Разумеется, я его об этом не просил.
– Справедливость восторжествовала, хотя закон и нарушен. Я одобряю его поступок. – Ребекка уткнулась лицом в букет и вдохнула аромат цветов. – Хватит ли денег, вырученных от продажи драгоценностей, на оплату долгов?
– Думаю, их будет недостаточно, но я по крайней мере смогу выкупить закладные.
– Я рада, что ты сможешь избежать банкротства. Это просто замечательно!
– Говорить об этом пока преждевременно, – ответил Кеннет. – Еще ничего не ясно. – Он жестом подозвал проезжавший мимо экипаж. – Но одну вещь я могу сделать уже сейчас. По соседству с Саттертоном находится имение Рамзей-Грандж, которое принадлежало еще моему деду. Дом, еще совсем крепкий, сдавался внаем вместе с прилегающей к нему землей. Я хочу выкупить это имение и подарить Бет и Джеку.
– Значит, у них будет крыша над головой, даже если придется расстаться с Саттертоном, – заключила Ребекка. – Как великодушно с твоей стороны!
– Бет заслуживает хорошего приданого.
«Возможно, – подумала Ребекка, – но не все братья прощают своих сестер за легкомысленные поступки. Какой же благородный человек мой пират!» Ребекка снова поднесла к лицу букет, чувствуя себя свободно и легко. Шампанское будоражило кровь.
– У тебя в руках букет невесты? – спросил Кеннет.
– Да. Бет сказала, что скоро я тоже выхожу замуж и она хочет передать свои цветы мне.
Кеннет с понимающей улыбкой посмотрел на нее.
– Фальшивая помолвка влечет за собой и другие фальшивые поступки, – заметил он.
– Почему она фальшивая? Наша помолвка вполне официальная. Просто мы расторгнем ее по прошествии некоторого времени.
– А пока мы помолвлены… – Кеннет порылся в кармане и что-то извлек из него. – Сними перчатку с левой руки, – попросил он.
Ребекка послушно стянула перчатку. Кеннет взял ее руку и надел на средний палец кольцо. Солнечный луч упал на украшение, и крупный старинный бриллиант засверкал на пальце молодой женщины.
Ребекка посмотрела на кольцо и вспомнила известную старинную примету: если кольцо невесте впору, то ее замужество будет удачным. Это кольцо как нельзя лучше подходило к ее изящному пальцу. Ребекке захотелось плакать и смеяться одновременно.
– Оно… оно очень красивое, – прошептала она.
– Это кольцо передается в нашей семье из поколения в поколение, – срывающимся голосом сказал Кеннет. – Я нашел его в шкатулке с драгоценностями и решил, что ты должна его носить на время нашей помолвки.
– Я постараюсь не потерять его и сразу же возвращу, как только мы расторгнем нашу помолвку.
Ребекка посмотрела Кеннету в глаза и увидела в них такое же смятение чувств, какое переживала в своем сердце. В глазах капитана она прочла многое – и от этого любящего взгляда у нее словно крылья выросли.
Ребекка натянула перчатку и взяла Кеннета под руку.
– Через три недели истекает срок, – сказала она, благоразумно меняя тему разговора.
– Какой срок?
– Срок представления работ на выставку в Королевскую академию искусств. – Ребекка начала загибать пальцы, подсчитывая оставшиеся дни. – У тебя еще есть время подготовить к ней свои работы. Конечно, «Лилит» совершенно исключается.
Кеннет остановился как вкопанный.
– О чем ты говоришь? Чтобы я представил свои работы на выставку? Что за бессмыслица?
– Почему бессмыслица? Может, тебе трудно поверить, но ты уже стал настоящим художником, капитан. Твои работы будут напечатаны. Лучший гравер Британии заинтересовался ими. Следующий шаг – выставка. Что может быть лучше, чтобы привлечь к себе внимание широкой публики!
Кеннет поглядел на нее так, будто Ребекка застала его на месте преступления.
– Даже если я рисую достаточно сносно, это еще не значит, что мои работы достойны такой выставки.
– Как говорит мой отец, каждый художник рисует так, как он умеет, – не сдавалась Ребекка. – Сотни художников каждый год выставляют свои работы, и большинство из них – обыкновенная посредственность. С твоим талантом тебя обязательно должны заметить, но, если и не заметят, тоже ничего страшного. Продолжай работать и выставишь свои творения в следующем году.
Кеннет долго молча смотрел на Ребекку. Внезапно его лицо просияло.
– Я выставлю свои работы, если ты сделаешь то же самое.
– Я? – испуганно воскликнула Ребекка. – Что за глупости? Мне-то зачем выставляться?
– Вот теперь мы и поменялись ролями. Всегда легче давать советы, чем самому следовать им. Конечно, тебя не беспокоит материальная сторона дела, и все же я считаю, тебе надо показать свои картины. У тебя Божий дар, и ты должна ценить это.
– Я и ценю. Я постоянно совершенствую технику письма и стараюсь как могу не разбрасываться по мелочам.
