянул его в другую сторону. Об азарте Вандербилта ходили легенды. Было бы здорово посмотреть, на какую лошадь он поставит – и сколько.
– Тогда скажи, на кого ты будешь ставить. – У Чарли руки чесались от желания потратить деньги, оттопыривавшие внутренний карман его сюртука. – Поставишь на Пеструю Танцовщицу или…
Вдруг он увидел, что прямо на них движется его дядя, совершенно седой и с сигарой в зубах. Чарли побледнел.
– Господи! – вырвалось у него. – Это же дядя Генри!
Но было уже поздно – Александр не успел улизнуть. Когда он посторонился, чтобы пропустить двух «жучков», промышлявших сведениями о лошадях, Чарли во всю прыть пустился наутек, и внушительная фигура Генри Шермехона III нависла над Александром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65