Кеннет обнял Ребекку за плечи.
– Этого недостаточно. Вспомни библейскую притчу о человеке, который зарыл в землю свой талант. И что из этого вышло? Ты художница от Бога и просто обязана делиться своим даром с другими. Люди имеют право восхищаться твоим талантом, плакать и даже сердиться, глядя на твои картины.
Ребекка пыталась отвести глаза, но Кеннет неотступно следовал за ней взглядом.
– Чего ты боишься? – спросил он. – Уж конечно, не провала. Твои картины превосходны, и ты прекрасно это знаешь.
Ребекка задумалась. Она уже несколько оправилась после смерти матери, и ее картины стали намного лучше. Так что же так пугает ее? Почему от одной мысли о выставке ее сердце замирает от страха? В чем здесь причина?
– Я… – с трудом подыскивая слова, начала Ребекка, – я всегда боялась выставлять напоказ свои чувства.
– Я это хорошо понимаю, – согласился Кеннет, – но надо преодолеть себя. Все художники боятся обнажать свои чувства перед посторонними. Этого боится каждый писатель, каждый музыкант, да и вообще каждый творец. Ты думаешь, мне легко обнажать свою душу, выплескивая на бумагу все те ужасы, которые переполняют меня? Я отлично понимаю, что любой человек, купив билет за несколько шиллингов, будет копаться в моей душе, и, однако, я готов пойти на это, потому что, если этого не сделаю, мои рисунки будут пустыми, выхолощенными, бездушными. То же самое с твоими картинами. Если ты и дальше будешь зарывать свой талант, он иссякнет и погибнет безвозвратно. Конечно, твои картины останутся профессиональными, но они не будут трогать душу.
Сердцем Ребекка почувствовала, что в словах Кеннета есть доля правды.
– Ты умеешь задеть за живое, капитан, – со вздохом сказала она. – Уговорил. Я тоже представлю свои картины на выставку.
– Решено! – Кеннет нагнулся и поцеловал Ребекку. – Пожелаем нам успеха.
Ребекка была в полном замешательстве. Как это Кеннету удалось заставить ее делать то, от чего она до сих пор так упорно уходила? До его прихода в их дом она дала себе твердое обещание никогда не выставлять свои картины. Почему же сейчас она согласилась?
Они молча прошли несколько кварталов, прежде чем Ребекка заключила, что Кеннет совершенно прав. Ей пора решиться и сделать первый шаг. Пришло твое время, Ребекка!
И душа ее запела.
Когда Кеннет после обеда пришел в мастерскую, он сразу же принялся изучать портрет Лилит. Еще несколько штрихов, и портрет будет готов; жаль только, что его нельзя представить на выставку. Этот портрет будет всегда ему дорог – и не только потому, что это его первая работа маслом, но также и потому, что он не мог не угадать страстную натуру Ребекки. Кеннет бросил взгляд на кровать и мысленно увидел Ребекку, охваченную волной всепоглощающей страсти.
Завесив портрет, он поставил его к стене и натянул новый холст. Он нанес на него красную грунтовку, которая, по его мнению, лучше всего подходила к задуманной им картине. Идея такой картины вынашивалась им много лет, она полностью созрела в его воображении, и даже наброски к ней были лишними.
Все, что ему оставалось, это пробудить воспоминания, сделать их мучительными, довести до агонии, а потом, бросая вызов небесам, перенести эту агонию на холст. Красный фон усилит впечатление, сделает его яростным. Картина будет сильно отличаться от обычных академических полотен на исторические сюжеты, таких холодных и безликих, с обилием ненужных подробностей. Возможно, все, за исключением Ребекки, отторгнут эту картину, но, несмотря ни на что, он обязан ее нарисовать.
Художник призвал на помощь всю силу своего воображения, и ужас постепенно стал охватывать его. Боль, которая жила глубоко внутри, вырвалась наружу.
Кеннет взял в руки угольный карандаш и, смахивая слезы, приступил к работе.
Глава 24
Особой кисточкой Ребекка наложила тени в уголках глаз корсара. Занеся руку с кистью, чтобы добавить последние штрихи, она внезапно остановилась и задумалась. Всегда легче начать портрет, чем его закончить. У художника возникает искус еще поработать над картиной, стремясь довести ее до полного совершенства, а где оно, это совершенство? Лучше вовремя остановиться, иначе можно потерять чувство меры и тем самым погубить то, что уже создано.
Заканчивая очередную работу, Ребекка всегда чувствовала себя как выжатый лимон. На этот раз она была рада, что портрет закончен, иначе бы она сошла с ума, постоянно думая о Кеннете и его великолепном теле. Теперь она может думать о нем только… ну, скажем, десять – двенадцать часов в сутки.
Дверь с шумом распахнулась, и в мастерскую вплыла Лавиния.
– Ты когда-нибудь научишься стучать? – вздохнув, спросила Ребекка.
– Я стучала. Целых три раза, но ты не слышала.
– Прости. – Ребекка посмотрела в окно. Время было далеко за полдень. Она заработалась и пропустила ленч. – Выпьешь чаю?
– Благодарю, но у меня нет времени. Я заскочила, чтобы отдать платье, которое моя горничная приготовила тебе для бала у Стратморов. Я отдала его твоей служанке. Бетси выглядит гораздо наряднее своей хозяйки.
– Мне сейчас не до нарядов. Я совсем заработалась. Истекает срок представления картин на выставку в Королевскую академию.
– В этом доме все заработались. Энтони со своими картинами едва держится на ногах. А ты почему так торопишься? Неужели наконец решилась тоже выставить свои картины?
Ребекка решительно кивнула.
– Аллилуйя! Наконец-то. И что ты собираешься выставлять?
– Возможно, этот портрет, который я только что закончила, и еще одну картину. – Ребекка указала на мольберт. – Хочешь посмотреть на моего пирата?
– С удовольствием. – Лавиния подошла к портрету и, взглянув на него, присвистнула от восхищения. – Вот это да! А что сам Кеннет о нем думает?
– Он его еще не видел. Разумеется, я выставлю его только в том случае, если он не будет возражать.
– Даже если и будет, ты обязана показать его всем. Любители живописи будут тебе очень признательны, особенно женщины.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты уловила сущность мужской натуры, – заметила Лавиния с понимающей улыбкой. – О твоем корсаре грезит каждая женщина, надеясь найти такого любовника. Опасного, неистового, мрачного. Когда ты смотришь в его глаза, у тебя дух захватывает. – Лавиния стала обмахиваться веером. – В нем все дышит страстью.
– Ты, наверное, шутишь?
– Может, слегка преувеличиваю, но не шучу. – Вытянув губы, словно для поцелуя, Лавиния продолжала рассматривать портрет. – Если ты испытываешь к нему то, чем дышит весь портрет, тебе действительно нужно поскорее выходить за него замуж.
– Лавиния, это же картина! Холст и краски. Я немного романтизировала портрет бывшего армейского офицера. Это вовсе не провозглашение любви до гроба.
– Ты так считаешь? Я уже давно кручусь в вашей среде и хорошо понимаю художников. Стоит вам взять кисть в руки, вы выплескиваете на холст всю свою душу. – Лавиния сильнее замахала веером. – Если он тебе не нужен, я могу сама им заняться. Не возражаешь?
Ребекка рассмеялась.
– Кеннет не шаль, которую можно одолжить и вернуть обратно. Ты уже однажды сделала попытку, и это ни к чему не привело.
– Тогда я просто шутила, а теперь говорю серьезно. Учти, если я заполучу его, то уж никому не отдам.
– Ты невыносима.
– Возможно. – Лавиния снова посмотрела на холст. – Шутки в сторону. Портрет действительно получился великолепный. Он самое лучшее из всего, что ты делала. Какую еще картину ты хочешь представить?
Ребекка засомневалась, стоит ли показывать Лавинии картину с падающей женщиной, и решила подождать.
– Пока не знаю, – ответила она.
– Обязательно отбери еще что-нибудь. Академия должна по достоинству оценить художниц. Когда-нибудь она опять будет принимать женщин в свои члены. К тому времени ты должна быть во всеоружии. – Лавиния наконец оторвалась от портрета. – Когда отправишься на бал, постарайся не попадать в тот же самый переплет. На этот раз меня там не будет и ты окажешься беззащитной.
– Все, что могло, уже со мной случилось. Даже не представляю, что еще может произойти.
– Женщина такого таланта, как у тебя, должна быть осмотрительнее. Постарайся не терять самообладания.
– Не могу ничего обещать, – смеясь, ответила Ребекка.
Когда Лавиния ушла, Ребекка еще раз внимательно изучила портрет. Все дышит страстью. Пожалуй, Лавиния права. Как правильно заметил Кеннет, картина отражает всю душу художника. Сгорая от желания, она вложила в него всю страсть своей души. К счастью, не многие люди имеют такое острое чувство восприятия, как Лавиния.
Ребекка вспомнила ночь любви, которую она провела с Кеннетом, и новая волна страсти медленно нахлынула на нее. Перед ее мысленным взором возникло обнаженное тело Кеннета, и, чтобы не искушать себя еще больше, она, стиснув зубы, отвернулась от портрета. Как бы ей хотелось отпраздновать с ним завершение работы над портретом! Как бы ей хотелось снова оказаться в его объятиях! Один-единственный раз только усилил ее неутолимую жажду.
Однако лучше взять себя в руки и не допустить, чтобы волна страсти захлестнула их с головой, какое бы райское наслаждение она ни сулила. К хорошему привыкают слишком быстро. Теперь у нее есть опыт, и она знает, что, если опять окажется в его объятиях, ей уже не справиться со своими чувствами. Она во что бы то ни стало должна научиться держать себя в руках, иначе погибнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50